Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

оторваться от их созерцания было тяжело.

– Снова что-то нашли? – только и спросил он, мысленно витая где-то далеко.

– Да, можно сказать и так. – Джон взглянул на листок, который держал в руках. – Согласно этой смете мы заплатили фирме под названием «Каллум консалтинг» только в прошлом году более трехсот миллионов фунтов в качестве гонораров за консультации. – Джон недоверчиво поднял взгляд. – Ради всего святого, что это за фирма?

– Занимается консультациями по вопросам менеджмента, – неохотно ответил Маккейн. – Это ведь видно из названия.

– Консультации по вопросам менеджмента? – эхом повторил Джон. – Зачем нам нужны консультации по вопросам менеджмента? Да еще с такими гонорарами? Это же… это же почти миллиард долларов!

Маккейн издал громкий, словно взрыв, вздох, повернулся в кресле, оторвался от экрана и встал. То было резкое, угрожающее движение, как у боксера, выходящего из угла в первом раунде.

– Эти люди работали на нас. Повсюду в мире. Высококвалифицированные люди. Лучшие, которых можно нанять за деньги и доброе слово. И именно такие люди нужны мне для того, что мы собираемся сделать. Потому что я, кстати, не могу все делать один, понимаете?

– Да, но, простите, Малькольм, миллиард долларов на гонорары консультантам! Это безумие!

Маккейн встряхнулся, он по-прежнему был похож на пребывающего в дурном настроении боксера.

– Джон, – медленно произнес он, выпячивая вперед нижнюю челюсть, – я думаю, наступает время кое-что прояснить. В моем дне двадцать четыре часа, и в один момент времени я могу находиться только в одном месте. Я работаю днем и ночью – в то время как вы, кстати, катаетесь по южным морям, спариваетесь с прекраснейшими женщинами мира и играете со своими телохранителями в казаки-разбойники. Кстати, я хотел вас попросить никогда больше этого не делать. Вы понятия не имеете, какой опасности подвергли все наше начинание. Все остальное было в порядке – я просил вас об этом, это служило нашему делу, и к тому же вы – наследник, что дает вам привилегии, которые я не собираюсь оспаривать. Но, – продолжал он, и слова его падали с тяжестью топора, – крестовые походы и сексуальные оргии не дают мировой власти, которая нам нужна. Кто-то должен выполнять работу, тот, кто может это делать. Люди из «Каллум консалтинг» могут. Они – мои глаза и уши, мои руки и рупоры во всем мире. Они делают то, что нужно, и работают настолько упорно, насколько это необходимо. Мы платим им много денег, да, – но они стоят каждого потраченного пенни.

Джон уже почти просверлил взглядом дыры в бумагах, которые сжимал в руке, ему казалось, что уши его стали красными, словно фонари. Пульс бешено стучал. Его не ставили на место таким образом с тех пор, как он закончил школу.

– Ладно, – пробормотал он. – Я просто задал вопрос. Просто было важно понять… – Он остановился, поднял голову. – Если они так хороши, то не разумнее ли просто купить их?

Маккейн опустил плечи, удостоил его снисходительной улыбкой.

– Некоторые фирмы, – сказал он, – нельзя купить, Джон. Это не можем сделать даже мы.

– Правда? – удивился Джон.

– Кроме того, конечно же, я воспользовался тем временем, когда вы с мисс де Бирс отвлекали внимание на себя. То, что вы видите, – это мелочь. Покупать фирму не стоило бы. Никто ведь не покупает корову, собираясь выпить только стакан молока.

– Хм… – нерешительно произнес Джон. – Ну ладно. Я просто спросил.

– Спрашивайте. Но только если можете выслушать ответ.

Джон не нашел, что на это возразить, поэтому кивнул и ушел. Уходя, он снова обернулся и сказал:

– Кстати, я не спал с Патрисией де Бирс.

Маккейн только презрительно поднял брови.

– Тут уж я ничем не могу вам помочь.

А потом Урсула сказала, когда он встал перед ней на колени, держа в левой руке розу, а в правой – футляр с кольцом за двадцать две тысячи фунтов:

– Я не могу этого сделать, Джон. Я не могу выйти за тебя замуж.

Он смотрел на нее, и ему казалось, что на него только что свалился мешок тяжестью в двадцать две тысячи фунтов.

– Что? – прохрипел он.

Ее глаза блестели. Пламя свечей отражалось в набегающих слезах.

– Я не могу, Джон.

– Но… почему нет?

Он так старался, правда. Организовал этот совершенно особый ужин, подобрал меню, нанял струнный квартет, исполнявший романтические произведения в исторических костюмах, не пропустил ни единой детали в обстановке маленькой столовой, все должно было идеально подходить к этому моменту. И кольцо купил. Целый букет цветов, из которого выбрал один, самый красивый. Он перестал понимать мир.

