Фрейд - Питер Гай

Игра внука навела Фрейда на размышления. Почему маленький мальчик все время повторяет неприятную для себя ситуацию? Основатель психоанализа не спешил делать выводы на основе одного случая, иллюстрируя известную присказку психоаналитиков: не обобщать из одного случая, обобщать из двух! Но, несмотря на фрагментарность и загадочность материала, который Эрнст Хальберштадт предоставил своему деду, малыш заставил задуматься, действительно ли так велико влияние на психику принципа удовольствия, как предполагали психоаналитики.

Другие факты были еще более убедительными, по крайней мере для Фрейда. В процессе психоаналитического лечения аналитик стремится к тому, чтобы пациент осознал неприятные, зачастую травматические детские переживания или фантазии, вытесненные в бессознательное. Но каким-то извращенным образом сам акт вытеснения и сопротивление больного устранению этого вытеснения подчиняются принципу удовольствия. Какие-то вещи забыть легче, чем вспоминать. Но в тисках переноса, отмечал мэтр, многие пациенты вновь и вновь возвращаются к переживаниям, которые никак не могут быть приятными. Конечно, психоаналитики поощряют их свободно говорить обо всем, чтобы превратить бессознательное в сознательное, но иногда здесь вступает в дело нечто более мучительное, настойчивое желание повторить неприятное переживание. Фрейд заметил один вариант этого монотонного, деструктивного повторения неудовольствия у пациентов с так называемым неврозом судьбы, с которыми снова и снова повторяются одни и те же несчастья.

Основатель психоанализа, который в этой работе использовал меньше клинического материала, чем в других, проиллюстрировал сей невроз сценой из романтического эпоса Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим». Главный герой, Танкред, сам того не ведая, убивает свою возлюбленную Клоринду, сражавшуюся с ним в доспехах вражеского рыцаря. После ее похорон Танкред попадает в зловещий лес и рубит мечом дерево, но из раны дерева струится кровь. Он слышит голос Клоринды, душа которой переселилась в дерево, и этот голос обвиняет его, что он снова ранил возлюбленную. Поведение таких невротиков, а также навязчивые повторения у пациентов, которые лечились от военных неврозов, были для Фрейда аутентичными исключениями из всевластия принципа удовольствия. Навязчивое повторение, которым обусловливались эти неврозы, не приносит никакого удовольствия. И действительно, отмечал мэтр, пациенты с таким навязчивым состоянием делают все возможное, чтобы подробно останавливаться на страданиях и травмах, а также прервать анализ до его завершения. Они стремятся найти свидетельства, что их презирают. Разрабатывают фантастические планы, гарантирующие разочарование. Складывается впечатление, что эти люди так и не поняли, что все эти навязчивые повторения не приносят удовольствия. В их поведении есть что-то «демоническое».

Слово «демоническое» не оставляет сомнений в стратегии Фрейда. Он рассматривал навязчивое повторение как самую примитивную психическую деятельность, в наивысшей степени демонстрирующую «инстинктивный» характер. Повторение, о котором просит ребенок, – рассказать сказку точно так же, как в прошлый раз, слово в слово, – явно доставляет удовольствие, но беспрерывное воспроизведение пугающего опыта или детских катастроф в процессе аналитического переноса подчиняется другим законам. Оно должно обусловливаться фундаментальной потребностью, независимой от жажды удовольствия и зачастую конфликтующей с ней. Таким образом, основатель психоанализа логически подводил к открытию, что некоторые влечения по крайней мере консервативны. Они подчиняются желанию не новизны и нового опыта, а, наоборот, восстановления предыдущего, неорганического состояния. Иначе говоря, «цель всякой жизни есть смерть». Жажда власти, как и другие кандидаты на статус примитивного влечения, с которыми мэтр экспериментировал на протяжении многих лет, теперь потеряли свою значимость. Остается признать: «организм лишь хочет умереть по-своему». Фрейд пришел к теоретическому понятию влечения к смерти.

Искусно признаваясь в своих колебаниях, он объявляет сделанный вывод сомнительным: «Но задумаемся – ведь этого не может быть!» Невозможно представить, что жизнь – всего лишь подготовка к смерти. Сексуальные влечения доказывают, что это невозможно: они слуги жизни. Эти влечения удлиняют дорогу к смерти и в конечном счете стремятся к своего рода бессмертию. Таким образом, психика представляет собой поле боя. Сделав это заявление, Фрейд в поисках подкрепляющих доказательств с удовольствием углубляется в дебри современной биологии и даже философии. Вспомним, что он писал своей приятельнице Лу Андреас-Саломе летом 1919 года: влечения натолкнули его на странную идею и он читает самых разных авторов, включая Шопенгауэра. Результатом стало представление о двух первичных агрессивных силах психики, Эросе и Танатосе, которые сошлись в никогда не прекращающейся схватке.

