Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

похоронили, как он и предполагал всегда, в семейном склепе Вакки, который вот уже сотни лет возвышался прямо за кладбищенской капеллой и представлял собой что-то вроде центра узкого кладбища, расположенного слегка под уклоном.

– Отсюда красивый вид, – задумчиво произнес Альберто, когда были произнесены все молитвы, спеты все песни и возложены все венки и цветы.

Когда они медленно возвращались обратно, Урсула взяла Джона под руку и незаметно отвела в сторонку.

– Я хотела бы познакомить тебя со своими родителями, – прошептала она ему.

Джон удивился. Это звучало многообещающе. Потому что, в конце концов, с каких это пор мимолетное увлечение представляют родителям?

– В любое время, – прошептал он в ответ. – А я тебя со своими.

– По пути туда мы можем заехать в Аугсбург.

– Аугсбург?

– Город Фуггеров.

– Фуггеров? Я думал, их больше нет?

– Кто бы говорил!

Он почувствовал, как внутри у него поднимается волна безудержной радости. Это равносильно просьбе подумать о ресторане и розах.

– Ясно, – произнес он. – Когда отправляемся?

Она с опаской огляделась по сторонам.

– Может быть, сегодня вечером?

– Я за. – Он и так уже слишком долго злоупотреблял гостеприимством семьи Вакки.

– И как насчет того, – добавила она, – чтобы оставить своих горилл здесь?

Джон закашлялся.

– Вот как. Ты имеешь в виду…

– Только ты и я. Мы прорвемся. Поедем вторым классом, как миллионы других людей, и на пару дней забудем про весь этот цирк.

Отчетливый голос внутри него подсказал ему, что ему придется пойти на это приключение, если он не хочет потерять ее.

– Это не так просто, как ты думаешь, – тем не менее осторожно ответил он. – Обо мне постоянно пишут в газетах, показывают по телевидению. Меня узнают. И кому-нибудь может прийти в голову глупая мысль.

– Если ты поедешь без телохранителей, тебя ни одна живая душа не узнает. Готова спорить. Людям бросается в глаза не твое лицо, а то, что идет человек, окруженный заметно незаметными качками.

– Не знаю. Я уже так привык, что кажусь себе голым при мысли…

– Боже мой! – Она закатила глаза.

– Ну, хорошо, как хочешь, – поспешил согласиться он. – Но сначала нужно узнать, когда ходят поезда и…

– Около десяти часов вечера идет ночной скоростной поезд в Мюнхен, – сказала Урсула и добавила: – Я посмотрела, когда ходила по магазинам в понедельник – без вас, без мужчин.

Джон невольно вспомнил о своем «феррари», стоящем без дела в Портечето, в гараже дома, в котором никто не живет, но который, вне всякого сомнения, хорошо ухожен.

– А как мы собираемся незаметно попасть туда?

Она насмешливо взглянула на него.

– Ну, это же совсем просто, – сказала она.

Вечером они попросили отвезти их обратно во флорентийскую контору. Сказали, что хотят немного покопаться в книгах, и все полностью поддержали их, хотя было очевидно, что никто не поверил ни единому их слову. То, что Урсула забрала из своей комнаты некоторые принадлежности, никто не заметил.

Телохранители, как обычно, остановились перед дверью, проверили обстановку и позволили им выйти из машины. Прежде чем они закрыли за собой дверь дома, Марко спросил:

– Мы вам еще будем нужны сегодня?

– Нет, – ответил Джон. И это даже не было ложью. – Спасибо, я вам позвоню.

Они навели порядок, собрали вещи Урсулы, Джону пришлось надеть дешевую куртку из серого кожзаменителя, которую она тоже купила во время своего похода по магазинам.

– Твой шикарный миллионерский пиджак на время поездки отправится в сумку, – решила она.

– Да, ты это давно готовила, – понял Джон, разглядывая себя в старом зеркале в коридоре. – Я выгляжу ужасно.

– Ты выглядишь как обыкновенный турист, – поправила его она.

Уже стемнело, на узкой боковой улочке было тихо и пусто, когда дверь конторы Вакки открылась и оттуда вышли две фигуры, одна из них – с дорожной сумкой через плечо. Они затворили за собой дверь и услышали, как потайные стальные засовы со щелчком вошли в свои пазы. Немногим позже они пришли на флорентийский вокзал Санта Мария Новелла и купили два билета до Мюнхена.

Все это оставалось незамеченным, пока на следующее утро в половине десятого охранник не позвонил в дом Вакки:

– Разве вы не говорили, что эти двое молодых людей должны быть здесь? Здесь никого нет. Только рядом с замком внизу висит записка.

Но в это время Урсула Вален и Джон Фонтанелли уже гуляли по улицам Аугсбурга.

