Говори - Татьяна Сергеевна Богатырева

выдавить из себя, – что-то про то, что он не знает больше, что правильно, а что нет.

– Как будто ты знал это раньше, – говорит Таня.

– Почему ты никогда не сомневаешься? – спрашивает Игорь.

– Потому что в этом нет смысла, – отвечает жена. – В сомнениях нет никакого смысла, – говорит она.

«Хаос – это нерасшифрованный порядок», – говорил им Женя тогда, много лет назад, когда еще была эра убывающих песчинок по временному исчислению Игоря. В те стародавние времена однажды, когда границы области были еще открыты, они поехали на залив. Женя тогда еще таскался за своим возлюбленным преподавателем, брат тогда еще не совсем чокнулся от боли и был способен хотя бы частично предаваться простым мирским радостям, таким, как отправиться со своей девушкой погулять на залив. Раз уж она думает, что ей это нужно. Маленькая шведская семья в полном составе двинулась на берег моря. Конечно, это не тот всамделишный, взаправдашний человеческий отпуск, о котором мечтала Таня, но к тому моменту для них обоих – для женщины и для младшего брата монстра – считалось за нечеловеческое счастье то, что хотя бы отдаленно вписывалось в понятие обычных человеческих взаимоотношений.

Жене, например, в ту пору нравилось, как она злилась, как радовалась, как она делала что-то в первый раз. В тот день она впервые увидела море. Братья ни разу не заметили, чтобы она грустила. Будто внутри нее с самого рождения был запущен микроскопический аппарат, адронный коллайдер, который перерабатывал грусть в ярость.

Она никак не могла заставить себя сказать, что любит Женю. А однажды произнеся это вслух, повторяла снова и снова. Впервые это случилось где-то за полгода до того, как Женя оставил их обоих и принялся безраздельно любить своих мертвецов.

Они тогда смотрели на волны, волны гасят ветер. Они так играли друг с другом: конструировали фразы из названий любимых книг или книг, подходящих по смыслу к происходящему.

Смотри, снег. Сейчас, перед самой войной с эскимосами. Тебе так трудно быть богом, ты – повелитель мух. Но мне не страшно сегодня, и не страшно вчера, и третьего дня не страшно тоже, потому что я люблю тебя, такая, знаешь ли, любовь, любовь во время холеры.

– Это не настоящее море, – говорила Таня. – Я хочу увидеть море, настоящее, хочу, чтобы ты был рядом, когда я рано или поздно его увижу, хочу, чтобы ты был со мной.

– Так людям всегда недостаточно того, что они имеют, и именно поэтому рано или поздно они теряют все, – подмечал тогда Игорь.

Он уже знал, что скоро брат их оставит. Потому что это было логично – поднимать ставки всякий раз, когда все становится слишком выносимым. Дна нет, есть только бесконечное падение.

– Дыши, дурак, задохнешься ведь. Посинел уже весь, – заинтересованно, почти заботливо говорит ему Таня, его жена. Ее не очень интересуют Игоревы переживания. Новая Таня – человек цельный, с таким четким стержнем внутри, что его можно было бы использовать как эталон для других стержней.

Официально последний десяток лет жизни она не делает ничего. Но это только вершина айсберга. Таня живет яростью. Десять лет она борется с миром, который забрал у нее отца, а потом забрал Женю. Образ всего, что она ненавидит, – смертная казнь. Она борется со смертью десять лет. В конце концов на определенной точке невозврата становится неважно, вернет это Женю или нет. Главное – бороться.

Все эти годы молча, не в силах вмешаться, Игорь наблюдал, как эта женщина посвятила себя околокультурной деятельности: она развивала и наполняла сердца перформансов и выставок, заставляла их биться. В конце концов это заметили за границей, их деятельность была освещена в заграничной прессе. К ним присоединялись все новые и новые люди – независимые художники, писатели, поэты.