В 1920 году Фрейд, по всей видимости, немного сомневался, действительно ли он верит в сию величественную картину битвы, которую сам нарисовал, но постепенно утвердился в этом дуализме, призвав на помощь всю свою энергию. И красноречиво защищал его, столкнувшись с сопротивлением коллег-психоаналитиков. «Вначале, – вспоминал мэтр впоследствии, – я отстаивал развиваемые здесь идеи только для опыта, но с течением времени они обрели надо мною такую власть, что я уже не мог думать иначе». В 1924-м в статье «Экономическая проблема мазохизма» Фрейд говорил об этой модели довольно небрежно, как будто в ней не было ничего противоречивого, и оставил ее неизменной до конца жизни. Она присутствует в посмертном «Очерке о психоанализе» 1940 года, в «Недовольстве культурой» 1930-го и в «Новом цикле лекций по введению в психоанализ», написанных три года спустя. Речь не шла о «противопоставлении оптимистической теории жизни пессимистической; только взаимодействие и противодействие обоих первичных влечений – эроса и влечения к смерти – объясняют разнообразие жизненных явлений, но ни одно из них по отдельности». При этом, несмотря на убежденность в своей правоте, Фрейд совсем не был догматиком. «Естественно, – писал он Джонсу в 1935 году, снова вспоминая противостояние жизни и смерти, – все это туманное предположение, пока кто-то не предложит что-нибудь лучшее». Неудивительно, что, даже с учетом авторитета Фрейда, с ним согласилось не все психоаналитическое движение.

Обсуждая новую теорию инстинктивного дуализма мэтра, психоаналитики опирались на разграничение, которое основатель движения проводил между безмолвным влечением к смерти, стремящимся низвести живое существо до состояния неорганической материи, и показной агрессивностью, с какой они встречались и какую ежедневно выявляли в своей клинической практике. Практически без исключений они могли принять гипотезу, что агрессивность является неотъемлемой чертой человека: не только войны и грабежи, но и злые шутки, завистливая клевета, семейные ссоры, спортивные состязания, экономическая конкуренция – а также распри среди психоаналитиков! – подтверждают широкое распространение агрессии в мире, питаемой, по всей видимости, неиссякаемым потоком инстинктивных влечений. Но совсем другое дело для большинства психоаналитиков – идея Фрейда о скрытом примитивном стремлении к смерти, первичном мазохизме. Они считали, что у нее недостаточно доказательств из области как психоанализа, так и биологии. Разграничивая влечение к смерти и чистую агрессию, мэтр позволил своим сторонникам разъединить их, отвергнуть его эпическую картину битвы Танатоса и Эроса, но одновременно сохранить концепцию двух противоборствующих влечений[202].

Зигмунд Фрейд понимал, на какой риск идет, и нисколько не жалел об этом. В работах последних лет, отмечал основатель психоанализа в «Жизнеописании», написанном в 1925 году, он поддался своей долго сдерживаемой склонности к спекулятивному мышлению. Время покажет, найдет ли применение эта новая конструкция, прибавил мэтр. Он стремился дать ответ на главные теоретические загадки психоанализа, но попутно, как сам признавался, выходил далеко за его пределы. Несмотря на то что коллеги могли не понимать эти экскурсы в самые разные области, Фрейд приветствовал их как достижения своей науки и, между прочим, как доказательство сохраняющейся живости собственного ума. «Если научный интерес, который в настоящее время спит во мне, со временем проснется, – писал он Эрнесту Джонсу осенью 1920 года после публикации книги «По ту сторону принципа удовольствия», – то я смогу еще внести вклад в нашу неоконченную работу». К его немалому удивлению и даже сожалению, работа пользовалась определенным успехом. «Что касается «По ту сторону…», – сообщал он Эйтингону в марте 1921-го, – я за нее достаточно наказан; она очень популярна, принесла мне массу писем и похвал. Должно быть, я написал там что-то очень глупое». Вскоре Фрейд ясно дал понять, что эта тонкая книжица – всего лишь первая часть более основательного начинания.