Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

О. Адамовой-Слиозберг, А. Есениным-Вольпиным. И в это трудно поверить, но начал печататься в «Социалистической Караганде» и в «Комсомольце Караганды»[1490]: пока еще не под «хорошей сибирской фамилией» Коржавина, давно уже придуманной, по его словам, Е. Мальцевым[1491], а под специально подобранным для конъюнктурных надобностей сладковатым псевдонимом Н. Мальвин.

К. он по-настоящему станет уже в Москве, куда вернется 25 декабря 1954 года и где, получив сначала справку о реабилитации (1956), потом диплом об окончании Литинститута (1959), наконец-то почувствует себя профессиональным литератором, кормящимся, как и многие тогда, прежде всего переводами.

Его собственные стихи проникали в печать редко, так что самой заметной публикацией станет подборка в альманахе «Тарусские страницы» (1961), а первая (и оказавшаяся в СССР единственной) книга «Годы» так и вовсе выйдет только в 1963 году. Причем, и это тоже понятно, самых дерзких, отчаянно вольномысленных коржавинских стихотворений в этой книге не было. Их, — говорит Е. Бунимович, — «не публиковали, но их знали наизусть»[1492].

И они-то, распространяясь в списках, превратили нелепого, безалаберного, смешного, не боявшегося выглядеть, — по словам О. Чухонцева, — «отчасти городским сумасшедшим»[1493] поэта в легенду всей литературной России. И если прав Е. Евтушенко, и поэт в России действительно больше, чем поэт, то к К. эта формула применима в полной мере. Ведь, — замечает А. Солженицын, —

стих Коржавина не отличается собранностью и отлитой формой и неэкономен в строфах. Редкие стихи цельно-удачны, чаще — лишь отдельные двустишья или строки. Но всегда напряжённое содержание — политическое, историческое, философское — как бы и не нуждается в изощрённой стихотворной форме: оно и по себе достигает высоты, оно честно, умно, ответственно, и всё просвечено душевным теплом, сердечной чистотой автора, всё льётся от добрейшего сердца[1494].

Незачем и говорить, что на излете Оттепели вел себя К., как положено поэту-гражданину: подписал коллективное письмо IV съезду писателей с протестом против цензуры, заступался сначала за А. Синявского и Ю. Даниэля, затем за А. Гинзбурга и Ю. Галанскова, брошенных в тюрьмы. И — опять-таки незачем говорить — власть отвечала соответственно: все более и более глухим запретом на публикацию его стихов.

Единственным просветом в ноябре 1967 года стала премьера спектакля «Однажды в двадцатом», поставленного по его пьесе в московском Театре имени Станиславского, и, — рассказывает И. Зорина-Карякина, —

Эммочка, радостный и торжественный, ездил на поклоны. Надо было видеть эти сцены: выходит Мандель, маленький, смешной, лысый, плохо различая, где рампа, где зал, а на другой стороне сцены — Леонов, тоже маленький, круглый, лысый, копия автора, с полным почтением к нему — повторяет его обаятельные нелепые жесты. Зал в восторге. Долго не смолкающие аплодисменты. Эммочка счастлив[1495].

Но и это окошко захлопнулось очень быстро. Доступ к читателям исчез вовсе, «воздуха для дыхания» не хватало, и, подав после допроса в прокуратуре заявление на выезд из страны (1973), К. оказался в эмиграции.

Жить в Штатах ему предстояло более 45 лет, но, судя по всему, он там так и не прижился: американской действительности и эмигрантской среды чуждался, считал, — как в блогосфере рассказывает друживший с ним Л. Эпштейн, — «что мир идет к гибели, что и в России, и в Америке побеждают враждебные ему тенденции, и чувствовал, что для его бойцовского темперамента нет больше сферы применения». Однако же, как мог, с этими враждебными тенденциями сражался — и сборником эссе «В защиту банальных истин» (2003), и мемуарным двухтомником «В соблазнах кровавой эпохи» (2007).

Обе эти книги вышли уже в Москве, как и его последние прижизненные стихотворные сборники «Письмо в Москву» (1991), «Время дано» (1992), «К себе» (2000), «Стихи и поэмы» (2004), «На скосе века» (2008). Здесь же К. настигли и знаки официального признания — специальный приз «За вклад в литературу» премии «Большая книга» (2006), премии «Венец» (2015), «Поэт» (2016).

Поздновато, конечно, и, с триумфом побывав в России в дни перестройки, получать эти награды он уже не приезжал: силы иссякли. И все равно радовался, что его вспомнили и что, — как подытожил Ю. Карякин, —

люди поняли: Коржавин — это очень серьезное, серьезнейшее явление духовно-художественной жизни России от сороковых годов до сегодняшнего дня. <…>. Он — просто честное, совестливое, мудрое отражение, выражение и удивительное понимание этой трагической эпохи. И не задним числом, а изнутри[1496].

Соч.: В защиту банальных истин. М.: Моск. школа полит. исследований, 2003; В соблазнах кровавой эпохи: В 2 т. М.: Захаров, 2007; На скосе века: Стихи. М.: Время, 2008; Начальник творчества: Поэмы и стихотворения. Екатеринбург, 2017.

Лит.: Наум Коржавин: Все мы несчастные сукины дети: Байки и истории про Эмку Манделя, собранные Лешей Перским. М.: Перский, 2017.

Корнилов Владимир Николаевич (1928–2002)

На войну К. не поспел и, в 1945-м став студентом Литературного института, среди вчерашних фронтовиков выглядел мальчишкой. И вел себя как мальчишка — не проучившись еще и полугода, был исключен из института. За что? За дерзость — директору, которым был тогда Ф. Гладков, донесли, что К. в веселой компании вдребезги разнес его «Цемент», и этого было достаточно для тяжкого обвинения в покушении на устои социалистического реализма. Помогло заступничество мастера курса В. Луговского, который обратился за поддержкой к влиятельным друзьям — то ли Н. Тихонову, то ли А. Фадееву, — и пронесло. Дальше в общем тоже проносило, когда К. в очередной раз отчисляли и за прогулы, и за идейно порочные стихи, и, возможно, — как он сам рассказал Н. Королевой, — «из-за сочетания русской дворянской фамилии и еврейской внешности»[1497].

Тем не менее в 1950-м К. «с грехом пополам»[1498] доучился, получил диплом и почти тут же на три года загремел в армию. И если Литинститут, — по признанию поэта, — не дал ему ничего, то солдатчине он обязан и первыми настоящими стихами, и темами будущей прозы, и духовным взрослением: «Хотя и до нее жил я трудно и скудно, но армия поставила меня во всем наравне с другими, отказав в возможности отдельной личной жизни. Урок армии — умение не потерять себя, когда ходишь со всеми в ногу»[1499].

Отсюда и главный нравственный императив К.: быть «отдельным» и никогда не ходить в ногу с толпой, особенно если она выстраивается в роту. Понятно, что такая установка легкой судьбы не сулила, и, в 1953 году дебютировав как поэт в «Литературной газете», К. отныне будет печататься очень скупо. Набор уже сверстанной книги «Повестка из военкомата» (1957) будет рассыпан, примерно то же произойдет и со сборником «Начала». Но Оттепель —