Так они оба стали легендами. Десять лет по СИЗО бродит призрак – самый красивый призрак на свете. Десять лет по квартирникам и галереям, митингам и мастерским ходит женщина, чье присутствие гарантирует успех в любом начинании. Лишь бы в глубине начинания была борьба.

Импульсы, исходившие от Тани, были заразительны. Двадцатипятилетняя Инга готова была молиться силе Таниного гнева и энтузиазма. Больше всего на свете Таня ненавидит тот мир, в котором им приходится жить, который забирает и забирает, и ничего не дает взамен.

Игорь знает, что она готовится к переезду и продолжению своей деятельности за рубежом. Город закрыт, но деньги, поступающие из пугающей и непонятной «заграницы», помогут, конечно помогут.

Только Тане нужно прощание. С городом, с яростью, с Женей. А еще ей нужна помощь Игоря – вот что важно.

* * *

Великий дар человеку – сон. Мужчина и женщина неподвижно лежат в постели. Может быть, они уже давно мертвые? Может быть, неправильно говорят французы и не оргазм есть маленькая смерть, но сон? Как можно дальше друг от друга лежат измученные своими ошибками дети. Перед тем как лечь в постель, она тщательно смыла косметику, потому что теперь, когда ей уже минуло тридцать лет, она знает, что если не смыть, наутро на коже будет раздражение, может быть даже сыпь. А еще ей теперь приходится тщательно следить за кремами и тониками, потому что ее лицо уже покрывается трещинками – предвестьем морщин. У мужчины тоже будет сыпь наутро, но у него это нервное, это совсем не лечится, она даже водила к дерматологу его, своего мужа. У него это нервное, это его аллергия на его совсем неправильную жизнь.

Ему снится врач – женщина со светлыми волосами, лет тридцати пяти, высокая, строгая. Она делает ему укол, и он умирает.

Ей снится революция, она шевелит пальцами во сне – так она сжимает руку человека, которому не надо больше никого убивать, потому что нет больше смертной казни в этой сонной стране. И в том заслуга одного только человека – ее, Тани. Вот на что она способна ради любви, вот она, ее утопия: во сне, а не в жизни все происходит по-честному, по правильному – тут не умирает отец и не сходит с ума Евгений, а Игоря в этом сне нет совсем, он тут не жил и даже не рождался. Во сне она счастлива, потому что ей есть за что сражаться и кому служить и, конечно же, она побеждает.

Спит в родительском доме юная Инга. Во сне ей видится кто-то, похожий на Таню, но это мужчина, конечно мужчина, и они вместе идут на митинг и целуются в губы, во сне у Инги все правильно и просто, и совсем не зря. Спящая Инга и наяву полагает, что жизнь ее будет счастливой и долгой, честной и справедливой, и она успеет застать перемены в своей стране. И конечно, она совсем не знает, что этот год станет для нее последним, потому что уже очень скоро Инге суждено умереть.

Спит в съемной комнате худощавый Влад, и сон его столь глубок, что, наверное, спят вместе с ним все его светлые веснушки. Спит и совсем не знает, что в этом городе в квартале от него живет Инга, и тем более не догадывается, что, встреться они однажды, они могли бы быть вместе очень долго, и каждый был бы уверен, что все песни, стихи и книги написаны о них, о, они бы могли быть так счастливы вместе, эти юные революционеры, но они никогда не узнают о существовании друг друга. Влад спит и не знает, кто такая Инга, и не знает, что скоро Инга умрет. Перед сном Влад долго читал книгу, книга так нравится, что он боится дочитывать ее до конца. Оставив страниц тридцать до финала, Влад принялся читать ее сначала, его начальник, красивый и умный Евгений, конечно же, не будет ее читать, но может быть, Влад сумеет ему пересказать ее? Влад еще только учится управлять своей реальностью, но Евгений – хороший учитель, он такого даже и не заслуживает, так полагает Влад. Влад уверен, что если долго, до рези в глазах читать, подавляя зевоту и желание заснуть, то книга ему приснится. Он делал так уже много раз, но пока ему так и не удается увидеть ее во сне.

Спит в своей камере бедный испуганный Стас.