Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

Политика. Все было дело в политике. Я долго держалась в стороне от демонстраций, не хотела еще больше привлекать к себе внимание… Я боялась. Все знали, что «штази»[66] фотографирует каждого, кто ходит на богослужения в Николаикирхе. И все равно ее посещало все больше и больше людей, даже когда церковь оказалась слишком мала для всех. После богослужения все выходили на улицу, на площадь Карл-Маркс-плац, а потом шли дальше, к вокзалу, по всему центру города, со свечами в руках, так мирно. Это доконало правительство: то, что все оставались мирными. Иначе у них появился бы повод вмешаться, понимаешь? Но так… Они проходили мимо «Рунден Эк», штаб-квартиры «штази», пели песни и ставили свечи на лестнице. И что было делать? Все ведь так безобидно, правда? А на самом деле это стало началом конца.

Джон с восхищением слушал ее, пытался представить себе, каким было тогда это обыденное место, и понимал, что никогда не сумеет этого сделать.

– Кульминацией стало девятое октября. Понедельник. Демонстрации всегда проходили по понедельникам. Ходили слухи, что ЦК СЕПГ решила устроить в этот понедельник контрреволюцию в Лейпциге. Так они это назвали. На самом деле это означало, что они собираются приказать стрелять в демонстрантов. Это было именно то, чего все боялись, – «китайское решение». В июне случилось восстание студентов в Пекине, ты помнишь? На «площади небесного мира», когда появились правительственные танки и были убитые. Многие думали, что то же самое произойдет и в Лейпциге. Но все равно пошли.

Она смотрела на длинное здание песчано-коричневого цвета, в котором по-прежнему размещался главпочтамт.

– В тот вечер я сидела в офисе. Я задержалась, потому что было много работы и так далее, но в первую очередь… я не знаю. Может быть, я хотела увидеть, как это произойдет. Я еще помню, как мы стояли у окон, там, наверху, на пятом этаже… Мы выключили свет, просто стояли у открытого окна, и тут появились они… тысячи людей, вся площадь была полна людей, повсюду, тогда еще не было фонтана… И они кричали: «Мы – народ!» Они то и дело выкрикивали одну эту фразу, снова и снова, под черным небом в свете фонарей, в один голос: «Мы – народ! Мы – народ!» Это поразило меня до глубины души. Ничто больше не могло удержать меня, я вскочила и побежала вниз. Мне было все равно, что произойдет. Если будут стрелять, пусть стреляют. С того момента я всегда ходила с ними, каждый понедельник, до самого конца. Раз я уж не была с ними с самого начала, то хотя бы помогу отнести диктатуру в могилу, так я думала.

Он с удивлением смотрел на нее. Движение вокруг них, люди, которые несли пакеты со всемирно известными модными брендами или ждали трамвая, сжимая в руке мобильный телефон, – все казалось нереальным, тонким мазком на фоне мрачной, удручающей реальности.

– Тебя вообще это интересует? – спросила она. Он испугался серьезности в ее глазах. Сумел только молча кивнуть и был рад, что, похоже, ей этого оказалось достаточно. Она вытерла глаза, сумка все еще висела у нее на плече. – Для меня это словно путешествие в прошлое. Извини.

– Я рад, что в тебя не стреляли, – сказал он и забрал у нее сумку. – Что все это оказались только слухи.

Она покачала головой.

– Это были не только слухи. Позднее выяснилось, что такое решение действительно было принято. Дежурный полк имени Феликса Дзержинского откомандировали в Лейпциг, и солдаты получили приказ стрелять. Но они не стали стрелять. Они просто не сделали этого. Они посоветовались и решили не выполнять приказ.

Институт исследования будущего находился к югу от Хартфорда и издалека напоминал военный объект. Три больших невысоких барака с окнами из сверкающего зеленоватого изоляционного стекла располагались вокруг собственной теплоэлектростанции – старого кирпичного строения с новой, словно отполированной, трубой. Охранник на входе пожелал увидеть документы Маккейна и, нисколько не смутившись при виде столь высокого гостя, позвонил из своей кабины в институт, и все это время грозный доберман не спускал глаз с Маккейна. Тот тем временем изучал забор, опоясывающий территорию и уходящий на три метра вверх; его венчали толстые витки колючей проволоки. На высоких мачтах были размещены прожектора, газон вокруг здания института был ровно и чисто выкошен. Все так, как он велел.

– Добро пожаловать, сэр, – произнес неотесанный охранник, возвращая документы с почти таким же выражением лица, как у его собаки.

