Фрейд - Питер Гай

Еще через несколько дней, 21 декабря, казалось, появился повод для оптимизма. «Сегодня никаких новостей от Абрахама, – писал мэтр Джонсу, – но последний бюллетень о его здоровье звучал обнадеживающе». Он утешался мыслью, что Аликс Стрейчи тоже выздоравливала после удаления абсцесса в легком, а сердце у Абрахама крепкое. Но в постскриптуме тон меняется. Позвонил Дойч: лихорадка отступила, и он оставил Абрахама в удовлетворительном состоянии, однако ему только что сообщили, что у Карла рецидив и положение отчаянное. Четыре дня спустя, на Рождество, Абрахам умер. Ему было 48 лет.

Фрейд очень тяжело переживал смерть Карла Абрахама. Не стало умелого организатора, талантливого преподавателя психоанализа, неисправимого оптимиста, оригинального теоретика и верного друга. «Я лишь могу повторить ваши слова, – писал основатель психоанализа Джонсу 30 декабря (должно быть, мэтр еще не оправился от потрясения, потому что писал по-немецки). – Смерть А[брахама], наверное, самая большая потеря, которая могла у нас случиться, и она случилась. Обычно в письмах я шутливо называл его своим rocher de bronze[239]; я находил опору в абсолютном доверии, которое он внушал мне и всем остальным». Фрейд прибавил, что пишет короткий некролог и намерен употребить применительно к Абрахаму знаменитую похвалу Горация честному и чистому человеку: Integer vitae scelerisque purus[240]. Основатель движения был искренен. Напыщенные восхваления после смерти, отмечал он в письме к Джонсу, всегда были для него особенно неприятны. «Я старался избегать их, но по поводу этой цитаты я считаю, что она отражает истину». Прочувствованный некролог, который написал Фрейд, действительно содержит эту строку из Горация и не менее искреннее утверждение, что вместе с Абрахамом психоаналитическое движение хоронит «одну из наиболее прочных надежд нашей молодой науки, подверженной жестоким нападкам; возможно, эта смерть нанесла непоправимый урон будущему психоанализа». Эта катастрофа отодвинула перспективу потери Ранка на второй план.

Отто Ранк шел собственным путем, деля время между Парижем и Нью-Йорком, прежде чем обосноваться в Соединенных Штатах. Фрейд занимался своими делами: в начале 1926 года у него были проблемы с сердцем – возобновились приступы, причем достаточно серьезные для того, чтобы отправиться в санаторий. В марте мэтр бесстрастно сообщил Эйтингону, что, наверное, умирает, но единственное, чего он боится, – «это долгая инвалидность без возможности работать. А если точнее, то возможности зарабатывать». Несмотря на достигнутое материальное благополучие, Фрейда по-прежнему волновала проблема содержания семьи. Но в апреле, когда Ранк последний раз посетил его, основатель психоанализа уже поправился, вернулся домой и снова принимал пациентов. Ранк еще не сформулировал свои окончательные взгляды. Его теория появилась два или три года спустя, когда он выдвинул концепцию воли как главной психической силы, той части «Я», которая управляет и влечениями, и окружающей средой. Тем не менее весной 1926 года Отто Ранк окончательно покинул фрейдистский лагерь. Когда он пришел попрощаться, мэтр уже поставил точку в своих отношениях с ним. «Польза от его болезни, – сделал вывод Фрейд, – в виде материальной независимости была очень велика». В июне он окончательно подвел черту. «Я не нахожу в себе никакого возмущения Ранком, – признавался основатель психоанализа Эйтингону. – Я оставляю за ним право сбиться с пути и, в свою очередь, казаться оригинальным. Но совершенно очевидно, что он больше не с нами»[241].

Эта история была болезненной и длилась долго, но Зигмунд Фрейд, размышляя над еретическими идеями Ранка, извлек из нее важные уроки. В книге, которая стала результатом этих событий, «Торможение, симптом и страх», он отмечал: «Напоминание Ранка, что аффект тревоги, как и я сам вначале утверждал, есть следствие процесса рождения и повторение пережитой тогда ситуации, вынудило к повторной проверке проблемы страха». Однако, писал он далее, «с его собственным пониманием рождения как травмы, состояния тревоги как последующей реакции отвода, каждого нового аффекта страха как попытки все более полно «отреагировать» травму я не мог далее соглашаться». Тем не менее основатель психоанализа был вынужден признаться, что Ранк поднял несколько интересных проблем.

