Утраченные звезды - Степан Янченко

Петр Агеевич старался говорить внятно, вразумительно, видел вокруг себя внимательные, понимающие глаза и как бы призывающие: говори, говори, Петр Агеевич. И его душу охватывало торжество и радость за себя оттого, что он, на людях заговорил и заговорил о том, что было важно для простых людей, и что он вынашивал в своих мыслях о жизни, о положении рабочего класса. Он боялся, что не успеет высказать свои мысли до очередной остановки троллейбуса, и немного спешил, но это только придало его речи волнение и усиливало внимание пассажиров к его словам. К тому же на подъезде к его остановке был перекресток улиц, и троллейбус задержался на три-четыре минуты. И так все хорошо получилось у него с речью, чувство радости, как у мальчишки, переполняло его грудь.

А тут его еще поддержал Алешин. Он от своего места в другом конце салона громко произнес:

— Превосходную мысль ты сказал, Петр Агеевич, на счет властной силы рабочих. Не умеем мы еще пользоваться нашей организованностью как нашей властью. Но для приведения организованности во власть нужен хороший пример. Вот и начните с вашего Станкомашстроя. Если такой завод, как ваш, покажет пример власти рабочей сплоченности, он всколыхнет город, за ним как за флагманом встанут и другие предприятия. И настрой политической погоды в городе перейдет к рабочим.

Троллейбус остановился, открылись двери, пассажиры поднялись на выход, выходя, люди оглядывались на Золотаревых, с выражением признательности.

Ощущение сплоченности

Утром Петр Агеевич чувствовал себя удивительно спокойно и даже не подумал о том, что ему предстояло днем. Жена же, напротив, за завтраком поделилась своим переживанием за предстоящие дневные события:

— Ночью я спала нормально, а вот утром готовила завтрак и все думала, как пройдет митинг, и вообще — соберутся ли люди. А ты, Петя, как думаешь?

В окно улыбчиво смотрелось тихое розовато-голубое утро с его высоким бирюзовым небом, медленно, по-детски просыпающимися тополями в густо-зеленой, влажной отяжелевшей листве. Петр все любовался утром, в ответ на слова жены ласково погладил ее плечо и, нежно глядя ей в глаза, как в голубое утро, сказал:

— А я и ночь спал и утром, если бы ты не напомнила, так и не подумал бы о предстоящем митинге. Я почему-то совершенно спокоен, видно, что с самого начала уверен, что директора мы нынче победим. Люди, несомненно, соберутся, так как у всех уже накипело. Не очень здорово, конечно, что надо ждать до кипения, но и на том будет важен факт нашей победы.

Татьяна склонила голову к плечу, где лежала ласкающая рука, приложилась щекой к этой надежной и верной руке и с чувством радости проговорила:

— У меня такое ощущение, что сегодня должно произойти какое-то важное событие в жизни всего города.

Петр, не отпуская плечо жены, молча глядел в окно, откуда ему румяно улыбалось утро, потом утвердительным тоном молвил:

— Если что важное и произойдет, так это то, что мы победим директора-капиталиста… Впрочем, может быть, мы, рабочие, и над собой одержим победу: поймем значение для нас и для нашей власти рабочей организованности, значение солидарности всех трудовых людей.

Люди есть люди, и никакой лаской чудесного, красивого утра природа не может отвлечь их от того мира, который они выстраивают для себя. К удивлению, они почему-то осознанно не желают жить в гармоническом согласии с природой и, упорно противореча ей, создают свой мир с его двойственностью и противоречивостью.

Одна часть этого человеческого мира живет в самом человеке, гармонически сообразуясь с его существом, с его душевным строем, с его восприятием окружающей среды. Другая часть человеческого мира живет вне человека и, сообразуясь с общественной конструкцией бытия, создаваемой общими людскими усилиями, часто поступает вопреки здравому смыслу под воздействием стихийных сил в виде необузданных страстей.

Как ни старается внутренний человеческий мир оградить себя от воздействия внешнего мира, общественная жизнь оказывает на него огромнейшее, непреодолимое влияние, и внутренний мир человека вынужден подчиняться этому влиянию и выстраивать свои силовые линии — чувства и мысли — в параллель с линиями внешнего мира и на пересечение с ними.