Здание было выкрашено в скромные красно-коричневые цвета, отдельные контуры подчеркнуты золотистым.

– «Частный банк князя Фуггера», – прочел Джон на табличке рядом с простой стеклянной входной дверью.

За ними по мостовой катились автомобили, ходили толпы прохожих, в некотором отдалении промчался большой синий трамвай. Город был полон древних фасадов, лепки, настенных картин и золотых украшений, но улицы казались ему широкими, просторными, после средневековой узости Флоренции здесь было легко дышать.

Он посмотрел на Урсулу.

– Значит ли это, что Фуггеры здесь все еще имеют вес?

– Нет. Но они еще существуют. Вроде бы этот банк принадлежит семье Фуггер-Бабенхаузен. Фуггеры по-прежнему невероятно богаты, владеют пивоваренными заводами, долями в промышленности и зáмками, но в первую очередь землей. Они входят в десятку крупнейших землевладельцев Германии. При том, что эта семья со времен Антона Фуггера перестала зарабатывать деньги. Она существует за счет своего наследства на протяжении вот уже четырехсот лет. – Она указала на бистро неподалеку. – Идем, позавтракаем.

Под развешанными на стенах фотографиями с мотоциклетных гонок, лавровыми венками и флагами «Формулы-1» они пили крепкий кофе и ели круассаны с ветчиной. Джон извлек из кармана некоторую сумму немецких денег, которые они обменяли в Мюнхене на лиры, и принялся изучать монеты и банкноты.

– Кто такая Клара Шуман? – пробормотал он. Перевернул банкноту и увидел изображенный с другой стороны рояль. – Должно быть, она имеет какое-то отношение к музыке.

Это были роскошные банкноты с водяными знаками, блестящими полосками и словно тисненой печатью. Никакого сравнения с долларовыми бумажками. Которые, впрочем, по его мнению, производили более сильное впечатление.

Тем временем он успел привыкнуть к тому, что на него не обращают внимания. В принципе, это давало ощущение свободы. За все время поездки к нему действительно никто не обратился; никто даже не заметил, что он немного похож на Джона Фонтанелли. Единственное, что его мучило, так это то, что Марко и остальные наверняка будут, мягко говоря, переживать, – они, наверное, уже исходят пóтом. Просто слинять было нечестно по отношению к ним.

– А что здесь можно посмотреть? – поинтересовался он. – Полагаю, музей.

– Кое-что получше, – сказала Урсула и вытерла пальцы о крошечную салфетку. – Фуггерай.

Они перешли улицу, побродили по крохотным запутанным переулкам, миновали еще одну большую улицу, затем свернули на перпендикулярную, затем за турецкой закусочной еще раз направо и сразу после этого оказались перед выкрашенным бледной желтой краской фасадом дома с двумя рядами маленьких окон под отвесной крышей, которые позволяли предположить, что внутри находятся комнаты с низкими потолками. Над раскрашенными синими и кремовыми полосками воротами было высечено латинскими буквами: MDXIX. JACOB FUGGER AVGUST GERMANI. В воротах была узкая дверь, позволявшая войти внутрь, и они оказались в другом мире.

Как раз в тот самый момент, когда они проходили под аркой ворот, из-за туч показалось солнце, залившее широкие улицы между красивыми песочными домами золотистым осенним светом. Джону померещилось, будто он вернулся в Италию, – настолько другим, настолько средиземноморским казалось место, в котором они очутились.

– И где же этот Фуггерай? – спросил он.

– Мы как раз вошли в него. Это и есть Фуггерай, древнейшее социальное поселение в мире.

– Социальное поселение?

Джон смотрел на простые, но красивые дома, сильно заросшие плющом стены, видневшиеся тут и там фигуры святых. Невольно вспомнились пресловутые кварталы Нью-Йорка, построенные как социальные поселения: выбитые окна, испачканные краской стены и переполненные мусорные баки.

– Удивительно. Фуггерай? Это значит, что он был построен Фуггерами?

– Лично Якобом Фуггером Богатым. Примерно в 1511 году он почувствовал необходимость стать меценатом, и, поскольку ему не хотелось вкладывать деньги в художников, как делали Медичи или Гримальди, он приказал построить вот это. Вне всякого сомнения, гениальная идея, потому что до сегодняшнего дня Фуггерай снискал ему лучшую славу, чем можно было бы ожидать с учетом его поступков.

Джон кивнул. Все это действительно выглядело настолько уютно, что ему уже начинал нравиться его предполагаемый предок.

Они подошли к красивому колодцу, подобный которому можно было увидеть и в старой части Портечето. Короткое пребывание в Италии, похоже, наложило отпечаток на всю последующую жизнь ставшего впоследствии таким могущественным купца, если он