Вскоре Фрейду предстояло отпраздновать 70-летие – или, скорее, проигнорировать празднование, но хорошо знакомое желание разрешить возникшие сложности его не покинуло. Небольшая книга, суммировавшая его размышления о страхе, предложила психоаналитикам новые загадки: им предстояло принять еще один существенный пересмотр теоретических положений. «То, что моя книга взбаламутит воду, – с явным удовлетворением писал Фрейд Лу Андреас-Саломе, – было предсказуемо. Через какое-то время все опять успокоится. Людям полезно напоминать, что у нас еще нет права на догматическую непоколебимость и что мы должны быть готовы снова и снова ухаживать за виноградником». Однако, поспешил он успокоить фрау Лу, «в конечном счете предлагаемые изменения не такие уж подрывные». В работе «Торможение, симптом и страх», как и в письме к Андреас-Саломе, Фрейд придерживался следующей тактики: он признавал, что отказался от прежних теоретических положений, но минимизировал пройденный путь. «Представленное в этой статье понимание страха несколько отличается от того, которое мне казалось обоснованным раньше». Словосочетание «несколько отличается» явно не передает, насколько важно предложенное основателем психоанализа нововведение.

Эстетически текст выглядит слабее, чем другие работы Фрейда. В нем мэтр механически соединяет идеи вместо того, чтобы продемонстрировать их естественную связь. Некоторые глубокие мысли, оставившие след в психоаналитическом мышлении, – пассажи о вытеснении и защите, о страхе – разбросаны по страницам или упрятаны в одно из приложений. Такое ощущение, что Фрейду надоела утомительная работа по обновлению своей психоаналитической модели. Ему как будто не терпится раз и навсегда покончить с изменениями. Много лет назад он заявил, что ясная и недвусмысленная манера писать показывает нам, что и мысль автора здесь ясна и уверенна, и наоборот, там, где мы встречаем вымученные, вычурные выражения, можно заметить влияние недостаточно продуманной, осложняющей мысли или же заглушенный голос самокритики. Это было в буквальном смысле слова руководство по использованию стиля как ключа. Но в данном случае метод не работал: основатель психоанализа не был самокритичен в отношении своих новых идей. И в то же время он выглядел усталым и нерешительным в отношении организации объемного материала. Само название «Торможение, симптом и страх» – простое перечисление – свидетельствует о неуверенности. Статья начинается с описания отличий торможения от симптомов, хотя Фрейда в гораздо большей степени интересовала природа защитных механизмов, а также страх – в одном из вышедших в Америке переводов на английский язык работа даже называлась «Проблема страха». Тем не менее, несмотря на некоторую «неаккуратность», она очень важна для отражения взглядов Фрейда.

Имя Ранка упоминается в тексте всего несколько раз, но мэтр постоянно ведет с ним безмолвный спор. Так он выражал свое отношение к заблудшему ученику[242]. Безусловно, работа не имела бы такого значения, будь она только сведением личных счетов. На самом деле проблема страха привлекала внимание Фрейда еще с середины 90-х годов XIX столетия. Основатель психоанализа считал, что она требует не только клинического, но и теоретического обоснования, о чем не задумывались другие исследователи. В те годы, когда Фрейд овладевал психоаналитическим мышлением, когда он писал свои ранние работы по истерии и неврозу страха, психиатрическое сообщество почти ничего не знало о тревоге. Учебники и пособия предлагали в основном поверхностные физиологические описания. Авторитетный Словарь психологической медицины Д. Гека Тюка, в котором были собраны накопленные наукой к 1890 году знания, приводит лишь очень краткое определение страха: «Душевное расстройство, выражающееся в ожидании несчастья или испытания. Состояние возбуждения и подавленности, с ощущением сдавливания и неудобства в прекордиальной области». И все.

Зигмунд Фрейд считал, что необходимо сказать гораздо больше. У некоторых из его первых пациентов, страдавших неврозом, наблюдались выраженные симптомы страха, и, поскольку мэтр был убежден, что источником всех неврозов служат сексуальные расстройства, он пришел к выводу, что страх тоже может иметь сексуальные корни. Таким образом, по мнению Фрейда, в его происхождении нет особой тайны, и его формула проста: сексуальное возбуждение не получает выхода и трансформируется в страх. Вне всяких сомнений, как вскоре после окончания Первой мировой войны утверждал Эйген Блейлер в своем популярном «Учебнике психиатрии», страх каким-то образом связан с сексуальностью, и этот факт нам известен уже давно, но первым прояснил его Фрейд. Один из аспектов, по мнению основателя психоанализа, состоял в том, что страх не просто слепой физиологический процесс – он также опирается на психологические механизмы: вытеснение, как выразился мэтр, порождает тревогу. Здесь кроется тесная, но не очень заметная связь между двумя главными темами работы «Торможение, симптом и страх» – страхом и защитными механизмами. Но Фрейд не просто пересмотрел свое первое объяснение этой связи. Вытеснение, теперь утверждал он, не формирует страх. Скорее наоборот, страх приводит к вытеснению.