Михаил Коцюбинский - Ирина Михайловна Коцюбинская

том, что у Коцюбинских была подпольная типография, мы узнаем из донесения начальника Киевского губернского жандармского управления от 19 октября 1-898 года.

В нем говорится: «Секретно. Имею честь представить при сем Вашему Превосходительству копию полученного мною по городской почте печатного воззвания на русинском[29] наречии и донести, что лицо, приславшее это воззвание, не обнаруживая своей фамилии, сделало на воззвании чернилами печатными от руки буквами следующие приписки вначале:

«Напечатано] в Чернигове в тайной типографии Гринченко и Коцюбинских»[30].

Сведения о существовании в Чернигове нелегальной типографии подтверждаются также донесением начальника Черниговского губернского жандармского управления полковника Рудова, посланного совершенно секретно 5 декабря 1897 года в С.-Петербург, в котором сообщается: «…какие-то два студента из Галиции привезли в Чернигов Гринченко типографию…»[31].

В организации этой тайной типографии значительную роль сыграла Леся Украинка, договорившаяся с И. Франко и М. Павликом о создании тайной типографии при черниговском кружке, одним из руководителей которого был М. Коцюбинский.

Типография существовала длительное время, располагаясь в разных местах. Шрифт ее находился в квартире Коцюбинских на протяжении семи лет. Близкий друг дома Коцюбинских Ольга Дорошенко (урожденная Бобырь) в своем письме автору книги пишет:

«Это было приблизительно в 1904 году. Когда я вошла в гостиную Коцюбинских, то застала там Михаила Михайловича и Веру Иустиновну очень взволнованными. Они о чем-то спорили. Этой ночью в городе было проведено много обысков и арестов. В руках Вера Иустпновна держала какой-то большой сверток… Увидя меня, она сказала: «Вот кто может нам помочь». А потом обратилась ко мне: «Олечка, надо немедленно и незаметно вынести этот пакет и спрятать в надежном месте, пока я его у вас не возьму. Можете ли вы это сделать?» Я согласилась, только попросила, чтобы мне дали плащ. Как раз начал накрапывать дождь. Вера Иустиновна хотела идти за плащом, но Михаил Михайлович остановил ее и по-украински что-то ей тихо сказал. Я услышала только два слова: «Так нельзя». Тогда Вера Иустиновна сказала мне: «Оля, это революционные прокламации и шрифт, которые необходимо немедленно вынести из нашего дома. У Михаила Михайловича, наверно, будет обыск. А у вас их вряд ли будут искать. Но имейте в виду, если найдут, это очень для вас опасно. Вы должны это знать. А может быть, лучше не надо? Я сделаю это сама…»

Ольга Ивановна с радостью выполнила поручение Коцюбинских.

В 1899 году Михаил Михайлович был на тайном собрании прогрессивной интеллигенции у М. П. Старицкого, представительствуя от Чернигова. А от Житомира прибыл его давний приятель Гр. Мачтет. Е. Кротевич вспоминает: «В своем докладе М. Коцюбинский внес предложение от кружков молодежи Чернигова и Одессы издавать нелегальную газету».

Черниговская жандармерия неустанно наблюдает за деятельностью Коцюбинского. В своем отношении за № 1872 начальник Черниговского губернского жандармского управления сообщает департаменту полиции, что «Коцюбинский принадлежит к группе лиц, оказывающих как нравственную, так и материальную поддержку активным деятелям черниговских революционных кружков[32].

Массу хлопот и неприятностей принесло отцу запрещение печататься на украинском языке в пределах царской империи. Семь сборников его рассказов были изданы во Львове, главным образом в‘«Украинско-русском издательском союзе». Из них один том под названием «Из глубины» был напечатан львовским издательством «Молодая муза».

Присущая Коцюбинскому скромность не позволяла ему просить о гонорарах, и потому только в последние годы жизни он, по существу, начал их получать. Дирекция «Издательского союза» не назначала ему долгое время никакого гонорара, даже не подозревая трудного материального положения Коцюбинских.

К каким только хитростям не приходилось прибегать отцу, чтобы, минуя цензурные притеснения, законы почтового ведомства, бдительность жандармерии, получать по почте корректуры своих книг. Михаил Михайлович просит в письмах Владимира Гнатюка[33] как можно аккуратнее обвернуть корректуру со всех сторон бумагой, чтобы, надорвав конверт, чиновники не обнаружили в нем печатного слова. Нужно было именоваться «его превосходительством», чтобы без цензуры получать из-за границы книги на свой адрес, иначе они возвращались во Львов с надписью «отказано». Таким «его превосходительством» был В. Б. Антонович — ректор Киевского университета. И каждый раз отец вынужден был ехать в Киев в трясучих холодных вагонах узкоколейной железной дороги, соединяющей Чернигов с глухой станцией Круты, и ждать там чуть ли не сутки поезда Москва — Киев, чтобы пересесть в него, из рук Антоновича получить несколько своих книг, изданных за рубежом.

С Владимиром Михайловичем Гнатюком — тогда директором «Украинско-русского издательского союза» — у отца завязалась оживленная переписка еще в 1898 году. Коцюбинский стал членом этого объединения, начал там издаваться. Лично они познакомились в 1905 году во Львове.

Коцюбинского с Гнатюком тесно связывали литературные интересы, издательские дела, собирание фольклора. Со временем их отношения переросли в большую дружбу семей. Отец всегда останавливался в доме Гнатюков во время своих поездок за границу. Жена Гнатюка гостила у нас в 1911 году. И взрослые и дети обменивались фотографиями. Владимир Михайлович снабжал отца фольклорными сборниками, которые очень помогали ему.

«За подарок для меня очень ценный — за Ваши «Этнографические записки» — очень Вам благодарен», — пишет в одном из писем своему другу Михаил Михайлович. И в другом письме: «Развлекали меня во время каникул Ваши коломийки[34]. До чего же хорошая книга! Просто поражаешься богатству народного воображения и колоритности языка. «Буду брать», — скажет, наверно, каждый писатель, читая эту книгу, и в этом преступлении виноваты будете Вы. Очень Вас благодарил, читая коломыйки, благодарю и сейчас».

Письма Коцюбинского к Гнатюку полны нежности.

«Вот сижу сейчас и представляю Вас в Криворивне, — пишет Михаил Михайлович. — И так мне хочется быть вместе с Вами, среди гор, над речкой, греться на солнце и спокойно о чем-нибудь говорить. А то вдруг услышать оригинальную коломыйку и Ваш смех…»

Можно сказать, что Владимир Михайлович был одним из самых близких друзей отца. Переписывались они на протяжении пятнадцати лет, вплоть до кончины Коцюбинского. В 1914 году, после смерти Михаила Михайловича, Гнатюк издал во Львове его «Письма к Владимиру Гнатюку» со своим предисловием, в котором сердечно вспоминает о Коцюбинском. «Среднего роста, стройный, худощавый, в последнее время немного сутулый, одетый скромно, без всякой претензии и, конечно, с бутоньеркой в петлице… Умел вести и поддерживать беседу так, что каждый получал удовольствие от разговора с ним… Бескорыстный до самопожертвования, все делал по внутреннему убеждению и ничего ради личного интереса».

Большой радостью для отца было появление его рассказа «Ради общего блага» в переводе на русский язык в журнале «Жизнь», литературную часть которого вел М. Горький. В этом номере были также помещены статья В. И. Ленина «Ответ г. П. Нежданову», подписанная псевдонимом Владимир Ильин,