Фрейд - Питер Гай

Фрейд, однако, отказался поднимать тревогу по сигналу Абрахама из Берлина – по крайней мере, в тот момент. В марте, несмотря на назойливые вопросы, которые ему задавали по поводу всех этих «отважных» инициатив, мэтр все еще был способен написать Ференци, который неизменно поддерживал Ранка в кругу ближайших сподвижников: «Моя уверенность в вас и в Ранке безусловна. Было бы печально после 15 или 17 лет совместной жизни обнаружить, что тебя обманывают». Работа Ранка, прибавил он, бесценна, и сам он незаменим. Фрейд признался в скептическом отношении к краткой психоаналитической терапии, которую рекомендовали Ранк и Ференци. Подобная терапия, по его мнению, приносит анализ в жертву предположениям. Безусловно, усиливающийся раскол между Ранком и остальными тревожил его. «Я пережил «комитет», который должен был стать моим преемником, и, возможно, я переживу и международную ассоциацию. Будем надеяться, что психоанализ переживет меня». Однако, к счастью, добавил основатель психоанализа, сходство между Ранком и Юнгом поверхностно: «Юнг был злым парнем».

В то время как Фрейд оставался дипломатичным, примиряющим и терпеливым, главные действующие лица надвигающейся катастрофы, похоже, рвались в бой. Ференци, обидевшись за Ранка, обвинил Абрахама в необузданных амбициях и ревности. Только это, говорил он Ранку, может объяснить, что Абрахам осмелился очернять их совместные произведения как проявления измены. Мэтр обманывал себя, продолжая верить – а если точнее, надеяться, – что Ференци не разделяет неприязнь Ранка к Абрахаму. Но при всем при том Фрейд, опытный политик, спекулируя на своем плохом здоровье и общей нелюбви к склокам, старался сохранить мир и удержать Ранка в «семье». Попытка была отважной, но тщетной. В середине марта Ранк по секрету рассказал Ференци о разговоре с Фрейдом, ставшем для него в некотором роде сюрпризом. Основатель психоанализа, по всей видимости, работал над статьей, в которой собирался критиковать новые теории Ранка, но вел себя уклончиво и даже показал себя недостаточно информированным: «Проф. до сих пор не прочел мою книгу или прочел только половину». Похоже, мэтра больше не убеждали аргументы Ранка, раньше казавшиеся ему впечатляющими. Тем не менее встреча была примирительной: Фрейд предоставил Ранку решать, когда будет опубликована критика его работы и будет ли опубликована вообще. Однако разногласия были слишком серьезными, чтобы их можно было так легко преодолеть, поэтому Фрейд предложил членам «комитета» встретиться и обсудить все спорные вопросы. Теперь он признал, что стал критически относиться к последним работам Ранка. «Но я бы хотел услышать, в чем может заключаться угроза. Я ее не вижу». И все-таки ему пришлось это увидеть.

Обсуждая свою «Травму рождения» с членами Венского психоаналитического общества в начале марта, Отто Ранк сказал, что книга выросла из дневника, в котором он записывал «впечатления от анализа, в афористичной форме. Она была составлена из фрагментов, словно мозаика». Кроме того, прибавил Ранк, он писал книгу не для психоаналитиков. Тем не менее психоаналитики посчитали ее достаточно важной, чтобы долго обсуждать и яростно критиковать. Впоследствии Ранк утверждал, что его главный тезис о травме рождения как определяющем психологическом событии фактически был развитием представлений Фрейда – более того, представлений, с которыми психоаналитики были знакомы уже много лет. Это его заявление небезосновательно: в 1908-м, после того как Ранк представил доклад о мифах, связанных с рождением героев, мэтр лаконично заметил: «Акт рождения есть источник страха». Год спустя, перечисляя детские травмы, Фрейд напомнил Венскому психоаналитическому обществу, что «относительно страха следует помнить, что ребенок испытывает страх начиная с акта рождения». В 1909-м в примечании к «Толкованию сновидений» он уже решительно заявляет, в письменном виде: «Впрочем, акт рождения представляет собой первое переживание страха и вместе с тем источник и прообраз аффекта страха». Именно поэтому в самом начале основатель психоанализа не видел ничего невероятного в тезисе Ранка.

