Больше чем счастье. Японская философия благополучия - Скотт Хаас

содержат подсказки, интерпретируя которые, мы можем обрести жизненное благополучие через принятие природы.

В 2017 году я в сотрудничестве с Кеном Ёкоямой, бывшим управляющим отеля Hyatt Regency Kyoto, начал работу над захватывающим проектом по приобщению представителей западной культуры к дзен-буддизму.

Моя задача состояла в написании текстов для нового сайта. В частности, меня попросили взять интервью у настоятелей храмов, чтобы задокументировать их истории и верования для будущих гостей.

Для проекта было выбрано пять храмовых комплексов, восстановленных и обновленных. На месте построек, где когда-то жили монахи, теперь красовались ультрасовременные, оборудованные по последнему слову техники кухни, просторные спальни, глубокие деревянные ванны, длинные, обшитые вагонкой коридоры, голые деревянные стены и большие окна. Из окон открывался вид на ухоженный сад и живописный пруд, в котором плавали лебеди и ныряли журавли.

Гостям предоставлялся частный доступ к храмам, ежедневные уроки медитации дзадзен, а также возможность узнать из первых рук о ритуалах, помогающих принять эфемерность жизни.

Задача провести час или два тет-а-тет с главным монахом каждого комплекса была очень пугающей. Готовясь к интервью, я много читал о дзен-буддизме, но все равно испытывал страх. Мне не хотелось выглядеть идиотом: высокопарным, невежественным, неучтивым.

Хотя, наверное, я выглядел идиотом. Ну, может, не таким, как если бы не хотел им выглядеть. Я не знал, что сказать и что спросить, поэтому начинал беседу с благодарности за уделенное мне время, а потом задавал вопросы открытого типа: «Как давно вы здесь живете? Как проходит ваш день? Когда вы решили стать монахом?»

Как только контакт налаживался, беседа становилась свободной и непринужденной, и монахи делились со мной своими личными историями.

Один монах десятилетия прожил в Калифорнии, занимаясь недвижимостью и ресторанным бизнесом, но после смерти отца вернулся в Киото, чтобы принять по наследству сан настоятеля. Он представлял собой удивительную смесь западной раскованности и японской духовности.

Другой монах, наоборот, десятилетиями не покидал территорию комплекса. Третий работал со своим сыном, потчуя иностранных гостей блюдами и напитками, приготовленными по старинным рецептам. Четвертый монах показал мне книгу о своих учениях, написанную профессором Колумбийского университета. Пятый говорил аллегориями и обладал отличным чувством юмора.

Наши беседы были продолжительными: монахи говорили очень медленно, а я делал записи. Обычно мы располагались на татами, сняв обувь и сидя на коленях, поджав под себя ноги, – страшно неудобная для меня поза, потому что я никогда в жизни так не сидел. Когда у меня сводило лодыжки, я садился по-турецки и растирал их, пока не проходила боль.

Мы пили зеленый чай. После беседы монахи показывали мне сад, реликварий и интерьер храма.

Несмотря на свой достаточно или весьма почтенный возраст, эти мужчины находились в прекрасной физической форме, о чем свидетельствовали их свободные, уверенные, ловкие движения. Опять же, возьмите то, как они сидели. Они действительно сидели – не шелохнувшись. Их спокойствие, размеренность и самообладание были для меня совершенно новым опытом.

Как и речь. Мои собеседники были предельно точными и краткими, как будто каждое слово нарушало естественное звучание окружающего мира и ту негласную связь, которую мы пытались установить друг с другом.

Не то чтобы монахи много знали о жизни. С их точки зрения, с точки зрения дзен, они, наоборот, знали мало, всячески давая понять, что постижению истины мешает аналитическое мышление. Лучше принять природу, быть ее частью и выяснить, чего она ожидает от нас, чем пытаться над ней доминировать. И этот процесс начинается с очищения ума.

«Нужно освободить свой ум от суждений, – сказал мне Сёдо Эгами, настоятель храма Синьюдзи, который говорил аллегориями. – Выключить ум. Получать чистый опыт».

Эта концепция (не говоря уже об образе жизни принявших ее монахов) была мне чуждой, но за время пребывания в храмах по поручению Кена я стал чуть лучше ее понимать и чуть меньше трепетать перед этими праведниками.

Что касается Кена, с которым мы знакомы около двадцати лет, то он не отличается характерной японской учтивостью – это результат длительной работы в Австралии и с уроженцами Запада. А также того факта, что его степень бакалавра имеет отношение к американской литературе. Любимый писатель Кена – Марк Твен, а любимая книга – «Приключения Гекльберри Финна».

За ужином мы наслаждались замечательным стейком и красным французским вином, а я делился впечатлениями от проведенного в храме дня.

«Эгами-сан так и сказал? – спросил Кен, забрасывая в рот очередной кусок стейка. С широкой улыбкой и наголо обритой головой он был похож на Будду после курса похудения. – Серьезно? И ты на это купился?»

«Ну да, а что? Или это “проверка на вшивость”? – рассмеялся я. – Ты не воспринимаешь этих ребят всерьез? Но ты же сам все время говоришь о том, как важны традиции буддизма для тебя и твоей семьи. И как ты хочешь сохранить исконные японские ценности. Так что из этого правда?»

«И то и другое, – с улыбкой ответил Кен. – Не воспринимай это слишком серьезно».

«Что “это”?»

«Все».

«Значит, ты не веришь тому, что говорят монахи?»

В ответ он лишь покачал головой, как старый друг представителя западной культуры, который, как и многие иностранцы, ищет просветления совсем не там.

«Сумимасен! – воскликнул Кен, чтобы привлечь внимание официанта, который пулей подлетел к нашему столу. – Вино, Онегаисинасу»[32].

«Я говорю не о вере, – сказал он, когда мы выпили еще вина. Кен знает толк в винах. – Монахи живут хорошо. Живи и ты хорошо. Почему нет?»

Каждое утро я просыпался в номере, на месте которого раньше были покои монахов храма Коюндзи. Раздвижная стеклянная стена служила окном и выходом в сад, а внизу по коридору находилась квадратная кедровая ванна, где я любил подолгу лежать в горячей воде. После ванны я обычно заваривал себе чашечку кофе и неспешно распивал ее в саду, слушая шум ветра.

Перед встречей с Кеном или очередным интервью с монахом я частенько прогуливался по знаменитой «Тропе философа» (Тецугаку но Миси), которая проходила буквально в десяти метрах от моего номера, вдоль канала Бива, и вела к святыням дзен-буддизма и синтоизма. Маршрут был очень живописным: аллеи сакуры, цветущие сливы, высокие древние дубы в синтоистских комплексах, ухоженные сады в дзен-храмах.

Все это создавалось с определенной целью. Естественно, для созерцания, но еще и для обретения благополучия. Я не чувствовал себя одиноким, хотя был один (жена с детьми остались в Штатах). Самое интересное, что вечерами, когда мы с друзьями встречались в якитори, я действительно чувствовал себя одиноким; чувство одиночества и тоски прокрадывалось в мою душу и прочно там обосновывалось.