Вот и Золотаревы вышли из дома с такими мыслями и чувствами, что они идут сегодня к людям, чтобы пристроиться к общей колонне, если она возникнет, и слиться с нею в выражении общей воли и общих действий. Они бережно несли в себе этот настрой душевного и физического напряжения и, войдя в троллейбус, ждали увидеть такое же напряжение и в других людях.

Троллейбусы, на которых они всю жизнь ездили на работу, были поставлены на заводской маршрут и были привычными не только направлением своего движения и своими остановками, но и своими пассажирами, и своими утренними информациями, и всей своей утренней и вечерней атмосферой, ранее полнившейся дружеским юмором и товарищеской доброжелательностью отношений, а ныне — замкнутостью, угрюмой сумрачностью лиц и едкими высказываниями в адрес государственного вершиностояния.

Золотаревы не ошиблись в своих ожиданиях, они заметили, что пассажиры были необычно притихшие, разговаривали между собой в полголоса и по самым необходимым вопросам, казалось, что люди с настороженностью везли с собой общее внутреннее напряжение от какого-то необычного, незнакомого ожидания. Но чувствовалось, что люди к чему-то важному подготовлены, и это важное взывало к себе с листовки, наклеенной на стекле водительской кабины, и по тому, что его все видели и никто о нем не говорил, можно было понять — его призыв был всеми принят и обдуман.

Сойдя на своей остановке с троллейбуса, Золотаревы некоторое время, пока им разойтись, шли вместе и молча, потом Татьяна Семеновна сказала:

— Придут люди на митинг, по всему видно — этот вопрос для них решенный. Теперь важно, чем кончится митинг.

У Петра с волнением билось сердце, радостно блестели глаза, он с уверенностью ответил:

— Я спокоен — митинг кончится в нашу пользу, народ, если он сплочен, не может не победить.

— Это — теоретически. — С сомнением покачала головой Татьяна Семеновна.

— Сегодня мы докажем практически, — возразил Петр. На этом они разошлись по своим местам работы.

Татьяну Семеновну встретил директор школы Краснов Михаил Александрович. Он весело и радостно, поприветствовал ее. Он всегда весело приветствовал тех, кто, как и он, являлся на работу поутру, то есть раньше, чем вступал в свое властвование день, а раннее утро со своей бодростью и приветливостью только как бы пробуждало человека на добровольную, не произвольную деятельность и вознаграждало его трудовой бодростью и желанием достижения цели.

И этой ранней утренней зарядки духа Михаилу Александровичу вполне доставало не только на его директорский трудовой день, но еще и на участие в общественных делах по работе с людьми, и на научно-творческие дела, которые, собственно, венчали цель его жизни.

Михаил Александрович, встретил Татьяну Семеновну во дворе школы, который он обходил как хозяин. Он не мог понять тех школ, у которых пришкольное пространство ограничивалось входным крыльцом или, в лучшем случае, спортивной площадкой.

— Сегодня учащиеся освобождены от занятий на школьном поле, — сообщил Михаил Александрович, улыбчиво сощурив глаза, как бы извиняясь перед Татьяной Семеновной за изменение распорядка в работе с детьми, но эти изменения были неожиданными только для Татьяны Семеновны, как для нового человека в педколлективе. Он вежливо и осторожно вводил ее в курс жизни школьного коллектива:

— На поле с вашим старанием уже стало нечего делать, а ничегонеделание больше всего ребят угнетает и в некоторой степени вредит их психологии. Поэтому внесем разнообразие в их отдых. Историк наш Елизавета Леоновна давно просит приобщить ребят к археологическим поисковым раскопкам на Холмовой Гряде, которые ведут студенты истфака педуниверситета. Вот и пусть историк на недельку-две займет ребят, так сказать, сочетая приятное с полезным. И первая очередь на школьном автобусе уже поехала, а физик наш вызвался побыть водителем. Кстати, Петр Агеевич провел технический осмотр автобуса и кое-что подделал.

Они сидели на скамейке, сделанной руками учащихся, под одним из двух кленов, стерегущих по бокам крыльца вход в школу. Клены были еще относительно молодые, но уже с роскошными кронами, листья которых под низкими лучами солнца, казалось, были облиты розовато-зеленым глянцем и тихо светились прозрачно-приветливым светом.

Кто-то посадил и вырастил эти деревья, как и еловую аллейку от улицы к крыльцу, с каким-то философски-романтическим замыслом или намеком: входишь в храм знаний как бы по тернистой аллее, но ждет тебя там радостно сверкающий, манящий свет познаний.