Утраченные звезды - Степан Янченко

Глаза его блестели искренностью, отражая тот жар, которым было охвачено его пылкое сердце. И, глядя в его горящие глаза, люди видели жар его души и проникались верой, что этот человек, сердце которого способно загораться пламенем борьбы, способен и весь пламенеть и не остывать в этой идейной борьбе. И товарищи поверили, что перед ними стоял ленинец, не наученный, а естественно убежденный до исповедания.

— И чтобы, сориентироваться в нашей борьбе с капитализмом, — продолжал Михаил, с жаром молодости, — нам должно читать, изучать учение Ленина и с учетом поправок на исторические реалии применять его на практике. Ленин как бы разглядел жизнь, в какой мы оказались, и послал нам свои труды для изучения и применения в нынешней жизни. Вот почему мы считаем, что нам надо организовать ускоренное прочтение и изучение Ленина. Для этого необходимо создавать широкую сеть кружков. Я уже это и начал.

Полехин за столом президиума тоже стоял и слушал Заполучного молча и вдумчиво. Так они стояли, как бы испытывая друг друга, — молодой с воспламенившимся чувством и человек, умудренный опытом жизни и знаниями людей. Михаил выбрал минуту, чтобы сделать выдох, а Полехин воспользовался заминкой и сказал:

— Вот оно, наше молодое пополнение, как активно о себе заявляет — есть предложение принять Заполучного Михаила Модестовича кандидатом в члены КПРФ.

Но Михаил поднял руку, предупреждая голосование, и, торопясь, проговорил:

— Я еще не ответил на вопрос касательно комсомола. Так вот, мы, группа активистов, работаем над созданием районной комсомольской организации. У нас уже есть даже первый секретарь райкома комсомола. Вот он здесь сидит, пожалуйста, — это Клавдия Эдуардовна. Она уже готовит районную комсомольскую конференцию… И еще у меня есть необходимость сказать несколько слов, коль я заговорил на вашем собрании. В этом году на вечернем отделении нашего института я буду защищать диплом инженера. А потом мы, группа молодых инженеров, из числа молодых специалистов сформируем теневую администрацию нашего завода и начнем борьбу за создание народного предприятия, поскольку Маршенин явно ведет дело к банкротству всего акционерного общества. Бывшая партийная организация завода без боя сдала завод под приватизацию. Наша новая парторганизация не должна допустить, чтобы бывший городской флагман индустрии пошел в распыл. Надо готовиться принять завод на наши плечи. А вы, Мартын Григорьевич, должны возглавить это рабочее движение на заводе. Я, может быть, предваряю повестку дня очередных собраний, но это я даю ответ на вопрос товарища Абрамова, какие я могу выполнять партийные поручения, — и он обвел сидящих на собрании страстно горящим взглядом, и все поверили молодому, горячему энтузиасту в том, что он действительно будет бороться за осуществление самого большого рабочего дела.

И еще под воздействием этого страстного, вдохновенного взгляда у людей явилась мысль, что с такими молодыми коммунистами приходит то, что парторганизации как раз необходимо, — боевой революционный энтузиазм, без которого парторганизации не стать боевым отрядом заводского рабочего коллектива.

Петра Агеевича, несмотря на то, что он сидел как бы отделившись от других со своим волнительным чувством от предстоящего объяснения по своему заявлению, тоже привлекала горячность вдохновения Михаила Заполучного, и он был захвачен общей мыслью, о том, что для деятельности парторганизации ей нужна большая конкретная цель и постоянная подзарядка революционным энтузиазмом для достижения этой цели.

Отдаваясь этой мысли, он вдруг вспомнил те, былые партийные собрания и профсоюзные заседания, на которые его, беспартийного человека постоянно приглашали. По своей врожденной скромности и бесхитростной простоте своего характера он не придавал значения лично для себя этим приглашениям. А приглашался потому, что он был тот человек, который неистощимо сыпал из себя горячие искры производственной инициативы.

Сейчас вспоминая те давние собрания, он признавал все же, что они в определенном роде предъявляли к нему требования, подталкивали к творческим поискам.

