Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

сайтах именуют теперь «праведником народов мира», вовсе не был уволен. Отделался всего лишь выговором[1522] и, — процитируем Б. Сарнова, — «по-прежнему тянул свой старый воз»[1523]. По-прежнему либо своевольничал, либо потакал своим напористым сотрудникам, подписав, скажем, в печать статью Е. Суркова «Если мерить жизнью…» (16 декабря 1961 года), где в пух и в прах разносился правоверный роман В. Кочетова «Секретарь обкома»[1524].

И опять ведь сошло с рук! Как и многое сходило в те относительно вегетарианские времена, пока уже 17 декабря 1962 года во время встречи Хрущева с деятелями литературы и искусства секретарь ЦК Л. Ильичев не прочитал вслух записку Е. Вучетича о том, что редакция «Литгазеты», увлеченная поддержкой авангардистов, всячески противится публикации статьи о проекте его грандиозного монумента на Мамаевом кургане.

Хрущев отреагировал мгновенно: а не сменить ли нам тогда главного редактора? И уже 20 декабря было подготовлено постановление ЦК, где нелояльному К. припомнили всё: и давнее, казалось бы, стихотворение Евтушенко, «которое способствовало оживлению нездоровых настроений вокруг еврейского вопроса у нас и было широко использовано буржуазной пропагандой в клеветнических целях против нашей страны», и «статьи, в которых даются односторонние субъективистские оценки произведений литературы, допускается либерализм и попустительство неверным, незрелым тенденциям»[1525]. А 27 декабря в редакцию «Литературной газеты» пришел новый главный редактор А. Чаковский, против его воли переброшенный туда из журнала «Иностранная литература».

Однако же и К. из номенклатуры не выбросили, а отправили директором в издательство «Художественная литература», где он мирно прослужил семь лет и борозду ничем не портил, прославившись, в первую очередь, тем, что в 1967 году запустил в производство 200-томную «Библиотеку всемирной литературы». И, «человек номенклатурный, но глубоко порядочный», — как охарактеризовал его А. Вознесенский, — был, по-видимому, настолько хорош и для авторов, и для начальства, что именно им в феврале 1970 года сменили А. Твардовского в «Новом мире».

Как встретили это назначение? Выставленные за порог «староновомирцы», понятное дело, с возмущением: «Нет, неумно поступил Валерий Алексеевич, взяв на себя эту обузу, ну да и поделом вору за бесчестье» (В. Лакшин)[1526]. Тогда как те, кто Твардовского скрыто или явно недолюбливал, едва не с ликованием. «Как белоснежную лилею, Вы обелили „Новый мир“», — записал переводчик В. Левик в альбом, в одном экземпляре выпущенный в связи со случившимся тогда же 60-летием К. «Буду рад в меру своих сил помогать Вам в создании нового лица старейшего советского журнала», — прибавил Я. Смеляков, и В. Катаев тоже не отстал: «Глубоко уверен, что… журнал при Вас расцветет еще больше»[1527].

Большинство же литераторов, и авторов журнала в том числе, расценило смену Твардовского на К. как «не худший вариант» (Л. Левицкий)[1528]. Надеясь и на приснопамятную порядочность К. и, надо полагать, прежде всего на инструкции, им будто бы полученные: «Нам не нужен второй „Октябрь“, нам нужен „Н. М.“, только без крайностей прежней редакции».

И действительно, слава «Нового мира» как первого среди равных при К. была сохранена. Публицистика и критика, что уж тут, померкли, конечно, зато в круг постоянных авторов поэтического раздела вошли и Е. Евтушенко, и А. Вознесенский, да и многие из главных «новомирских» прозаиков — в диапазоне от В. Быкова до Ф. Абрамова и Ю. Трифонова — свое сотрудничество с журналом продолжили. А что? И журнал, в самом деле, не худший и редактор у него не худший тоже. Так что не только Евтушенко уже спустя многие годы назвал К. «классиком человеческого совестливого поведения»[1529], но и Твардовский, — как вспоминает А. Кондратович, — успел о своем преемнике отозваться то ли сочувственно, то ли соболезнующе: «Ведь неплохой человек. Все понимающий, культурный, начитанный. Но под начальством ходит, что он может сделать… <…> Ведь тот же Косолапов в другой обстановке был бы прекрасным человеком и работником»[1530].

Соч.: Столетие на ладони: Воспоминания. М.: Худож. лит., 1982.

Костерин Алексей Евграфович (1896–1968)

Большого литературного таланта Бог ему не дал, образования тоже. Но дал характер — смолоду бесшабашный и, уже ближе к старости, по-аввакумовски неукротимый. Так что книги К. забыты даже историками литературы, а поступки помнятся.

Начало как у многих выходцев из рабочих в его поколении — стал, вслед за старшими братьями, членом большевистской партии в 1918-м, принял активное участие в Гражданской войне на Кавказе, в начале 1920-го был назначен военкомом Чечни, затем секретарем Кабардинского обкома РКП(б). Карьера, однако же, не задалась — уже в марте 1922 года К. из партии был исключен: «за бытовое разложение», как тогда говорили, а если попросту, то за пьянство.

И он сорвался в Москву, где быстро вошел в журналистскую и писательскую среду — как корреспондент газет «На вахте», «Гудок», а позднее «Известий» и как участник, попеременно, литературных групп «Молодая гвардия», «Октябрь», «Кузница», «Перевал». Стал бурно печататься в комсомольских, по преимуществу, изданиях, выпустил одну за другой первые книжки: «На изломе дней» и «Восемнадцатый годочек» в 1924-м, «На страже» в 1925-м, «Под Полярной звездой» и «Осколки дней» в 1926-м. Громкой славы эти книжки К. не принесли, однако он был отмечен и А. Серафимовичем, и первой в нашей стране «Литературной энциклопедией» (М., 1931), где, впрочем, сказано, что, при всей «напряженности и красочности», «приподнятый тон в произведениях Костерина сплошь и рядом срывается в ходульность и риторику».

Как бы то ни было, но в 1935 году он был принят в Союз советских писателей, а осенью 1936-го неожиданно оказался на Колыме — нет, еще пока не зэком, а по договору найма с гулаговским Дальстроем, так что и посты получил ответственные: заместитель редактора в газете «Советская Колыма», затем редактор газеты «Сигнал дороги» в Ягодном. И материалы его, — как указано в биографической справке, — «были посвящены вопросам развития края и строительства Магадана, строительству дорог, новых населенных пунктов, быту колымчан»[1531].

Однако в 1937 году обнаружилось, что К. скрыл от товарищей по партии арест брата, уличенного в троцкизме, и этого оказалось достаточно, чтобы его за «контрреволюционные связи» 12 сентября исключили из кандидатов в члены ВКП(б), 23-го сентября отстранили от редакторской должности, а 26 мая следующего года и вовсе арестовали. Дальнейшее понятно — по приговору ОСО НКВД СССР как «социально опасный элемент» К. на пять лет угодил в лагерь и после освобождения 28 мая 1943 года там же, на Колыме, остался вольнонаемным рабочим. В 1945 году ему, «по состоянию здоровья», разрешили выехать на материк, где он пожил в станице Усть-Медведицкая на Дону, поработал воспитателем в детском доме и рабочим сцены в Саратове, пока наконец в 1953-м окончательно