История Франции - Марк Ферро

как общество изменяется…

Нет сомнений, что новые промышленники еще напоминают прежних торговцев-фабрикантов и разрыв между буржуазией третьего сословия и буржуазией Третьей республики еще не вполне завершился. Возможность достичь экономического успеха быстрее, чем в прошлом, все еще представляет сравнительно новый феномен, хотя многие рабочие в конце XIX в. страдают от мысли, что им не посчастливилось завести собственное предприятие. То, что казалось возможным в начале столетия, когда расходы на начало собственного дела оставались довольно низкими, позднее стало почти неподъемным. Впрочем, в машиностроении, где одаренность или исполнительность значили больше, чем в других областях, некоторым весьма способным универсальным работникам удалось сделаться крупными предпринимателями — как, например, это удалось около 1890 г. основателям лионских фирм «Роше-Шнейдер» и «Берлие» (велосипедная, а затем автомобильная отрасль).

Но вскоре к этой социальной группе присоединились выпускники политехнических школ. Эти новые персонажи появились довольно быстро благодаря учебным заведениям гражданского назначения — горным, мостостроительным и дорожным, которые способствовали формированию корпуса, ставшего инструментом контроля за экономической деятельностью со стороны государственной власти. Артиллеристы становились металлургами, подобно Пьеру Эмилю Мартену, связанному с нотаблями из компании «Фуршамбо-Коммантри». Эти инженеры воссоздают семейную систему власти, в рамках которой предприятие переходит от отца к сыну или зятю. Однако данная прививка происходит с трудом, так как предприниматель, с одной стороны, и инженер или ученый — с другой, принадлежат к различным культурным мирам. Ни один из братьев Пруво, основавших крупное чесальное производство в Рубе, не имеет университетского образования, точно так же как Пьер Пежо или некоторые из Шнейдеров. Общество находит образование, быть может, и полезным для технического прогресса, но можно с уверенностью сказать, что ни один выпускник политехнической школы в XIX в. не в состоянии тягаться с банкиром. И так по всей стране. Банкир — это не только пионер промышленных изменений, он их постоянный спутник, ведь умножение числа местных банков — неизбежное следствие экономического развития, а повсеместное присутствие Банка Франции, этого огромного парижского организма, занятого переучетом векселей, является гарантом надежности этих предприятий и одновременно препятствует их перегруппировке. Подлинными «королями» XIX столетия выступают именно банкиры, промышленники не играют в тогдашнем капиталистическом обществе ведущей роли. Стоящий на самой вершине главный банк находится под пристальным вниманием властей, которые неоднократно посягают на него — как это делали Лаффит и Казимир-Перье в период Реставрации, Годшо во время революции 1848 г. или вскоре после нее Ахилл Фульд[145]. А те, кто доминирует в этой сфере, — Ротшильды, Талабо, братья Перейр интересуются прежде всего крупными поставками оборудования на национальном и международном уровне, строительством железных дорог, каналов и т. д. и тем самым стягивают к себе сбережения нации. Появляются деловые банкиры — не такие, как Ротшильды, остающиеся в лагере приверженцев семейной фирмы, — а такие, как братья Перейр или Фульд, создавшие в 1852 г., при опоре на старинные семьи нотаблей, банк «Креди мобилье», или как семьи Малле, Сейер и др., или же как династии эмигрировавших в давние времена протестантов — таких, как семейство Мирабо.

Семейные предприятия и династии дают, таким образом, свое имя банкам и фабрикам. Однако каждая смена хозяев чревата изменениями, как то было, например, когда лионские Перре-Оливье продают свои химические заводы в Сен-Гобене. В итоге наряду с семейными предприятиями появляются анонимные товарищества и акционерные общества. Это уже другая история, которая начинается с момента накопления и роста капитала, выборов членов административных советов и завершается с появлением капитализма нового типа — более анонимного.

Эта анонимность усиливает секретность, которая во Франции покрывает все, что касается денег и финансов. Еще Жак Кёр говорил: «В закрытый рот муха не влетит». Историк Жан Гарриг хорошо показал, что в памяти французов сохранились далеко не все деяния «великих республиканцев» — Гамбетты, Ферри, Греви, а конкретнее не сохранилось то, что они клеймили господство денег при Второй империи, но так и не оторвали парламентскую демократию от делового мира: в рамках своеобразного контракта тот помогал Республике выплачивать контрибуции после войны с Германией, восстанавливать государственные финансы, поскольку режим спасал их от «красных» и легимистов. Взамен представители делового мира получали государственное покровительство и мстительные репрессии против рабочего класса, а в экономическом плане государство должно было давать им преимущества в железнодорожном строительстве, в сфере снабжения метрополии и колоний и т. д. Люди, подобные Леону Сэю, министру и банкиру, правой руке Ротшильда; Фрейсине, министру общественных работ; Анри Жермену, основателю банка «Лионский кредит» (Credit Lyonnais), — воплощают в себе этот союз, который утверждается под маркой левого центра.

Переплетение деловой среды и политического представительства неизбежно приводило во Франции, как и в других странах, к злоупотреблениям и коррупции. Место официальных выборных кандидатур занял предвыборный сговор. Историк Жан Ноэль Жанненэ в книге «Скрытые деньги» приводит свидетельство Альфреда Маскюро, который через десять-двадцать лет возглавит Республиканский комитет коммерции и индустрии, о том, как он ранее распределял предвыборные фонды: «Я не вел никаких бухгалтерских счетов… вы не найдете плана выборов, его вообще не существует. Когда выборы прошли, у нас все было окончено. Будьте уверены, ни о чем из того, что мы сделали, не узнал никто».

Чем больше молчания, тем громче скандал.

Крах банка «Юнион женераль» в 1882 г. отразил борьбу между ведущими католическими, протестантскими и еврейскими финансистами. Жертвами краха стали мелкие вкладчики. Панамский скандал 1892 г. выявил сто четырех взяточников, принявших деньги за согласие провести в палате депутатов голосование по займу, предназначенному для оказания помощи Компании Панамского канала, которой руководили Фердинанд де Лессепс и Филипп Бюно-Варилья, главный редактор газеты «Ле Матэн» (Le Matin). Также выяснилось, что соучастником взяточников была пресса, без устали работавшая «на всех фронтах», — оказались скомпрометированы как министр Морис Рувье, так и депутат Жорж Клемансо или банкир Жак де Рейнах. Разорение постигло 80 тысяч вкладчиков.

Эти аферы создавали ту питательную почву, на которой расцветет антисемитизм, антипротестантизм и антипарламентаризм[146].

ВТОРАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ ИЛИ ИМПЕРИАЛИЗМ?

Отличался ли новый подъем колониализма, случившийся в XIX в., от экспансии прошлых столетий? Далеко не во всем. Подобно тому как заморская экспансия отвлекла Португалию в XVI в. от