Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

работала. Возмущение и утомление в течение предыдущего дня и негодование, испытанное во время суда, довели меня до полного истощения, и я с радостью растянулась на своей жесткой тюремной постели, закрыв глаза. Но вскоре приятное сознание одиночества и возможности ничего не делать сменилось другими ощущениями. Холлоуэйская тюрьма представляет собой старинное здание, как и все подобные места, никогда не знавшее солнца и свободной циркуляции воздуха. Она пропитана всяческими запахами, затхлостью и грязью. Скоро уже мне стало не хватать свежего воздуха, начала болеть голова, сон пропал. Всю ночь пролежала я, дрожа от холода, задыхаясь, с головной болью.

На другой день я была совсем больна, но ничего не говорила об этом. В тюрьме нельзя рассчитывать на удобства. Английская тюремная система совершенно устарела; в некоторых отношениях она в последнее время улучшена, что следует приписать нашим разоблачениям. В 1907 г. правила были чрезвычайно жестоки. Бедный узник, попав в Холлоуэй, оказывался в могиле. В первый месяц заключения не допускались свидания, не разрешалась переписка…

Прошло два дня одиночного заключения, с часовыми прогулками по двору, и меня отправили в госпиталь. Здесь я надеялась чувствовать себя несколько спокойнее. Постель была лучше, пища тоже немножко лучше, допускались такие льготы, как теплая вода для умывания. В первую ночь я скоро заснула, но около полуночи проснулась и, сев на постели, стала прислушиваться. В соседней камере стонала и мучительно рыдала какая-то женщина. Она затихала на мгновение, потом снова начинала ужасно стонать. Сердце у меня сжалось, когда я догадалась, в чем дело: в этой ужасной тюрьме появлялась на свет новая жизнь. Женщина, посаженная в тюрьму в силу законов, которые созданы мужчинами, давала миру дитя. Ребенок, рожденный в одиночной камере! Никогда не забыть мне этой ночи, не забыть родовых мук этой женщины, которая, как я потом узнала, сидела в тюрьме в ожидании суда по пустяковому обвинению, оказавшемуся недоказанным.

Дни текли очень медленно, ночи – еще медленнее. Будучи в больнице, я лишилась возможности посещать часовню, а также осталась без работы. В отчаянии я стала просить надзирательницу дать мне какое-нибудь рукоделье, и она любезно дала мне шить для нее рубашку и затем какое-то грубое вязанье. Заключенным выдавали несколько книг, почти исключительно назидательных.

Но, наконец, настал час, когда мне вернули все мои вещи и отпустили на свободу. У выхода начальник тюрьмы остановил меня и спросил, имею ли я претензии. «Не против вас, – ответила я, – и не против надзирательниц. Только против этой тюрьмы и вообще всех тюрем, сооруженных мужчинами. Мы сравняем их с землей».

Вернувшись к своему уютному домашнему очагу, окруженная любящими друзьями, я собиралась отдохнуть несколько дней, но этому помешал происходивший в тот же день большой митинг в Альберт-Холле, заканчивающий собой неделю сбора средств для кампании текущего года. Женщины продавали почтовую бумагу, цветы, игрушки, подметали мостовые и пели на улицах в пользу общего дела. Это делали многие женщины, пользовавшиеся известностью в мире искусства и литературы. Я считала необходимым хотя бы явиться на митинг. Мое освобождение ожидалось только на завтра, и никто не думал, что я могу прийти. К моему председательскому месту был прикреплен плакат с надписью: «Кресло мистрисс Панкхёрст». Когда все уселись, я тихо взошла на возвышение, сняла с кресла плакат и села. С громкими криками вскочили женщины со своих мест, протягивая мне руки. Слезы заволокли мои глаза, и от волнения я не сразу смогла заговорить.

На другой день вместе с другими только что освобожденными узницами я отправилась в Пекгэм, один из лондонских округов, где члены нашего союза вели отчаянную борьбу на дополнительных выборах. В открытых экипажах мы проследовали по улицам в тюремной одежде (точной копии ее). Само собой разумеется, что мы привлекли всеобщее внимание и сочувствие, и наши ежедневные митинги стали собирать громадные толпы. Когда настал день выборов, наши члены разместились у избирательных урн и многие мужчины, подходя к ним, говорили нам, что они – в первый раз – голосуют «за женщин», т. е. против правительства. В тот же вечер среди всеобщего возбуждения стало известно, что либеральное большинство в 2339 голосов на последних общих выборах превратилось в большинство консервативное в 2494 голоса. В газеты посыпались письма, объявляющие, что потеря либералами этого значительного округа должна быть приписана всецело деятельности суфражисток, и многие выдающиеся либералы обратились к вождям партии с призывом сделать что-нибудь для женщин до ближайших общих выборов. Вожди либералов с обычной ловкостью политиков, ничего не отвечали на эти призывы. Вместо того они встретили одобрением возведение на высший пост смертельного врага суфражисток, Асквита.

Асквит сделался премьер-министром около Пасхи 1908 года ввиду отставки из-за болезни Кэмпбелл-Баннермана. Он оказался призванным на этот пост не в силу каких-либо особенных дарований и государственных заслуг и даже не в силу личной популярности – ни тем, ни другим он не мог похвалиться, – а просто потому, что никого более подходящего в то время не было на лицо. Он слыл за ловкого, хитрого и в некоторых отношениях беззастенчивого политика. Лучшая похвала, какую либеральная пресса нашла для нового премьера, состояла в том, что он «сильный человек». В политической жизни обыкновенно этим словом характеризуют упрямого человека, и таковым, как мы уже знали, являлся Асквит. Он был решительный противник избирательного права женщин, и нам было совершенно ясно, что на него не удастся воздействовать доводами и фактами. И поэтому настоятельнее, чем когда-либо, выдвигалась перед нами необходимость действовать.

Случай к этому представился немедленно в связи с переменами в составе кабинета. Согласно английской традиции, новые члены кабинета обязаны сложить свои депутатские полномочия и предстать для перевыборов перед своими избирателями. Кроме этих вакансий, оказалось еще несколько других, обусловленных смертью депутатов или возведением некоторых из депутатов в пэры. Это сделало необходимым ряд дополнительных выборов, и Женский Социально-Политический союз вновь двинулся в поход против либеральных кандидатов. Я скажу об этих выборах лишь самое необходимое, чтобы показать влияние нашей деятельности на правительство, и в связи с этим на наше движение, которое все более и более толкалось на боевой путь. Представляю беспристрастию читателей определить, на ком лежит ответственность за первые разбитые стекла.

Первым кандидатом, обреченным на поражение, мы выбрали Уинстона Черчилля, которому предстояло обратиться к своим избирателям в северо-западном округе Манчестера за санкцией своего назначения министром торговли. Этими выборами занялась моя дочь Кристабель, и работа ее и ее войска оказалась столь успешной, что Черчилль потерял свой мандат, получив меньшинство в 420 голосов. Все газеты сошлись в признании, что это суфражистки нанесли поражение Черчиллю, а одна из либеральных газет, лондонская «Daily News»,