Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

когда он остановил машину перед хартфордским отелем, где он заранее забронировал номер, ливень шел вовсю. Он оказался единственным постояльцем в эту ночь, и номер, который он получил, был слишком велик для одного человека. Маккейн бросил дорожную сумку на казавшуюся неуместной двуспальную кровать и, не включая свет, вышел на террасу.

О сне нечего было и думать. Дождь стучал по крыше, как будто где-то снова ждал великого потопа ковчег, сверкали молнии, грохотал гром, словно желая разрубить небо на куски.

38

Как это могло случиться? Он ведь сделал все, что можно было сделать, приносил в жертву ночи, друзей, отношения, голодал ради учебы, не щадил себя, нет, не щадил – и тем не менее…

Как это могло случиться? Ведь все так хорошо складывалось. Судьба предназначила его для этой задачи, в этом он был уверен всегда. Провидение указало ему шаги, поставило его на место, на котором он в конце концов оказался, а когда все было готово… Он отдал жизнь за то, чтобы следовать своему предназначению, об этом можно было говорить с полным правом. Не одну. И, тем не менее, все оказалось напрасно?

Невообразимо. Невозможно.

Невыносимо.

Маккейн смотрел в окно на бушующую стихию, прижав руки к прохладному стеклу, чувствуя биение собственного пульса в кончиках пальцев. Дождь с силой хлестал в окно, превращаясь в неровные полосы, сжимался под силой бури. Улицу за окном было уже не видно, даже когда сверкала кипяще-яркая молния – бело-голубой свет невероятной силы, оставлявший силуэты за пыльно-туманными завесами на сетчатке его застывших глаз. Где-то распахнулся и ударился о стену ставень, жалобно завыла собака, словно с нее живьем сдирали кожу, но все это были лишь слабые фоновые звуки, едва проникавшие сквозь бушевание бури.

А раскаты грома, взрывы силы, способной уничтожить мир, расколоть голову, обратить кровь в пыль? Он просто стоял и наблюдал за тем, как его пронизывают отголоски бушующей стихии, всего целиком, если только он хотел хоть немного смыть с себя отчаяние, горевшее, кипевшее внутри него, пожиравшее его изнутри.

Слишком поздно. Слишком медленно. Прогнозы профессора подтвердили то, о чем он догадывался. Он слишком поздно начал то, что нужно было сделать. Он слишком долго ждал. То, чего он опасался с тех самых пор, как Вакки прогнали его.

Он потерпел поражение… Нет. Этого не может быть, не может, не может. Он сделал все, отдал все, он выполнил свою часть работы. Теперь провидение должно было выполнить свою.

Снова молния и гром, на этот раз одновременно, обрушились на него, как кара господня. Он отпрянул от стекла, ослепленный, оглушенный, ему показалось, что сердце его разорвалось на куски, и он возликовал бы, случись это на самом деле так. Галстук душил его, и он сорвал его с шеи, сорвал пиджак, швырнул не глядя и то, и другое в темноту позади себя. У него не укладывалось в голове: эти чудовищные, эти ни с чем не сравнимые средства, это превосходящее воображение богатство – все это ничто, их не хватит, чтобы повернуть ход истории с рельс гибели на рельсы долгой жизни, рельсы, заслуживающие названия «будущее»? Неужели действительно ни один план не может изменить это? Он был так уверен, всегда. Раскаленной уверенностью, которая поддерживала его в ночи, когда у него не было угля, чтобы обогреть комнату, и он сидел за столом, закутавшись в свитера и пальто, сжимая ручку в одетых в перчатки руках, записывая, читая, изучая. Уверенность, столь же ясная, как и то, что каждое утро восходит солнце, которая поддерживала его в моменты отчаяния, в первые дни самостоятельности, когда падали акции, в которые он вложил средства, а инвесторы требовали деньги назад… Он был уверен всегда, нет, он знал, что все закончится хорошо. Потому что провидение выбрало для него этот путь, избрало его из всех людей, чтобы он выполнил одно совершенно особое задание.

Неужели это не так? Неужели это никогда не было так?

Но все эти счастливые случайности! Столько совпадений, упростивших ему путь, событий, помогавших ему, совладать с которыми было не в его власти. Неужели все это?.. Нет, это не может быть самообманом. Все законы статистики и вероятности говорили об обратном. Невозможно. Его вели, им руководили, все это время, все эти годы, всю его жизнь.

