Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

«Да здравствует романтика!» (1959), «Такой характер» (1960) и т. д. и т. п. Выглядели они даже и на фоне комсомольской лирики совсем уж, по правде говоря, плакатными: «Все, что Счастьем зовется, / Все, чем век наш украшен, — / Знаю, вызвали к жизни / Руки Партии нашей. // Это — руки солдата / И героя науки, / Это — руки строителя, / Нашей Партии руки!»

Однако еще раз напомним, лучше переусердствовать, чем… И комсомольский актив, едва начался поэтический бум, именно К. стал настойчиво противопоставлять идеологически сомнительным А. Вознесенскому, Е. Евтушенко и даже вполне вроде бы приемлемому Р. Рождественскому. Строчки К. выносили на транспаранты, цитировали в докладах, рекомендовали для пионерских утренников, а поскольку он писал не только про партию, но и про безгрешную любовь, эти строчки можно было увидеть уже и у старшеклассниц в тетрадках, и в дембельских альбомах.

Бой с «эстрадниками», какие бы злобные эпиграммы К. ни адресовал своему сопернику Е. Евтушенко, оказался, впрочем, заведомо проигрышным. Виною тому, разумеется, масоны, сионисты, и К., в 1965 году поселившись в подмосковном поселке Семхоз, из юрисдикции ЦК комсомола как-то само собою переходит под мировоззренческую опеку уже жительствовавшего там И. Шевцова, автора знаменитой «Тли», и других, как они себя назвали, «радонежцев» — больших специалистов по борьбе с чужеродной заразой.

К. неумолим: «Писал я много на веку, / Но всё, народ, сожги! / Коль хоть одну мою строку / Вдруг запоют враги!» К. стихами и поэмами доказывает, что Пушкина и Лермонтова убили именно масоны по заданию мировой закулисы. А когда в журнале «Москва» (1968. № 12) по недосмотру цензуры появляется стихотворение С. Липкина «Союз» («Без союзов язык онемеет / и, пожалуй, сойдет с колеи. / Человечество быть не сумеет / без народа по имени „И“»), К. мгновенно откликается своей инвективой «Ответ Семену Липкину»: «Хоть вы избрали, Липкин, / эзоповский язык, / Читатель без ошибки / в ваш замысел проник. / Итак, выходит что же? / Вы из чужой семьи? / Вам Родины дороже / народ на букву „И“. / Не подрывайте корни / Союза Эс-Эс-Эр, / Где поит вас и кормит / народ на букву „Эр“».

Ну а дальше… Дальше К. на свой лад и в меру своего таланта переводит не только «Слово о полку Игореве», но и поддельную «Велесову книгу», все круче склоняется к язычеству, так что в итоге под подозрением у него оказывается уже и христианское вероучение, «сочиненное», — как он точно уверен, — евреями на погибель русскому народу. Пишется поэма «Падение Перуна», где Вещий Боян обращается к святому Владимиру с грозным предупреждением: «Коль ты примешь, князь, христианский лад, / К нам на Русь, говорю заранее: / Вороньем церковники налетят, / Навезут „святое писание“. // Хоть писание это „святым“ зовут, / Трудно книгу сыскать развратнее. / В ней и ложь, и грязь, и постыдный блуд, / И вражда, и измена братняя».

Удивительно ли, что на его заброшенной могиле нет креста?

Соч.: Избранное: Стихотворения и поэмы. М.: Худож. лит., 1985; Иван-озеро: Стихотворения и поэмы. М.: Сов. Россия, 1989; Падение Перуна: Сказ. М.: Потаенное, 2009.

Кожевников Вадим Михайлович (1909–1984)

Воспоминаний К. не написал и свою биографию всегда излагал с похвальной скромностью. Но сохранились семейные предания, сохранились отрывочные воспоминания людей, которым он доверял. И, если им в свою очередь верить, то окажется, что его родители, высланные в Сибирь как «политически неблагонадежные», будто бы помогали Сталину бежать из нарымской ссылки. Или что, начав печататься еще студентом литературно-этнологического факультета 1-го МГУ (1930), К. в течение нескольких лет был, — по словам Л. Аннинского, — одним из «мальчиков при Бабеле»[1427]. Или что среди его возлюбленных в те же годы была О. Ивинская, в будущем муза Б. Пастернака: «У них с папой, — сообщает Н. Кожевникова, — был роман, и я думаю, это был первый роман в ее жизни»[1428]. Или что тогда же примерно, — прислушаемся к свидетельствам Ю. Семенова, — К., помимо журналистских, брал на себя еще и секретные поручения в Риге, в Константинополе, «в 1945 был в Италии, выполняя роль не только журналиста, но и крупного военного разведчика»[1429], да и в послевоенном Китае «занимал ответственнейший пост заместителя постоянного политического представителя», и это вроде бы подтверждает кожевниковская серия брошюр «В великом Народном Китае» (1952), «Живой мост» (1954), «Такими гордится народ» (1955), «Тысяча цзиней» (1955).

Лучше всех, впрочем, чудесный рассказ о том, как Сталин, «после того как Вадим напечатал свою повесть „Март-апрель“», прислал ему то ли «в конверте десять тысяч рублей», и «это считалось как у Николая I Пушкину — перстнем»[1430], то ли, совсем уж запросто, «французский коньяк и что-то, завернутое в газету. Оказалось, деньги»[1431].

В книгах К. обо всем этом нет ни слова. Поэтому надежнее вернуться к тому, что задокументировано: в 1939 году К. выпустил первый сборник рассказов «Ночной разговор», в 1940-м получил членский билет Союза советских писателей, вступил в ВКП(б) в 1943-м, в годы войны служил фронтовым корреспондентом, а с 1944-го редактором отдела литературы и искусства газеты «Правда», пока, наконец, 27 декабря 1948 года, сменив уволенного В. Вишневского, не стал — и уже до конца жизни — главным редактором журнала «Знамя».

О его деятельности на этом посту говорят обычно дурно: и сдал властям опасный роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба», и превратил журнал в отстойник для писательского генералитета, и ни на шаг никому не позволял отступить от предписаний власти:

Член редколлегии «Знамени», весьма почтенная дама <Л. Скорино> говорила гордо: «Мы никогда не отклонялись от линии партии. Вадим шел на этажи и узнавал линию партии на неделю…» (Г. Бакланов)[1432];

«У каждого журнала свое направление!» «У вас какое?» — спросила я с надеждой. «Не сделать ошибку — такое наше направление!» — прокричал он (А. Берзер)[1433];

По слухам, Кожевников ежеутренне отправлялся в ЦК и в тамошних коридорах собирал свежую информацию на предмет дальнейших действий. Однажды, возвратившись, он созвал весь коллектив: «Вот ведь совсем скоро будет праздноваться пятидесятилетие СССР. Все начнут им (? — И. Я.) лизать… И мы можем оказаться в хвосте! Па-анимаете, какая история!» (это было его любимое присловье) (И. Янская)[1434].

Все так, конечно. Но нелишне напомнить, что именно при К. в «Знамени» были напечатаны «Стихи из романа» (1954. № 4), а двумя годами позже, когда «Доктор Живаго» был уже передан в Италию, «Новые строки» Б. Пастернака (1956. № 8), что здесь вышли «Оттепель» И. Эренбурга (1954. № 5; 1956. № 4), «Испытательный срок» (1956.