Мысли, вертевшиеся сейчас в голове Петра Агеевича, подталкивали его к наблюдению за Полехиным как за председателем собрания. Он отмечал, что Мартын Григорьевич вел себя свободно перед важным собранием, не связывая себя ни малейшими условностями. Но в то же время доброжелательными замечаниями, товарищескими советами или простыми ироническими репликами он держал собрание, хотя и в оживленном, не дремотном пребывании, но в рамках добровольной и послушной организованности. Эта полехинская организация собрания вносила какую-то непренужденно-свободную, даже веселую дисциплину, соревновательное желание быть соучастником собрания и его решений.

И снова и снова в памяти Петра Агеевича вставали те прошлые собрания с их зачерствевшими схемами чиновничье-бюрократической заорганизованности, которые в первые же минуты собрания утомляли его участников, усыпляли творческую энергию поисков рациональных решений. И хотя на каждом собрании выносились разумные и важные предложения и решения, они представлялись отрешенными от всей массы участников собрания, которая в этих случаях превращалась в равнодушного статиста, призванного формально закрепить внесенные предложения в обязывающие решения.

Такие собрания для Петра Агеевича становились тягостными, и он, человек, снедаемый энергией творчества, при возможности уклонялся от них. Они еще больше принуждали его к тому, что он сторонился всяких организаций, отвлекавших от производительного труда…

Между тем собрание шло своим организованным порядком. Вслед за Михаилом Заполучным в партию приняли всех его товарищей, и подошел черед старших по возрасту людей. И тут первым был назван Золотарев. Все шло без запинки, пока не перешли к вопросам. Полехин, который по существу вырастил в Золотареве решение по вступлению в партию, имел намерение и здесь провести Петра Агеевича через чистилище за руку. Но их задержал хорошо знавший Золотарева член партбюро Николай Сергутин. Улыбаясь прямо в глаза Петру Агеевичу, он сказал:

— Я знаю Петра Агеевича еще с профтехучилища — достойный человек для партии, а по жизни более честного и принципиального гражданина и искать не надо. Но он, товарищ мой, всю жизнь для меня был в одном вопросе загадкой. Какой? А вот какой. Для всего завода, того, конечно, советского завода, Золотарев был нашим Стахановым, он будто был начинен трудовыми рекордами, разными техническими выдумками, а еще больше — задумками, изобретениями и рацпредложениями. Разумеется, его тянули во все общественные мероприятия, он кусал губы, но участвовал в них. Одним словом, видный был человек и на заводе, и за пределами — был и в почете, и в доверии. Отсюда у меня все время была загвоздка по части его характера: он до последнего времени чурался членства в партии, хотя на все открытые партсобрания ходил и часто, и горячо, дельно выступал на них. Так скажи-ка нам, друг мой любезный, почему ты до сих пор в партию не вступал? — и так хитро, лукаво прищурился на Петра Агеевича, и расплылся в выжидательной улыбке, что невольно и другие заулыбались, глядя на Золотарева.

Вот и был тот вопрос, который громыхнул для Петра Агеевича, как гром среди ясного дня. Он растерялся от этого вопроса и в задумчивости постоял некоторое время молча, хмуря брови, и затем, беспомощно улыбаясь, сказал:

— Ну, и друг называется, какой вопрос выдал… — потом весело вскинул голову и с непосредственной честностью произнес: — Откровенно сказать, я сам себе на этот вопрос не отвечу — почему я в то время, когда, казалось, что вся моя жизнь теснейшим образом была связана с партией, я формально не вступил в партию? Вот и сейчас я об этом думаю и должен сказать: не знаю.

— Может, тебе этого никто не предлагал, никто не разъяснил, что такое партия, и как ее значение оценивал Владимир Ильич Ленин? Может, ты сам не понял и не оценил ее роль в истории нашей страны и в целом в истории всего мира? — посыпались со всех сторон вопросы, и было видно, что товарищи этими вопросами желали помочь Петру Агеевичу, выручить из затруднений.

— Да нет, дорогие товарищи, — откликнулся Петр Агеевич на старание товарищей, — все это было: и предложения, и разъяснения, и сам я прекрасно понимал историческую роль и значение Коммунистической партии как для нашей страны, так и для народов мира, и вниманием со стороны партийной организации я не был обойден — тут мне и доверие, и награды правительственные, и другие разные поощрения, и премии, и Доска Почета. Ну, конечно, я старался сознательно работать со всем упорством и для завода, и для страны, и для партии, и для идеи коммунизма. И меня в этом деле никто не может упрекнуть, разве только те, кто в числе первых меня выгнали за ворота завода.