«На всех не хватит», – сказал профессор Коллинз на прощание. Глаза, легкие, сердце – все горело. Нет ошибки в стратегиях, нет ошибки в самой модели, ничего, что могло бы дать надежду. На всех не хватит. Земля недостаточно велика, чтобы дать будущее всем людям, достойную, здоровую жизнь в безопасности. Недостаточно богата. Числа подтверждают это. Диаграммы однозначны. Трезвые, безжалостные расчеты не оставляют и тени сомнений.

Может ли быть, что этого хочет Бог? Может быть, Он передумал со времен пророчества? Может быть, Он все же решил стереть человечество с лица Земли?

Маккейн расстегнул рубашку, вытащил ее из брюк, сорвал с себя, отшвырнул прочь. Взгляд его упал на прикроватный столик. Ящик. Он бросился к нему, открыл. В нем лежала книга. Ной, как там случилось с Ноем? Он пролистал книгу, но это оказался Новый Завет на трех языках, а ему нужен был Ветхий Завет. Ной. «Господь сказал: Я хочу стереть людей с лица земли, от людей и до скота, от червей до птиц под небом, ибо сожалею Я о том, что сделал». Давно он учил это, еще в школе. Воспоминания были смутными.

– Может быть, я второй Ной? – спросил он темноту, прислушался к звукам собственного голоса. Прислушался в ожидании знака, но его не последовало.

Он сидел на кровати, смотрел на льющиеся по стеклу потоки воды и уличный фонарь, размытый силуэт которого виднелся за окном; видно было и то, как он раскачивается на ветру. Ной построил ковчег, огромный корабль, на который загрузил по паре каждого вида животных и семена каждого вида растений. Легенда, конечно, но сегодня это осуществимо. Бункер, оборудованный на отдаленном участке земли, замаскированный, надежный, в нем – все знание мира в хранилищах данных, на дисках или микрофильмах, генные пробы всех известных видов… Дорого, да, но возможно. Вне всякого сомнения, средств «Фонтанелли энтерпрайзис» хватит на подобную затею.

Он почувствовал, как холод поднимается по его телу, но сидел неподвижно, только дышал, а сердце замерзало. Может быть, на самом деле он должен выполнить такое задание? Позаботиться о том, чтобы знания человечества пережили мрачные годы или столетия, чтобы однажды снова стало возможно начать все сначала? Это показалось ему таким жалким. Таким трусливым. Необходимость ждать конца…

Компьютеры профессора предупредят его заблаговременно. Еще остается несколько лет, возможно, десятилетий. Он может подумать, кого нужно спасти, может принять меры для выживания в бункере – а потом? Что потом? Куда вернутся последние люди? В зараженный, изможденный мир? В радиоактивные пустыни? В руины?

Нет. Это выглядит жалко. В этом не было ничего от того величия, которое он чувствовал всегда во всем, что сделало с ним провидение. Этого не может быть.

На всех не хватит. Слова звучали в его голове, словно жестокая мантра, как приговор всем людям, легший на его плечи. Он встал, шатаясь, словно под тяжестью груза, расстегнул брюки, и они упали под ноги; он снял туфли, затем избавился от брюк.

И в этот миг на заднем плане сознания он почувствовал мысль, великую, могучую и настолько страшную, что ее нельзя было осознать сразу, понимание настолько фундаментальное и логичное, что могло остановиться сердце, если подставиться ему слишком беспечно. Он замер, не зная, что делать. Мысль поднималась – айсберг прямо по курсу, падающая комета – мысль, которую должны были продумывать титаны, не простые смертные.

Катастрофа…

Однажды наступит конец, сегодня это еще невозможно представить, но многое когда-то невозможно было себе представить, а потом оно произошло, столь многое было предсказано, осмеяно, а потом действительно случалось. И однажды это случится: конец цивилизации. Конец известного мира.

Белье вдруг обожгло ему кожу. Он снял носки, снял с себя все и остался обнаженный в темноте, ожидая удара.

Катастрофа…

Может быть, эпидемия, против которой нет средств. Вирус, смертельный, как СПИД, и заразный, как грипп. Или локальная катастрофа, взрыв атомной электростанции, к примеру, в Европе, как следствие – массовые миграции, захваты, войны, крушения, развал отрасли снабжения продовольствием, энергией…

Затем появился первый осколок этой раздавливающей в порошок, уничтожающей все на своем пути мысли, обрушился на него, сияющий, яркий,