Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

смелости.

Он прекрасно понимал, что должен объясниться с ней. Она ждала этого, поначалу дала ему время свыкнуться с переменами, но после, утомившись ожиданием, пыталась начать разговор сама. И каждый раз ему удавалось избежать этого. Он должен был ей хотя бы это, всего лишь жалкий разговор за спасение своей жизни, но он трусил. Убегал от нее, будто малолетний хулиган, натворивший что-то и понявший, что уж в этот раз его будет ждать справедливая расплата.

Он не знает какими словами сказать, что она ничего ему не должна, что никто, и сам он в первую очередь, ни к чему и никогда ее не принудит. “Если хочешь к нему — так иди к нему”, — думает он и внутри вдруг становится странно больно.

Тогда, после ночи проведенной на жестком полу в жреческом доме, Ричард не нашел в себе сил взглянуть Коннору в лицо. Сам Коннор не знал как сказать ему, что и пальцем ее не коснулся, так, чтобы не накликать на них беду за обман самих богов, но пары секунд ему хватило для понимания. Сколь бы старательно тот не подавал виду, по обыкновению пряча все в себе, Коннор разбил ему сердце.

Коннор выжил на том эшафоте, но проиграл. Проиграл во всем.

***

Двинтилий предстает перед ними неожиданно и торжественно. Так, что сидящий под горой царь, а заодно и все его почившие предки, наверняка должны были в этот самый момент ощутить неожиданный и необъяснимый укол гордости.

Прямо посреди бесконечной стены горной породы многими сотнями гномьих рук, трудившихся от заката до рассвета, был выбит самый величественный лик гномьего царства, что только являлся внешнему миру. Больше всего он напоминает Коннору храм. Храм из единого черного камня, в подступающих сумерках кажущегося синим. Огромные резные колонны, что сразу же бросаются в глаза своей странной формой, при тщательном рассмотрении оказываются колоссальной величины фигурами четырех гномов, каждый из которых одной могучей рукой держит каменную крышу, но против воли думается, что и целую гору заодно. Высоко над их головами ревущим потоком срывается вниз водопад, прародитель Золотого Пути, а незадолго до гномьего храма — врат в богатейшее из царств — он врезается в каменный выступ. Столь крупный, что за годы он так и не был источен водой и безо всякого труда распарывает могучий водопад на две половины, что с грохотом обрушиваются по обе стороны от прохода в Двинтилий и вновь соединяются уже далеко внизу под вырубленной в скале лестницей.

Уходящим вверх ступеням, кажется, нет конца. К исходу получаса от начала подъема, когда дыхание уже предательски подводит, Коннору думается о том, как же должны были по этому самому пути гномы спускать свои товары, а после и поднимать вверх привезенное их купцами из империи, и на миг ему становится невыносимо плохо.

Вероятнее всего виной тому была все растущая высота и близость бушующего водопада, но даже сам воздух вдруг начинает казаться враждебным. Будто неосязаемый яд, против желания втекающий сквозь рот и ноздри, колющий легкие изнутри сотнями холодных игл и делающий каждый новый вдох сложнее предыдущего. Вопреки здравому смыслу, Коннор дышит все чаще, втягивает его в себя полной грудью, потому что воздуха вдруг начинает чудовищно не хватать.

— Эй.

Этот тихий оклик, едва различимый за грохотом воды, заставляет его вздрогнуть всем телом и едва не споткнуться об очередную ступеньку. От мысли о падении с уже пройденной высоты голова тут же идет кругом.

— Все нормально? — словно и не заметив этого, спрашивает идущий следом Блез.

— Да, — Коннор дергает плечами и в подтверждение своих слов чуть ускоряет шаг. Сил не остается даже на то, чтобы удивиться странной, непривычной интонации в голосе наемника. Словно бы… озабоченности?

Когда он поднимает голову, фигуры Ады и Ричарда оказываются уже далеко впереди, на расстоянии друг от друга замершие на вершине лестницы. Как это вышло? Как он сумел настолько отстать даже от девушки, что никогда не училась воинской выносливости? Неужели именно настолько подкосили его последние месяцы?..

Блез идет вровень за ним до последней ступеньки. Отчасти лишь его компания заставляет Коннора хоть ненадолго почувствовать себя уютнее. И в то же самое время, наемник старше его на добрых десять лет выглядит куда расслабленнее и непринужденнее его, мокрого от пота и с трудом дышащего. Коннор пытается не втягивать разряженный воздух слишком жадно на глазах у остальных, но выходит слишком судорожно и громко. Он почти не обращает внимания на фигуры огромных гномов, проходя между ногами первых Арджилиуса и, судя по очертаниям богатой короны в вытянутой руке, Додрагерра.

В давящем молчании их шаги выстукивают по каменной площадке позади статуй к украшенным позолотой первым воротам, что по ночам также охранялись стражей, а в светлое время суток служили для посетителей последним пунктом, где те могли подумать, действительно ли достойны они визита в славный Двинтилий.

Шаг и темнеющее небо окончательно исчезает из виду. На столько одинаковых дней и ночей, сколько им предстоит провести под землей и камнем.

И все же, даже воздух здесь совсем иной. Не от высоты, не от запахов камня или сырости. Иной будто бы по самой своей природе, и это против всякой известной Коннору логики.

Колючий, острый страх пронзает его, словно удар молнии, проходит по всему телу. Грубо вытесанные стены приходят в движение, ползут прямо на него, медленно и угрожающе. Он слышит их скрежет и хруст собственных костей будто эхо из будущего, заглушенное лишь бешеным биением сердца. Он чувствует эту боль до последней капли. Он не должен был приходить сюда. Ему нельзя быть здесь и нельзя идти дальше. Это место — смерть, и оно может лишь убить его…

— Коннор! Коннор! — голос прорывается сквозь толщу камня прямо в его голову. Он даже не может понять чей именно.

— Да не тряси ты его! Он хоть и дуб, но желудей с него не навалит. Эй, рыжий! — голос Блеза (его Коннор узнает уже без труда) становится тише, обращаясь к нему. Глаза наемника появляются перед Коннором из темноты, зеркалами отражая свет двух светляков. — Не вставай, дыши глубоко. Так. Еще. Молодец, рыжий.

Все кости целы, а стены снова на месте. Он ничего не может понять, но от руки Блеза на его запястье — теплой руки, без перчатки — словно бы и впрямь становится легче. Остальные в растерянности переминаются на расстоянии, похоже, отогнанные туда самим наемником. Крепкими проворными пальцами Блез забирается ему под рукав, чтобы прижать ладонь целиком, и в глазах начинает щипать.

— Ничего не понимаю, — шепчет Коннор только