Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

и трепет, но ни одна из них не была достаточно высока, чтобы спасти земли по эту сторону от холодной влаги Западного моря. Настоящие холода еще не успели прийти на сухие равнинные земли, что пролегли между Эрдом и Западным Хребтом, но, чем ближе становилось море, тем жестче кусал колючий и сильный ветер, пробирающий даже сквозь несколько слоев плотной одежды.

Около часа назад на их пути показался одинокий и потрепанный временем и непогодой стяг с хорошо знакомым черным драконом. Когда-то иссиня черным, сейчас — пепельно-серым.

“Вы оставляете земли Великой Империи Делориан и ступаете во владения гномов Славного Царства Двинтилий”

Уже проехав чуть вперед, Коннор с интересом оборачивается через плечо, чтобы на обратной стороне вбитого в землю знака прочесть ту же надпись, но с поменявшимися местами названиями соседствующих государств. Сперва на Всеобщем, а следом и на лаптанге — языке гномов, давным давно родившимся из Древнего языка, когда те отринули всякое наследие своих богов. Говорили, в начале своего существования, как и положено языку, сотворенному искусственно, он был до крайности прост и незатейлив, вычищенный от большинства трудностей исходного языка, но, чем больше поколений гномов сменялось под тоннами горной породы и чем дольше жили четыре народа вдали друг от друга, тем более сложным становился сам лаптанг и все более различными между собой разрастались четыре его диалекта. Доводилось Коннору слышать и о том, что при встрече гномов из разных царств те с куда большей охотой объяснялись друг с другом на Всеобщем, чем пытались понять то, что говорит их собеседник на странном и неприятном их уху диалекте другого царства.

Поднимающийся от реки густой туман не рассеивался с того самого момента, как они добрались до ее берега и продолжили путь к обители гномов, следуя по нему против течения. По одному лишь имени можно было бы подумать, что Золотой Путь — степенный младший брат Дороги Стали, спокойный и рассудительный, да и занятый ровно тем же, чем и она — доставкой гномьих умельцев с их товарами в земли имперских союзников. На деле же все было совсем не так.

Издалека даже само течение виделось путникам тише, но слишком многие уже успели обмануться хладнокровным спокойствием этих хищных вод, чтобы коварство и подлость Золотого Пути не стали легендами. И все же, самым печальным здесь было вовсе не быстрое течение и уж точно не холодная вода, мгновенным укусом судорог впивающаяся в мышцы. Самым печальным было то, что на Золотом пути и вправду было золото, что манило мелких искателей в лапы смерти к подножию этих гор, пока настоящие богатства этих мест век за веком в своих подземных владениях добывали гномы.

Оказавшийся совсем рядом Блез, похоже, замечает его взгляд, все никак не отрывающийся от поверхности реки, потому как справа от себя Коннор вдруг слышит его спокойный голос:

— Знаешь, что в империи говорят про это место?

— Много чего говорят. Скажи что хотел, а я уж отвечу, знаю или нет.

— Говорят, — тот хмыкает, — что сюда народ отправляется только затем, чтобы быть похороненным в золоте.

Взглядом Коннор встречается с Адой. Уехавшая было по своему обыкновению вперед них, она с интересом оборачивается, наконец заслышав голоса. Коннор прочищает горло, стряхивает крошечные крупинки воды с гривы коня и буркает:

— Слышал.

— Расскажи мне, — Ада заставляет коня убавить шаг, чтобы поравняться с ними, и Коннор ощущает себя донельзя глупо. Глупее было бы только, пожалуй, развернуть собственную лошадь прямо сейчас и умчаться прочь.

Сперва ему думалось, неловкость, зародившаяся в нем той ночью в Эрде, еще целых две недели назад, рассеется быстро. Тогда он ошибался, и даже не подозревал, сколь сильно. Она оказалась столь же густа и непоколебима, сколь и туман над Золотым Путем, что держал в своих холодных молочных объятьях словно бы испокон веков, что появился здесь, казалось, задолго до рождения самого Коннора и не рассеется еще многие сотни лет после его выкупленной из рук кассаторов смерти.

— Тех, кому повезет, — между тем продолжает Блез, словно вовсе не обращая на все это внимания, словно идиотское поведение Коннора, заставлявшее его злиться на самого себя, было в порядке вещей, — и впрямь зароют в гробу на старости лет с нажитыми богатствами. Ну а все прочие так среди золота и потонут.

Когда украдкой, словно неумелый взволнованный вор, Коннор смотрит на нее, она и сама выглядит чуть растерянной и смущенной.

— Неужели правда кого-то оно настолько с ума сводит, что умирать за него готовы?

— Ты уж мне… А, впрочем, без надобности тебе мне верить. Доберемся до Двинтилия — там-то ты своими глазами во всей красе увидишь, как может смертный преклоняться перед золотом.

— Это мне не послышалось сейчас? — Ричард, прежде лишь слушавший, нарушает былое молчание. — Наемник осуждает любовь к золоту?

— Мне не суждено быть идеальным вроде тебя, сир, — Блез иронично выгибает бровь, — к моему счастью — мне оно и не нужно.

Рыцарь чуть приоткрывает рот, словно бы хочет бросить что-то в ответ, но лишь со смущением кусает нижнюю губу и опускает взгляд, так и не решившись. Коннор смотрит на него предельно внимательно. И настолько неосторожно, что чуть было не попадается, когда тот вдруг поднимает голову.

Вокруг них все тихо и спокойно. По левую руку безобидно и убаюкивающе журчит смертельно опасная река, а из-за белоснежного тумана чудится, что они оказались закутаны с холодную перину, но среди всего этого Коннор никак не может найти себе места. Он больше не понимает людей, что оказались возле него, не догадывается ни о единой мысли в их головах. Он больше не понимает, что происходит с ним и не может понять даже самого себя. Тишина и спокойствие должны были бы успокаивать, но его вдруг прошибает холодный пот, а от безнадежности хочется пустить коня во весь опор и умчаться прочь.

Все это время он мог отгородиться ото всех просто держась подальше на дороге и быстро проваливаясь в долгий сон без сновидений на ночных остановках. Сегодня это закончится, а ему придется в полной мере столкнуться с последствиями всего, что он наделал.

Еще две недели назад у него был его друг и брат, безо всякого сомнения. И две недели назад Коннор перестал понимать, осталось ли это так или исчезло навсегда.

Из разницы — одна единственная женщина.

Женщина, что всегда волей или неволей одним своим присутствием дарила странное тепло и уют, а хотела ему только блага. Женщина, взглянуть в глаза которой он, избранный когда-то для защиты всей империи, теперь не находил