Он вернул полуавтоматическое оружие, которое все это время держал наготове за спиной, в предназначенное для него крепление и нажал на кнопку, которая подняла покрытые белым лаком металлические ворота.

Маккейн поставил машину где-то на сильно занятой для этого времени суток парковке и, только подойдя ко входу, заметил, что для него зарезервировали место совсем неподалеку. Небо хмурилось и над Хартфордом, в воздухе пахло грозой. Еще один охранник за стеклом пропустил его через вращающуюся дверь, а за ней его ожидал профессор Коллинз, который приветствовал его неожиданно подобострастно и тут же начал экскурсию.

Маккейн увидел коридоры и кабинеты, большие и маленькие залы, и повсюду стояло множество компьютеров вплотную друг к другу – целые полки с мониторами, по которым бежали ряды каких-то цифр, подрагивали диаграммы, сменяли друг друга разнообразные графики. Звуки бесчисленного множества вентиляторов соединялись в глухой хор возвещающих несчастье ангельских голосов, время от времени перекрываемый звуками печатающего принтера, с жужжанием выплевывавшего бумагу. И она не оставалась лежать, ее тут же подбирал сотрудник, чтобы прикрепить к стене, полной похожих распечаток, или отправить в тщательно выбранную папку. На стенах красовались доски с надписями вроде «Стратегия EN-1» или «Комплекс RES/POP», на столах громоздились пустые коробки из-под пиццы и кофейные чашки, полные сигаретных окурков. Под потолком тянулись трубы мощной вентиляционной системы, и, несмотря на это, в комнатах воняло нестираными рубашками и сигаретным дымом. В одном из небольших кабинетов Маккейн увидел молодого небритого мужчину, который лежал на раскладушке, открыв рот, и спал, еще сжимая в руках ручку.

– Тим Джордан отвечает за сведение стратегий экстремальной точки, – негромко пояснил Коллинз. – Он здесь с самого четверга.

– Сразу видно, – проворчал Маккейн, испытывая недоверие к столь нарочитому усердию.

Наконец они добрались до кабинета профессора, который не выглядел комфортабельнее, чем весь остальной институт, но обладал таким неоспоримым преимуществом, как пустое кресло. Стены, не занятые книжными полками и архивными шкафами, были покрыты диаграммами и тщательно склеенными из множества распечаток графиками.

– Прошу, присаживайтесь, – проводил его к креслу Коллинз. – Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить? Чай, сок, вода…

Маккейн покачал головой.

– На данный момент достаточно плана, который будет работать.

Глаза профессора часто заморгали за стеклами очков.

– Ах да, понимаю, – произнес он и нервно потер руки. – Вы хотите знать, к какому результату мы пришли. – Он кивнул, словно это стало ясно ему только сейчас, и принялся расхаживать вдоль своих обклеенных стен. – Возможно, будет уместно, если сначала я поясню стратегию, по которой мы действовали. Мы ведь условились в мае, на какие параметры вы можете оказать влияние посредством «Фонтанелли энтерпрайзис» и насколько большое, то есть масштаб. Это дает определенное множество параметрических скачков, как мы говорим, то есть дискретные изменения состояний в определенный момент времени, причем эти моменты времени тоже нужно было варьировать, в нашем случае начиная с января 1998 года. Поскольку мы имеем дело со сложной моделью, различные параметрические скачки могут оказывать друг на друга непредсказуемое влияние, что в свою очередь означает, что на всякий случай необходимо действовать по методу грубой силы, то есть сопоставлять комбинацию каждого параметрического скачка с каждой комбинацией всех остальных параметрических скачков, для чего в математике используется понятие пермутации. Даже пермутации небольших множеств дают огромные числа, а в нашем случае число астрономически велико. Поэтому мы использовали различные метастратегии с целью заранее исключить области недействующих комбинаций или хотя бы оттеснить их на второй план и сосредоточить свое внимание на различных многообещающих факторах. Одной из таких стратегий стало исследование пермутаций точек экстремума, то есть наиболее возможных влияний в наиболее ранний момент времени. Другая стратегия была направлена на то, чтобы изучить влияние ударных групп, чтобы определить чувствительные области, – что, забегая вперед, оказалось неплодотворным. Поэтому в середине июля мы прекратили эти исследования, чтобы сосредоточить все силы на уточнении многообещающих комбинаций экстремумов. Мы…

Маккейн поднял руку, чтобы остановить поток речи профессора.

– Если я ничего не путаю, – сказал