Фрейд - Питер Гай

Такое отношение было типичным для того времени, причем не только в Соединенных Штатах. В ноябре 1922 года Эйтингон писал Фрейду из своего любимого Парижа, что психоанализ здесь ежедневно сражается с шумной оппозицией. Вероятно, совсем не случайно, что в тот самый день, когда в свет вышел французский перевод «Психопатологии обыденной жизни», «появилась злобная статья, в которой профессор Амар призывает власти защитить детей от психоанализа. Он очень сердится, этот господин Амар». Гнев тоже был защитой от посланий Фрейда.

Таким образом, дискуссии, разгоравшиеся по поводу идей основателя психоанализа, – как сочувственные, так и антагонистические – велись на ужасающе низком уровне. В 1922 году один из авторов лондонского Times в обзоре «Лекций по введению в психоанализ» утверждал, что этот самый психоанализ влачит жалкое существование в результате чрезмерного рвения его апостолов. Психоанализ начался как «вклад в науку психологию», но затем, к несчастью, превратился в «помешательство», то есть его лихорадочно обсуждали люди, которые «не имели ни малейшего представления о том, что это такое». Другими словами, вина несколько тенденциозно перекладывалась только на сторонников Фрейда. Впрочем, замечание, что психоанализ стал чем-то вроде помешательства для невежд, было в какой-то степени верным. Фрейдизм, как писал в 1925 году шведский врач Пол Бьерре, причислявший себя к сторонникам мэтра, «возбудил чувства», словно «это новая религия, а не новая область исследований. Психоаналитическая литература, особенно в Америке, хлынула настоящей лавиной. Ходить к психоаналитику стало модным». Год спустя известный и плодовитый американский психолог Уильям Макдугалл согласился с заявлением Бьерре: «Кроме профессиональных последователей, фрейдистскими предположениями были очарованы и сделали их необычайно модными масса обычных людей, преподавателей, артистов, дилетантов, так что некоторые специальные термины, использованные Фрейдом, вошли в популярный сленг как Америки, так и Англии».

Европейский континент оказался почти таким же подверженным влиянию фрейдистской терминологии и таким же непоследовательным в своей реакции. «В ежедневной прессе, – отмечали Абрахам, Эйтингон и Закс в циркулярном письме из Берлина в 1925 году, – много материалов о психоанализе, в основном негативного характера, но не всегда». Имелись и хорошие новости: курсы, которые предлагал Берлинский институт психоанализа, основанный в 1920-м, привлекали много слушателей и немало кандидатов. Более того, Абрахам и его коллеги получили интересную «компенсацию за часто недружественную атмосферу в прессе» – Стефан Цвейг посвятил Фрейду свою новую книгу биографических очерков. И еще одно забавное событие: недавно некто Фридрих Соммер опубликовал брошюру «Измерение духовной энергии», в которой заявил: «Однажды я познакомился с психоанализом, и это приблизило меня к христианской религии». В октябре Абрахам разослал еще один бюллетень: «Из Германии можно сообщить, что в газетах и периодических изданиях ширится обсуждение психоанализа. Мы везде находим упоминания о нем». Совершенно естественно, писал он, не обходится без атак, но тут же успокаивал, что «вне всякого сомнения, интерес еще никогда не был так силен, как теперь». Однако большинство проявлявших интерес были информированы ничуть не лучше Фридриха Соммера, который воспринимал знакомство с идеями Фрейда как средство приблизиться к Богу.

Настроения в Вене отражали разнонаправленные сигналы, по большей части негативные. Элиас Канетти, которого никак не назовешь восторженным поклонником психоанализа, вспоминал, что, когда в середине 20-х годов прошлого столетия он жил в Вене, имя Фрейда всплывало практически в каждом разговоре. Университетские светила по-прежнему высокомерно отвергали его, однако толкование ошибок превратилось в нечто вроде салонной игры. Эдипов комплекс вызывал почти такой же ажиотаж: каждый хотел его иметь. Даже тот, кто презирал все и всех, не возражал против наличия комплекса у себя. Многие австрийцы считали очень актуальной теорию агрессии Фрейда: «Ужасная жестокость, свидетелем которой стал человек, не забывается. Многие из тех, кто принимал в ней участие, теперь вернулись. Они прекрасно знают, на что были – по приказу – способны, и жадно хватаются за все объяснения предрасположенности к убийству, которые предлагает им психоанализ».

