История Франции - Марк Ферро

Бурже, Жюль Верн называли себя антидрейфусарами. Так Франция разделилась надвое, по крайней мере, это случилось с ее «интеллектуальными» и правящими кругами. Но после выступлений антидрейфусаров огромные демонстрации республиканцев, в свою очередь, отдали честь победе партии дрейфусаров, которые долгое время не пользовались народной поддержкой (ноябрь 1899 г.).

Президент Франции Эмиль Лубе подписал «помилование» Альфреду Дрейфусу; тот его принял, чтобы иметь возможность защищаться. Так как в 1904 г. вновь открытые факты обнаружили всю правду, имела место вторая просьба о пересмотре дела, и в 1906 г. Дрейфус был реабилитирован. Он участвовал в Первой мировой войне в чине майора и умер в 1935 г.

На протяжении этого процесса армия играла роль группы давления, однако воздерживалась от угроз в адрес власти, поскольку последняя со времени председательства в Совете министров Жюля Мелина (1896–1898) демонстрировала очевидное «желание быть беспомощной». На процессе Золя судебное ведомство вело себя как уполномоченный этой власти, несмотря на мнимую независимость. Две Франции противостояли друг другу, подобно «двум трагическим хорам», которые бранились между собой, а часть страны прямо участвовала в этой перебранке, так как дрейфусаров становилось все больше. Карикатура Эммануэля Пуаре, рисовавшего под псевдонимом Каран д’Аш, которая появилась в 1898 г. в газете «Фигаро» проиллюстрировала эту атмосферу. На двух рисунках был изображен семейный ужин. «Только не говорите о деле Дрейфуса», — советует хозяин дома, в то время как слуга приносит супницу. Чуть позже мы видим, что столы и стулья опрокинуты, а приглашенные к ужину передрались: «Они говорили именно об этом».

Пресса в большинстве своем занимала антидрейфусарскую позицию: однако постепенно она поменяла точку зрения, подобно социалистам, которые, вслед за Жоресом, стали говорить, что Дрейфус — невинная жертва, «он ни офицер, ни буржуа, он — само человечество». Смогли ли взять реванш противостоявшие им активные антидрейфусары, оказавшиеся в меньшинстве? Во всяком случае, откровенно антисемитские манифестации наложили отпечаток на ту эпоху, даже если по факту их было немного. Тон задавала печать. Демонстрации организовывали те, кто был охвачен националистическим угаром, и более того — кто боялся, что Франция будет предана. Все эти люди вместе взятые выпустили политическую жизнь на улицу.

Дебаты, разделявшие Францию надвое, касались не только вопроса о виновности или невиновности Дрейфуса; в них сталкивались защитники прав индивида и те, «кто считал первичными права общества или нации». Но что, собственно, такое нация, Франция? Для одних Францию воплощали армия, аристократия, Церковь; для других — тех, кто исповедовал своего рода идею Франции, — демократия, права человека, Республика… Вопрос определения того, что действительно является французским, разделяет, таким образом, все общество, а точнее — политические, культурные и художественные круги.

Свидетельством этого раскола является бурный спор об идентичности музыки, который разгорается как раз в связи с делом Дрейфуса. В знак протеста против вторжения «чужой» музыки напротив консерватории открылось учебное заведение Schola cantorum, где вновь подняли на щит хоровую музыку и поддерживали Церковь, которая в ней нуждается. Schola установила тесные связи с «Лигой французского отечества», а композитор Венсен д’Энди, ее духовный вождь, сражался против Дрейфуса вместе с писателями Жюлем Леметром, Фердинандом Брюнетьером и т. д. Таким образом, музыка вторглась в интеллектуальную сферу как полноправная политическая составляющая. В этой сфере воюют как с французским композитором Мейербером, выходцем из Германии, так и с тремя великими немецкими композиторами, доминирующими в мировой музыкальной культуре, — Шубертом, Бетховеном и Брамсом; воюют также с «италоиудейской» музыкой аббата Россини и некоторыми другими.

Напротив, такие фигуры, как Альбер Брюно и Гюстав Шарпантье — друзья Эмиля Золя, воплощают собой музыку с более выраженными социальными коннотациями; примером может служить опера Шарпантье «Луиза», которую относят к «дрейфусарским» произведениям.

Проблема состоит в том, что и те и другие причисляют себя в эстетическом смысле к последователям Рихарда Вагнера, который для первых важен тем, что вновь ввел в моду тональности, звучность, близкие к григорианскому хоралу, а для других он воплощает современность; при этом Ромен Роллан протестует против этого неомистицизма.

Звучание и тревожные ритмы музыки Клода Дебюсси вызывали парадоксальную реакцию: националисты провозгласили этого новатора, импрессиониста прямым наследником Рамо и Куперена. А сам Клод Дебюсси, обожавший Вагнера, согласен, в порыве национализма, записать себя в классики, в «подлинные защитники французского духа», а также в число несогласных со Стравинским, другим успешным иностранцем, чьи революционные звучания накануне войны раздаются, подобно грому, и пленяют либо отталкивают шовинистов.

ПРОЕКТ РАДИКАЛОВ И ЕГО ПРОТИВОРЕЧИЯ

В течение полувека с момента завершения дела Дрейфуса и до 30-х годов ХХ в. бал в политической жизни Франции правила партия радикалов, вне зависимости от того, была ли она связана с другими политическими силами в стране. Эта партия родилась в левом лагере. Но если либеральный и демократический левый фланг, наследник ценностей 1789 г., боролся с монархическим абсолютизмом, в конечном счете установив государственный строй, основанный на свободе личности и контроле исполнительной власти властью законодательной (что было поставлено под вопрос после 1945 г.), то радикальные левые самоопределились в борьбе против силы, которая казалась ей более грозной, — против католической Церкви.

Церковь, примкнувшая к консервативным силам, прослыла виноватой в том, что продолжала держать народ в невежестве, что объясняет враждебность радикалов к введению избирательного права для женщин: их подозревали в том, что они спрашивали у священников указаний, как голосовать. Учреждение светской школы, отделение Церкви от государства, введение бесплатного и обязательного начального образования представляют собой, таким образом, три проекта движения радикалов. Унаследовав идеи Кондорсе, это движение развивалось в соответствии с теми соображениями, что прогресс рождается и развивается благодаря науке и образованию.

По мнению радикалов, воспевавших равенство, образование — это прежде всего возможность для каждого индивида подняться по общественной лестнице; отсюда вытекает роль преподавания в школах. Это основное положение противопоставляет радикализм доктринам, заключающим индивидов в группы; традиционализм и марксизм, таким образом, были отвергнуты, поскольку радикалы не допускали положения о необходимой и фатальной принадлежность индивида к определенному социальному классу. Эти концепции приобрели популярность среди большой части французов, поскольку центр тяжести радикализма в XIX в. перемещался из больших городов в сельские районы, где «на смену бульвару пришла родная земля, а главные города кантонов заняли место рабочих