Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

тяжелую ношу?

— Хорош ты о других рассуждать. И как же это тебя самого угораздило родиться, интересно?

— Сгорел заживо.

— Не повезло, — Гарпия пожимает плечами и от равнодушия, с которым оба способны говорить о подобном, Амиану становится еще больше не по себе. — Ну а что за ритуал у вас остался сейчас, когда настоящим абаддоном захочет переродиться разве что полный безумец?

— Тот, кто хочет стать защитником племени, должен провести неделю в священной пещере. Без еды, без воды, без огня, в полном одиночестве и не сходя с каменного пьедестала, на котором его оставят. А перед этим окропить вход в пещеру из своей руки, надрезанной священным кинжалом. Говорят, так, за время в пещере, простую кровь в ней должна заменить кровь воина прежде, чем эта самая рука вновь возьмет оружие, с которым воин отправится исполнять свой священный долг до самой смерти.

— А что же делается с теми, кто проваливается? Не поверю, что таких не бывает.

— Бывают, но редко. До священного ритуала допускают лишь единожды. Не справившиеся никогда не получат права считаться воинами и носить воинские метки на лице, — кончики его пальцев невольно тянутся к собственному чистому лицу, по памяти очерчивают на нем линии, что наносили на него глиной многие годы. — Ну а для своей семьи, — его голос словно бы не меняется, но вдруг начинает звучать так холодно, что кажется, будто упала температура по всей комнате, — они навсегда будут позорным клеймом.

Его глаза не двигаются, а сам он, казалось бы, ни к кому конкретно не обращается, но невольный взгляд, который Амиан вдруг бросает на молчащего Клыка, пускает новый холодок вниз по его спине. Тот сидит неподвижно, на все том же месте, но в его пристально смотрящих на брата глазах пылает ненависть, которой прежде в них не появлялось даже от воспоминаний о собственной жестокой и несправедливой смерти от рук имперцев. На переносице залегает складка, а верхняя губа будто вот-вот по-звериному приподнимется, обнажая крупные нечеловеческие клыки, но, стоит Амиану сморгнуть, хищное выражение уже покидает лицо долинника. Столь стремительно, что, если бы только не его тяжелый взгляд, все еще в упор направленный на брата, Амиану подумалось бы, что воображение играет с ним злую шутку.

— Вы о тех, кто абаддонами рождается, рассказать собирались, — напоминает он, забыв о страхе и почтении, лишь бы увести все подальше от непонятной ему, но явно весьма опасной темы. — Нет разве?

— Верно, — Гарпия кивает. — Напомни-ка, на чем ты меня перебил?

— На том, что первых абаддонов разводили эльфам на защиту?

— Да, точно… Так уж и есть, ты отчасти верно подметил, ничего особо путного в том, чтобы разводить их таким путем, не было. Они никогда не знали своих отцов, а матери скрывали от них правду, растили их внушая как могли любовь к своему народу, все это в надежде, что они смогут со всей искренностью принести себя в жертву ради его защиты. Но так появилось на свет лишь первое поколение абаддонов, все следующие, если они и рождались, должны были быть их потомками. Рожденными среди таких же, как они, родителями, что сами жили бы такой же жизнью. И так оно и было, пока на Материк не высадились люди. Абаддоны жили отдельно от людей, хоть и поблизости от них, сходились между собой и защищали этот мир, как и должны были. Пока… — речь ее становится чуть медленнее, словно она начинает куда более тщательно подбирать слова, пока, наконец, не запинается и не прочищает горло, прежде чем продолжить. — Никто наверняка не знает, как именно это произошло…

— Наверняка не знают, но ты уж точно в курсе, как считает большинство и вряд ли все случилось иначе. Скажи, как есть, — невесело хмыкает Гидра, — люди угрожали самому этому миру и потому в ответ им угрожали эльфийские абаддоны. И, так уж сложилось, что единственным орудием против них, которое оказалось в руках людей, был тот единственный слуга Беленуса, предавший его…

— А ты этим наслаждаешься, как я погляжу? Ну и сука же ты, в самом деле! Ведь наверняка не хуже меня знаешь слухи, что мы с Бренном — его прямые потомки? Хочешь, чтобы именно я сказала, что мой дед разрушил порядок этого мира и по указке человеческого выблядка вырезал всех эльфийских абаддонов? Так слушай, и ты тоже, парень: единственными живыми существами, способными убить абаддона, были драконы, личные слуги Беленуса. И это Блэкфир был тем, кто уничтожил их всех, до последнего ребенка, чтобы спасти от уничтожения людей. Так и начался хаос, в котором чудовища стали без разбора зачинать себе потомков, лишь бы сохранить свою кровь, а матери полукровок и сами не знали, кого носят в себе. Будущие абаддоны не знали о себе до самого своего второго рождения, а узнав, распоряжались новой силой как им только в голову взбредало. И везло, если они решали попросту скрыть ее ото всех. Мир начал погружаться в хаос, который никому уже было не под силу остановить, ну а потом… Потом пришли мы с Бренном.

Гарпия замирает, устремив невидящий взгляд куда-то вдаль, и никто из них не находит что сказать в пустоте, оставленной ее голосом. В камине оглушительно трещит смола, капли которой слизывают с поленьев языки пламени, а Амиан почему-то все никак не может выбросить из головы мысли о крошечном абаддоне, безмятежно спящем в своей кровати и даже не догадывающемся, что весь мир за пределами этого леса с самого рождения заклеймил его кровожадным монстром, которому здесь никогда не найдется места.

— Впрочем, — вдруг снова заговаривает Гарпия едва слышно, одними губами, — кое-чем я все же могу вам помочь. Я никогда не присоединюсь ни к какому восстанию сама, я не изменю себе, но я знаю тех, кто может примкнуть к тебе. И, если мои знания не слишком устарели, знаю где и как их найти. Если ничего так и не выйдет, в чем я больше чем уверена, так и знай, то я хочу остаться настолько далеко от всего этого, насколько вообще возможно. Но, если случится чудо, и у вас выйдет то, что не вышло у нас… Я хочу, чтобы мой сын жил в лучшем мире, чем этот.

Глава 22, или Сердце горы

625 год от Прибытия на Материк

Близость моря вновь неумолимо дает о себе знать. Полоса гор, раскинувшая свои объятия насколько хватало глаз и еще дальше, внушала почтение