Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

Мой сын говорил о вас; для меня это честь.

– Grazie[71], – пробормотал Джон, опускаясь на стул. Урсула закрыла рот рукой, в ее взгляде читалась паника.

Вален немного повернул свое кресло.

– Я много читал о вас, синьор Фонтанелли. Конечно, я не мог и думать, что однажды познакомлюсь с вами. Что меня потрясло, так это ваше пророчество.

– Да, – кивнул Джон, чувствуя, как ему постепенно становится нехорошо. – Меня тоже.

– Вернуть человечеству утраченное будущее… – Старик не отводил от Джона пристального взгляда своих холодных серых глаз. – Я всегда спрашивал себя, понимаете ли вы, когда именно человечество утратило будущее?

Джон откинулся назад, почувствовал за спиной стену. Неужели в комнате похолодало или ему просто так кажется?

– Честно говоря, – нерешительно ответил он, – нет.

– В 1945 году, – сказал Вален. – Когда еврейский мировой заговор поставил нашу родину на колени. Когда выяснилось, насколько крепко держат Америку еврейские капиталисты.

«Наверное, – подумал Джон, – следовало догадаться, что в ответ я услышу нечто подобное».

– Ах да, – кивнул он. Это тоже когда-нибудь закончится. – Я понимаю.

– Не говорите «я понимаю»! Вы не понимаете, я ведь вижу! – пролаял старик. – Адольф Гитлер был избран провидением, чтобы увидеть все взаимосвязи, освободиться от слепоты лжеучений, на протяжении столетий отравляющих человечество, и начать действовать. И он действовал. – Вален наклонился вперед, ткнул в него костлявым пальцем. – Вы вообще понимаете, что он хотел того же самого, что и вы?

Джон открыл рот от удивления.

– Того же, что и я?

– Сохранить будущее человечества, конечно! Он работал именно над этим. Ему было ясно, что мир конечен, что его не хватит на всех. Что за землю и ресурсы нужно бороться. И он понял, что эта борьба желанна природе, что в ней должны закаляться расы, что только борьба сделает их сильными.

– Разве ограничение рождаемости не стало бы более оригинальным решением проблемы? – колко заметил Джон.

– Вы не понимаете, синьор Фонтанелли. Природа швыряет существ в жизнь, и там они должны закалиться. Слабые умирают, сильные выживают – таков закон природы, аристократический принцип самой жизни. Природе неведомо ограничение, ей ведомы только избыток и уничтожение нежизнеспособных. Только сильнейшие выживают, так хочет природа. А сегодня? Вы только посмотрите – спариваются безо всякого расового сознания, людей с генетическими болезнями и дебилов изо всех сил поддерживают, они имеют право размножаться, и каковы результаты? Генофонд слабеет, портится. Белые расы, истинные носители человеческой культуры, больны до мозга костей. Дегенерация, вы понимаете? Мир, в котором мы живем, – мир испорченных и неспособных к жизни, и поэтому он обречен на гибель.

Джон хотел что-то сказать, хотел остановить поток безжалостных слов, но не знал как.

– Человечество должно снова подчиниться мудрости природы, или оно вымрет. Это единственный путь, синьор Фонтанелли, – продолжал Йозеф Вален. – Но мудрость природы жестока. В ней нет места пацифизму и религиям сострадания, ей ведом только закон сильного. Сильные подчиняют слабых и этой победой доказывают свое право на жизнь. В Третьем рейхе речь шла не просто о завоеваниях, речь шла о том, чтобы улучшить само человечество, речь шла о том, чтобы сохранить вид. Вы понимаете? Сохранение вида, такова была цель. Та же самая цель, которую преследуете вы…

– Один вопрос, синьор Вален, – с замиранием сердца перебил старика Джон. – Вы сами выглядите не как пышущий здоровьем и силой человек. Но вы имеете право жить, за вами ухаживают – против этого вы ведь ничего не имеете, правда?

Йозеф Вален подкатился ближе, так близко, что Джону стало дурно от запаха, идущего у него изо рта, и прошипел:

– Я презираю их всех, и эти трусы терпят меня. Я плюю на их жалкое сочувствие, но они это терпят. Так что они ничего иного и не заслуживают. Рабская натура, у всех!

– Ясное дело. Я, кстати, больше терпеть не буду. – Джон встал и отошел на шаг назад. – Мне было неприятно познакомиться с вами, синьор Вален, и я надеюсь, что больше мы не увидимся. Умрите с миром. – И с этими словами он встал и позднее вынужден был признаться себе, что в тот момент ему было все равно, пойдет за ним Урсула или нет.