На самом деле этот тезис был не столько отступлением от психоаналитического мышления, сколько пророчеством – а если еще точнее, то предвзятым предсказанием – последующего развития теории психоанализа. Ранк усиливал роль матери за счет роли отца, а прототипичного страха рождения – за счет эдипова комплекса. На первом этапе мэтр считал, что это может оказаться ценным вкладом в его систему. Принимая посвящение Ранка в его книге, Фрейд процитировал изящную строчку из Горация: «Non omnis moriar» – «Нет, весь я не умру». И действительно, в начале марта 1924 года он предложил Абрахаму: «Возьмем самый крайний случай: Ференци и Ранк открыто выступают с заявлением, что мы ошиблись, остановившись на эдиповом комплексе, и что верный ответ на самом деле лежит в травме рождения. Если они окажутся правы, происхождение неврозов следует искать в психологическом сбое, а не в нашей сексуальной этиологии». В таком случае психоаналитикам придется изменить технику лечения. «Какая в том беда? Можно оставаться под одной крышей, сохраняя душевное равновесие». Несколько лет работы, полагал он, определят, кто из теоретиков прав.

Терпение Фрейда поддерживалось его отеческими чувствами к Ранку, однако в нем также говорил ученый, готовый рассмотреть гипотезу, что его любимое открытие – эдипов комплекс – не столь важно для психического развития, как считалось до сих пор. Основатель психоанализа напомнил членам «комитета», что полное единодушие во всех вопросах научных подробностей и во всех вновь поднимаемых темах просто невозможно среди полудюжины разных по своей природе людей. Оно даже нежелательно. Впрочем, постепенно мэтр терял терпение – обвинял «паникеров», особенно Абрахама, в поспешных и бестактных действиях в их кампании против Ранка. Не желая признавать серьезность ситуации, Фрейд перекладывал вину на тех, кто приносил дурные вести. Он с готовностью соглашался, что Ранк был обидчивым, ко многому равнодушным и резким в общении, лишенным чувства юмора. Вне всяких сомнений, в своих трудностях он по большей части виноват сам. Но основатель движения также думал, что коллеги недостаточно добры к нему. Шли месяцы, а Фрейд по-прежнему находил убежище в олимпийском спокойствии и возлагал вину в равной степени на обе стороны: «Враждебность, которую [Ранк] отчасти действительно чувствовал в вас и в берлинцах, а отчасти воображал, – писал он Джонсу в сентябре 1924 года, – оказала возмущающее воздействие на его разум».

Психоаналитики из ближайшего круга, ведомые мэтром, были вовлечены в некий неуклюжий танец, состоявший из неуверенных вращений и неожиданных разворотов. Но Абрахам оставался непреклонен. Он опасался, что Ференци и, хуже того, Ранк охвачены «научной регрессией». Некоторые английские психоаналитики, в частности Эрнест Джонс и братья Эдвард и Джеймс Гловеры, полностью соглашались с Абрахамом: Ранк отрекается от учения Фрейда о роли отца в психологическом развитии ребенка. Теория травмы рождения, раздраженно писал Джонс Абрахаму, есть не что иное, как отказ от эдипова комплекса. И действительно, противники Ранка теперь считали себя более последовательными, чем стареющий мастер, бóльшими фрейдистами, чем сам Фрейд. «Его нетрудно понять, – заявлял Джонс, – если учесть все факторы, возраст, болезнь и коварную пропаганду дома». Было бы жаль, если бы они поссорились с профессором из-за «слишком большой верности его делу», но если им придется выбирать между психоанализом и личными соображениями, мрачно констатировал Джонс, то психоанализ будет, конечно, на первом месте.

Эти тревоги оказались излишними. Фрейд все больше сомневался в ценности новых идей Ранка. Поразмыслив, он стал относиться к экспрессивной, почти фанатичной сосредоточенности Ранка на травме рождения как к непозволительному отступлению от проверенных временем идей психоанализа, а к его пропаганде сокращенного анализа как к губительной страсти целительства. В конце марта 1924 года мэтр уже сказал Ференци, что если раньше он считал верными две трети «Травмы рождения» Ранка, то теперь ограничивает свое одобрение только одной третью. Вскоре даже эта довольно скромная степень одобрения уже казалась ему чрезмерной.

В апреле 1924 года Отто Ранк отправился в Соединенные Штаты. Он читал лекции, проводил семинары, принимал пациентов, руководил начинающими психоаналитиками. Теперь пламя битвы поддерживалось с помощью писем.

Это был его первый визит в Америку – пьянящее, дезориентирующее ощущение… Ранк оказался плохо подготовленным к такого рода испытаниям. Некоторые американские психоаналитики были сбиты с толку тем, что он говорил. Один из них, психиатр Тригант Барроу, врач, чудак и ветреный сторонник психоанализа (мэтр как-то раз назвал его пьяным говоруном), предупреждал Фрейда, что Ранк распространяет в Соединенных Штатах опасную ересь. Основатель психоанализа заверил Барроу: «Это лишь новшество техники, достойное испытания. Оно обещает сократить время анализа; практика покажет, исполнится ли это обещание». Несмотря на все сомнения, мэтр все-таки решился заявить о своей вере в ученика: «Доктор Ранк слишком близок ко мне, чтобы предполагать – он движется в том же направлении, что и его предшественники».