Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

малейшего исключения, дом в них венчали золотые купола всех возможных размеров и форм, что только мог вообразить себе ум смертного. Настает черед Коннора шумно выдохнуть, а уж только потом понять, что, увлеченный этим зрелищем, он забыл даже вдохнуть.

Сколь бы искусные мастера-ювелиры не жили под этими богатыми крышами — главным произведением искусства на протяжении тысячелетий неизменно оставался сам золотой Двинтилий, выглядящий скорее как бесценное вытканное панно, нежели настоящий город, что кипел своей жизнью.

— … я готов буду оказать Двинтилию и лично вам любую помощь, что будет в моих силах, ваше величество.

Голоса возвращаются в окружающий Коннора мир внезапно, будто бесшумно лопается пузырь, что держал их вдалеке прежде. Волшебное сияние, лишь мгновение назад охватывавшее город, меркнет, резким, но неуловимым движением оно задвигается чуть дальше во мрак к невзрачным бедным районам и оставляет Коннора внимательно слушающим разговоры, отношения к которым он не имел. Был рожден, чтобы не иметь.

— Понимаете ли, сир, — вкрадчиво начинает скульптор, — еще задолго до моего рождения мой великий отец, да возвратится его дух из камня чистейшим золотом, получил указ от прежнего царя, деда его величества. Владыка желал, чтобы тысячи лет нашей истории обрели свое бессмертное воплощение и в материальном мире и были бы выбиты в нашем священном камне Срединных Гор. Для этого, представьте себе, по его приказу лишь для этого была создана отдельная пещера со спиральным спуском вниз, чтобы будущие посетители могли беспрерывно проходить по ней во времени, а сама она могла бы непрестанно пополняться, — Коннор начинает подозревать, что не было во всем Материке собеседников страшнее, чем почтенные гномьи старцы. — Сперва мой отец трудился над этим в одиночку, дело всей его жизни! После, когда я родился и в достаточной мере овладел искусством нашего рода, то стал его помощником, ну а до недавних пор уже мне помогал в этом мой собственный сын. Наша работа замерла, когда пришло время изобразить начало славнейшего из союзов, что только заключал Двинтилий. Беда наша была в том, господин рыцарь, что под этим великим сводом я мог отыскать сколь угодно много гномов, готовых позировать мне для изображения великих деятелей Двинтилия и даже для гномов не столь благородных, но во всем царстве не было ни единого человека, чтобы с него я смог написать человека в камне. Как и, к большому горю, не было и у меня самого должных знаний о том, как бы следовало мне изобразить человека без живой модели. Сколь скоро же вы стали почетным гостем Двинтилия, точно по благословению моих предков, я надеюсь вы не откажете мне в чести открыть для вас и ваших спутников двери моего дома и, по вашему подобию, завершить мою работу над этой скульптурой?

— Это огромная честь для меня, — чуть заминается от неловкости Ричард, поняв, что наконец и ему позволено вставить слово, — если вы сочли меня подходящим и достойным того, чтобы остаться в вашей великой истории.

— Не могу представить, кто мог бы подойти лучше вас, сир! — сердечно заверяет скульптор. — Я понял это, лишь только увидев вас в тронном зале его величества, поверьте слову старого мастера!

— Это вы окажете нам честь своим согласием, сир Ричард, — добавляет царь со странной задумчивостью, — а не мы вам.

— Могу ли… Могу ли я узнать, кого из людей вы собрались изобразить, мастер?

Коннор слышит это в его неприкрыто дрогнувшем голосе. Он уже все понимает и знает ответ. Он лишь хочет услышать его произнесенным чужими устами, чтобы облегчить тяжесть собственного честолюбия.

— В этом нет никакой тайны, сир, — простодушно и даже чуть взволнованно заверяет гном, — я изображу величайшего из правителей людей, которому покорилась даже проклятая огнедышащая тварь. Императора Малькольма!

Глава 23, или Тень золотых крыш

625 год от Прибытия на Материк

— Мне никогда не доводилось бывать снаружи, сказать по правде, и я мало что знаю о ваших обычаях, но, говорят, имперцы и по сей день знают цену хорошим скульптурам. Это так?

Терпение отказывает восторженному скульптору на середине ведущей прочь из дворца лестницы, хоть он как может и скрывается за маской густой бороды и суровых кустистых бровей. В отличие от дороги до дворца, наружу их выводят из главных ворот. Окольные пути, как и плотные повязки для глаз, остаются где-то далеко в темной пустоте, словно бы ничего из этого и не было на самом деле. Разум Ады не может охватить и принять того, что под этим же каменным сводом, освещенным камнями пуще дневного неба солнцем, она могла идти еще меньше часа назад, вокруг себя видя одну лишь тьму. Первый же шаг на наружную часть лестницы, где их из-под своего укрытия выпускают расписанные позолотой потолки дворца, ослепляет ее. Будто безоблачный зимний день, в который из мрачного холла собственного дома она выбегала к выпавшему за ночь полю искристого снега, еще более белого, чем представлялись ей небесные чертоги Тары. От подобной яркости глаза слезятся и приходится часто заморгать. Наваждение спадает так же быстро, как и появилось.

Вид снега, еще не оскверненного ни единым следом, всегда приводил ее в восторг и вместе с тем умиротворение. Двинтилий, с которым были связаны столь большие ее надежды, действовал совершенно противоположно.

— В Венерсборге. Большей частью, — кивает Ричард в окружающей ее действительности подземного царства, никогда не видевшего ни снега, ни даже солнца. Со спокойной вежливостью, за которой лишь наученный проведенным бок о бок временем глаз разбирает смущение и усталость, которые зарождает в нем слишком пристальное внимание после благословенных недель покоя вдали от прочей знати. Пусть Ричарду и неоткуда было этого знать, Ада отлично все это понимает. — Там, куда проще всего доставить мрамор от ваших гор, мастер.

Мышцы лица, которые начинает медленно сводить от слишком пристальной слежки за выражением на нем, и ноющая боль в челюсти от долгого держания вежливой улыбки и разговоров ни о чем.

— Все прямо как в старые времена! — часто кивает гном. — Ведь это гномы Двинтилия познакомили первых людей Делориана с нашим искусством и воспитали первых скульпторов среди них. Мастеров-ювелиров под этой горой полно, а тех, кто умеет работать с нашим добрым белым двинтилийским мрамором — намно-ого меньше. Ну а мой великий предок, живший во времена Прибытия, да будет вам известно, и преподнес императору Малькольму самое его первое запечатленное творцом изображение! Вы наверняка видели эту скульптуру, сир! Гномья работа — на тысячи лет, она и поныне должна