Но она пошла за ним, он обнял ее и почувствовал, как она дрожит. Старик рассмеялся, и Джон успел услышать, как тот крикнул ему вслед:

– Вы мне нравитесь, Фонтанелли! Подождите, однажды вы еще сделаете то, что нужно…

Потом они повернули за угол, и скрип кресла-каталки заглушил окончание фразы.

– Ненавижу, – пробормотал Джон, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-то другому. – Если кто-то еще раз скажет мне, что я сделаю то, что нужно, я закричу…

– После войны его приговорили к двадцати пяти годам тюрьмы, – рассказывала Урсула по пути на самолет. – Что, наверное, было счастьем для моего отца, так он смог спокойно вырасти. Он был последним ребенком, два его старших брата погибли в последние дни войны.

– Не понимаю, почему вы вообще от него не откажетесь.

– Я тоже. Почему-то отец не может от него избавиться. Иногда я думала, что он хочет что-то ему доказать. Может быть, что любовь все же побеждает ненависть или что-то в этом духе, понятия не имею. Просто мне всегда казалось ужасным, что мы ходим навещать его в тюрьмах или больницах, а он терзает нас своими изречениями.

Джон выглянул в окно. Сотрудник аэропорта открыл зарешеченные ворота и, приветливо улыбаясь, пропустил их на взлетную полосу, где уже стоял наготове его самолет, который должен был отвезти их в Лондон.

– Как по мне, тебе нет нужды навещать его, – сказал он.

Маккейн объявил, что в течение двух часов ему нельзя звонить. Он сидел перед панорамой омытого дождем, блестящего в лучах октябрьского солнца Лондона, переведя спинку кресла в самое низкое положение, подняв ноги, держа на коленях папку с рядами актуальных чисел, устремив взгляд в бесконечность, и думал о том, как должно умереть человечество. Или, по крайней мере, его самая ненужная часть.

Конечно, существовала такая возможность, как голод. Голод – это тихая, незаметная смерть. Каждый год от голода умирают миллионы людей, уже на протяжении нескольких десятилетий, и это заметно не влияет на общественное мнение. Умирающие от голода люди слишком слабы, чтобы затеять войну; тоже, кстати, аргумент в пользу голода как оружия.

Минусом является то, что голод, судя по статистике, вызывается не недостатком пищи, а недостатком ее распределения. Люди умирают от голода не потому, что им нечего есть, а потому, что у них не хватает денег на еду. Потребуется много усилий по развитию международной логистики, чтобы перестроить торговые отношения во всем мире, ничего при этом не меняя. И будет вдвойне сложно сделать это, не вызывая подозрений.

Очень весомый минус. Почти исключающий критерий.

Маккейн смотрел на диаграмму развития населения за последние две тысячи лет. Одна-единственная впадина на стремящейся вверх кривой была вызвана болезнью – эпидемией чумы в середине четырнадцатого века, унесшей треть населения Европы. Больше ничто не оставило следов, даже Вторая мировая война.

Болезни. Чума, конечно, уже исключается, ее слишком хорошо научились лечить. Но СПИД неплох, правда? СПИД вызывается вирусом, не бактерией, а против вируса в арсенале медицины нет почти ничего. СПИД практически не заразен и в то же время практически неостановим, поскольку передается половым путем. А от заражения до начала болезни проходит достаточно времени, чтобы успеть заразить других.

Он пролистал эпидемиологический отчет, написанный известным шведским институтом. То, что там было написано, следовало понимать так: СПИД поражает в первую очередь тех, кто недостаточно умен, чтобы предохраняться, или слишком сильно руководствуется инстинктами, чтобы делать это. Иными словами, СПИД успешно проведет отбор, так? Эта мысль восхитила его. Она придавала ситуации ореол провидения, божественного промысла, которым ему так нравилось руководствоваться.

СПИД действительно неплох. СПИД – это та же чума, лучше не придумаешь. Единственный вопрос: сработает ли это достаточно быстро?

В этом вопросе статистика обескураживала. Процент заражаемости был низок по сравнению с рождаемостью, а во многих местах он даже шел на убыль. Конечно, все только начиналось, но для еще одного спада на кривой роста населения по-прежнему недостаточно.

Может быть, именно сейчас нужно вмешаться. Можно начать контролировать соответствующие фармацевтические фирмы, сделать медикаменты невероятно дорогими и сократить исследования прививок до минимума. Веские причины найдутся всегда; в крайнем случае, можно использовать такой аргумент как shareholder value[72], который в данный момент снова становился все более эффективным и обещал