Подобно большинству хулителей Зигмунда Фрейда, многие из его почитателей имели самое отдаленное представление о точном смысле теорий мэтра. Туман заполнял головы не только полуобразованных людей: такой квалифицированный психолог, как Пол Бьерре, использовал термин «подсознание» – Unterbewusstsein – вместо «бессознательного» в своем популярном изложении психоанализа[227]. В брошюре, которую издал в 1920 году Б.У. Хюбш в качестве рекламы «психоаналитического исследования личности Вудро Вильсона» Уильяма Байярда Хейла, бывшего сокурсника президента в Принстоне, можно найти такие строки: «Возможно, это удивит тех, кто не следил за быстро растущим объемом литературы по психоанализу, с каким искусством последователи Фрейда и Юнга раскрывают работу человеческого разума и души». Такого рода неточности глубоко уязвляли Фрейда, и иногда он находил утешение в старой поговорке: «Боже, спаси меня от друзей, а с врагами я и сам справлюсь».

Конечно, он был не до конца честен. Самую большую угрозу для распространения правильного понимания психоанализа представляли чудаки и спекулянты. Часть тех, кто эксплуатировал психоанализ, были явными шарлатанами. Как справедливо отмечала газета New York Times в мае 1926-го, «самый большой урон репутации Фрейда нанесен тем, что его теории с ужасающей легкостью позволяют себе использовать невежды и шарлатаны». Несмотря на то что сам мэтр «осудил эти выходки», его протесты имели «небольшое влияние на то, что связано с широкой публикой». Этого следовало ожидать. В мутной воде такого большого озера, как психологическая помощь, беспрепятственно ловили рыбу самозваные целители. Эрнест Джонс в качестве примера приводит объявление Английской психоаналитической издательской компании, которое гласило: «Не хотите ли зарабатывать тысячу фунтов стерлингов в год, работая психоаналитиком? Мы можем показать вам, как это делается. Возьмите у нас восемь уроков по почте – четыре гинеи за весь курс обучения!»

Бо2льшая часть шума вокруг Фрейда была скорее безвредной глупостью, достойной не столько негодования, сколько удивления человеческой комедией в демократическом мире. Летом 1924 года состоялся сенсационный суд над Натаном Леопольдом и Ричардом Лебом, совершившими одно из самых знаменитых в США кровавых преступлений – они похитили и убили 14-летнего Роберта Фрэнкса. Сторону защиты представлял почтенный адвокат Кларенс Дэрроу, а сам процесс освещался на первых полосах американских газет. Роберт Маккормик, самоуверенный издатель газеты Chicago Tribune, отправил Фрейду телеграмму, предлагая 25 тысяч долларов «или любую сумму, которую вы назовете, чтобы приехать в Чикаго и проанализировать» двух молодых убийц. Леопольд и Леб, происходившие из богатых и уважаемых семей и якобы имевшие лишь неопределенное желание совершить идеальное преступление, привлекли внимание публики, озадаченной не имевшим не только оправдания, но и объяснения поступком и – отчасти подсознательно – мучимой намеками на присутствие гомоэротических чувств. Маккормик, зная о пожилом возрасте и болезни мэтра, предложил нанять пароход, чтобы привезти знаменитого психоаналитика в Соединенные Штаты. Фрейд отказался. В том же году Сэм Голдвин, в то время уже один из самых влиятельных продюсеров Голливуда, по пути в Европу сказал репортеру газеты New York Times, что назвал бы Зигмунда Фрейда величайшим в мире специалистом по любви. Его цель: предложить основателю психоанализа гонорар гораздо больше, чем Маккормик, – невероятную сумму в 100 тысяч долларов. «Любовь и смех – две самые главные идеи Сэмюеля Голдвина при продюсировании картин», – отметил репортер и прибавил, что Сэм намерен «убедить специалиста по психоанализу коммерциализировать свои исследования и написать историю для экрана или приехать в Америку и помочь «завоевать» сердца этой нации». В конце концов, как выразился Голдвин, нет ничего увлекательнее, чем по-настоящему великая история любви, а кто лучше способен написать или консультировать такую историю, чем Фрейд? Сценаристы, режиссеры и актеры могут многому научиться у «…действительно глубокого изучения повседневной жизни. Насколько убедительнее будут их творения, если они узнают, как выражать истинную эмоциональную мотивацию и вытесненные желания?».

Основатель психоанализа не бедствовал, зарабатывая 20, а затем 25 долларов в час. Тем не менее он на протяжении многих лет испытывал материальные трудности и нуждался в твердой валюте. Считалось, что от такого предложения невозможно отказаться, и все-таки 24 января 1925 года New York Times кратко сообщила совсем о другом результате: «ФРЕЙД ОТКАЗЫВАЕТ ГОЛДВИНУ. Венский психоаналитик не заинтересовался предложением Motion Picture». На самом деле, как писала венская бульварная газета Die Stunde, ссылаясь на интервью с Фрейдом, он ответил на предложение продюсера письмом, состоявшим из одного предложения: «Я не намерен встречаться с мистером Голдвином».