Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

обратились к публике с призывом принять участие в устраиваемой нами грандиозной демонстрации 30 июня перед стенами Палаты Общин. Немедленно за вашим воззванием было выпущено главой полиции обращение к публике, предлагающее ей не собираться в Парламентском сквере и предупреждающее, что проходы к Палате Общин должны оставаться свободными.

Мы настойчиво заявляли, что демонстрация все же состоится, и я послала Асквиту письмо, в котором сообщала, что 30 июня к нему в 4½ ч. дня явится наша депутация. Как обыкновенно, мы собрались в Кэкстон-Холле на сессию женского парламента, вслед за чем мистрисс Петик Лоуренс, одиннадцать других женщин и я отправились в путь. Мы не встретили противодействия со стороны полиции и двигались мимо приветствующих нас толп народа к входу для посторонних в Палату Общин. Здесь мы натолкнулись на значительную группу полицейских в форме во главе с инспектором Скэнтлбери. Инспектор, которого я лично знала, выступил вперед и официальным тоном спросил меня:

– Вы – мистрисс Панкхёрст, а это – ваша депутация?

– Да, – ответила я.

– Мне приказано не пропускать вас в Палату Общин.

– Мистер Асквит получил мое письмо? – спросила я.

Вместо ответа инспектор вынул мое письмо из кармана и протянул его мне.

– И мистер Асквит ничего не ответил, ничего не велел передать мне? – продолжала я спрашивать.

– Нет, – отвечал инспектор.

Мы повернулись и пошли назад в Кэкстон-Холл, чтобы рассказать о происшедшем ожидающей аудитории. Мы решили, что ничего не остается делать, как терпеливо подождать до вечера, чтобы удостовериться, последует ли публика нашему приглашению собраться в Парламентском сквере. Мы уже знали, что улицы полны народом, и хотя было еще рано, толпа быстро росла. В восемь часов вечера мы небольшими группами двинулись из Кэкстон-Холла и увидели, что Парламентский сквер густо усыпан народом; число собравшихся на другой день определяли в 100.000 человек. С подъездов общественных зданий, с чугунной решетки Палас-Ярда и других возвышений наши женщины обращались к толпе с речами, но полицейские стаскивали их вниз, и заставляли скрываться в двигавшейся, возбужденной толпе. Несколько женщин было арестовано, других лишь заставляли двигаться, не останавливаясь на одном месте. В воздухе смешивались приветствия из рядов зрителей с ругательствами. В числе явившихся сюда мужчин было немало забияк и буянов, пришедших только для того, чтобы позабавиться. Другие искренне симпатизировали нам и мужественно старались помочь нам добраться до Палаты Общин. Не один раз оказывалась прорванной цепь полицейских, и только с помощью повторных атак конных полицейских удалось отразить натиск народа. Многие члены Парламента, и в числе их Ллойд-Джордж, Уинстон Черчилль и Герберт Гладстон, вышли, чтобы посмотреть на происходящую борьбу, длившуюся до полуночи и закончившуюся арестом 29 женщин. Две из этих женщин подверглись аресту вслед за тем, как бросили по камню в окна официальной резиденции Асквита на Даунинг-Стрит, разбив стекла ценой приблизительно в 10 шиллингов.

Это было первое в нашей истории битье стекол. Мистрисс Мэри Лей и мисс Эдит Нью, бросившие камни, прислали мне из полиции записку, в которой они заявляли, что, так как они действовали по собственной инициативе, то не будут ничего иметь против нашего главного штаба, если последний откажется от них и от солидарности с ними. Будучи далека от этого, я сейчас же отправилась повидаться с ними в их камерах и уверила их в своем одобрении их поступка. Битье стекол представляет собой освященный временем способ обнаруживать свое недовольство теми или иными политическими условиями. Одна из газет, говоря об инциденте, вполне справедливо писала: «Когда король и королева будут 13 числа текущего месяца обедать в Эпли, их будут угощать в комнатах, окна которых герцог Веллингтон вынужден был оградить от негодования своих политических противников железными ставнями».

В Винчестере всего только несколько лет тому назад – ограничусь одним этим примером – произошло серьезное возмущение из-за того, что историческая пушка была перевезена с одного места города в другое. Во время происшедших беспорядков были выбиты стекла во многих окнах, уничтожено и повреждено много разного частного имущества, причинены весьма крупные убытки. Никакого преследования не было возбуждено против участников беспорядков – власти, преклонившись перед общественным мнением, столь мятежно высказавшимся, вернули пушку на старое место.

Битье стекол, когда это делают англичане, рассматривается как добросовестное выражение ими своего политического настроения и убеждений. То же самое битье стекол, если это делают англичанки, преследуется как преступление. Вынося мистрисс Лей и мистрисс Нью приговор – 2 месяца тюрьмы в первом разряде – судья весьма резко порицал их и заявил, что подобные вещи не должны повторяться. Обвиняемые, разумеется, возразили ему, что это обязательно будет повторяться. Мистрисс Лей сказала: «Нам не остается ничего другого, как отвечать возмущением на угнетение и, если окажется необходимым, прибегнуть к еще более решительным мерам. Борьба будет продолжаться».

Лето 1908 года у всех в памяти как одно из самых знойных, какие только знала наша страна. Наши узницы в Холлоуэй страшно страдали, некоторые из них серьезно заболели из-за жары, плохого воздуха и жалкой пищи. Мы, усердно работавшие все лето, тоже страдали, но в меньшей степени. Большим облегчением явились наступившие прохладные осенние дни, и с новыми силами мы стали готовиться к открытию Парламента, предстоящему 12 октября. Снова решили мы послать депутацию к премьеру, и снова пригласили мы население принять участие в демонстрации. Мы напечатали тысячи маленьких листков с надписью: «Мужчины и женщины! Помогите суфражисткам произвести натиск на Палату Общин во вторник 18 октября в 7½ ч. вечера».

В воскресенье 11 октября мы устроили большой митинг в Трафальгар-Сквере, причем Кристабель, мистрисс Драммонд и я говорили с плит памятника Нельсона. Ллойд-Джордж, как мы потом узнали, был в числе слушателей. Полиция присутствовала на митинге, усердно записывая отдельные места наших речей. Мы не могли не заметить, что полиция тщательно следила за нами, следуя по пятам и всякими способами обнаруживая, что ей приказано наблюдать зa всеми нашими движениями. Наконец, гроза разразилась в полдень 12 октября, когда Кристабель, мистрисс Драммонд и мне вручили каждой по официальной бумаге, гласившей следующее: «Полицейским комиссаром сообщено сегодня, что вы в октябре месяце текущего 1908 года оказались виновны в действии, способном вызвать нарушение общественного порядка, а именно, составив или поручив составить, опубликовав или поручив опубликовать некоторый листок, приглашающий и возбуждающий публику совершить некоторый неправомерный и незаконный акт, а именно воздействовать на Палату Общин в 7½ ч. веч. 13 октября сего года».

Заключительный параграф приглашал нас явиться в тот же день в 3 часа в полицейское управление на Боу-Стрит. Мы туда не пошли, а отправились вместо того в переполненный «Кин-Хол», где сообщенная нами новость, как вы можете себе представить, вызвала большое