– Неужели ты меня не любишь?

– Что ты, конечно, люблю. И поэтому мне так тяжело, – ответила она. – Вставай.

Он остался стоять на коленях.

– Тебе не нравится кольцо? – глупо спросил он.

– Ерунда, кольцо чудесное.

– Тогда скажи мне, почему нет.

Она отодвинула стул, села рядом с ним на пол и обняла его, и так они сидели вместе на ковре рядом со столом и плакали.

– Я люблю тебя, Джон. С тех пор, как я впервые прикоснулась к тебе, мне показалось, что я знала тебя всегда. Как будто наши сердца бьются в такт. Как будто я когда-то потеряла тебя и наконец нашла снова. Но когда я представляю себе, что выйду за тебя замуж, – ломающимся голосом произнесла она, – у меня все внутри переворачивается.

Он посмотрел на нее затуманенным взглядом, ему хотелось одновременно и убежать на край света, и чтобы она никогда не отпускала его.

– Но почему же?

– Потому что, если я выйду за тебя замуж, я буду вынуждена сказать «да» и той жизни, которую ты ведешь. Которую я должна буду разделить. А от этого я прихожу в ужас, Джон.

– Ты приходишь в ужас от богатства?

– Я прихожу в ужас от того, что приходится вести жизнь, не принадлежащую ни тебе, ни мне, Джон. Я целыми днями ходила по этому замку, и я не увидела в нем ничего от тебя, нигде. Он, похоже, не имеет к тебе никакого отношения. Твои работники живут в нем. А ты здесь в гостях.

Он почувствовал, как что-то задрожало в горле, словно оно собиралось разорваться. Мир начал трескаться, вот оно что, и под трещинами оказалась бездна.

– Хочешь, чтобы мы жили где-нибудь в другом месте? – спросил он заплетающимся языком, зная, что ничего уже не спасти, что все рушится. – Мне все равно, можем купить, не знаю, дом в городе или за городом… где захочешь…

– Дело не в этом, Джон. Дело в том, что я хочу разделить с тобой жизнь, но у тебя нет своей жизни. Ты позволяешь человеку, который мертв вот уже пятьсот лет, определять смысл твоего существования. Твой управляющий говорит тебе, где и как ты должен жить. Ты даже позволяешь дизайнеру интерьеров навязывать тебе шоу-спальню, боже мой!

– Все будет по-другому, – сказал он. Собственный голос показался ему слабым и беспомощным. – Все изменится, клянусь тебе.

– Не клянись, Джон, – печально попросила она.

Он поднял голову, огляделся по сторонам. Они остались одни. Музыканты, должно быть, втихомолку вышли, а он и не заметил. Официанты тактично удалились. Столовая была покинутой, пустой, мертвой.

– Что ты теперь будешь делать? – спросил он.

Она не ответила. Он поднял на нее взгляд, посмотрел ей в лицо и все понял.

Маккейн долго смотрел на него, не говоря ни слова, только кивал время от времени и, похоже, всерьез задумался над тем, что сказать и что сделать.

– Мне очень жаль, Джон, – наконец произнес он. – Мне действительно казалось, что она та самая для вас… С моей точки зрения, конечно же. Хотя я не эксперт в отношениях.

Джону казалось, будто он умер. Словно ему вырезали сердце, и на его месте осталась пустота.

– Она настояла на том, чтобы вернуться рейсовым самолетом, – сказал он. – И даже не захотела, чтобы я проводил ее в аэропорт.

– Хм…

– Думаете, это правда? Если женщина говорит, что ей нужно время, чтобы все обдумать… может ли быть, что в конце концов она вернется?

В двери постучали, в комнату заглянула секретарша. Маккейн жестом велел ей удалиться.

– Не знаю, Джон. Но если быть до конца честным, то я думаю… – Он не закончил.

– Что? – спросил Джон с широко раскрытыми глазами.

Маккейн закусил губу, словно уже жалея, что заговорил.

– Конечно, я могу судить только по тому, что вы мне рассказали, Джон.

– Да? И что?

– Мне жаль, что я вынужден говорить вам это, но мне кажется, что она – человек принципов. Принципов, которые для нее важнее, чем вы.

Джон застонал. Нет, сердце все же осталось. По крайней мере, в качестве места, которое может болеть.

– И совершенно очевидно, – Маккейн продолжал растравлять открытую рану, – что она не может принять ответственность, связанную с наследством. Вы, Джон, можете сделать это. Это большая ноша, и иногда она болезненна – но, тем не менее,