Утраченные звезды - Степан Янченко

Он продолжал ходить решительным шагом и думать, подсчитывать и все же решил: Нет, за больницу я еще буду бороться, больно горячий кусок не могу подбросить своему классовому волку. И удовлетворенный сел за стол, к телефону.

Неожиданно приятная встреча

Ночь выдалась душная, тревожная, наполненная предчувствием чего-то неожиданного, что не сулило душевного облегчения. Такое беспомощно-гнетущее состояние души было самое тяжкое из всего того, что являли собою для простого рабочего человека реформы его жизни. Ведь, по сути, реформировались не только экономические завоевания, не только социалистическое общество, не только почти вековой советский уклад жизни, реформировался сам человек, его душевный образ бытия. И все это делается, как бандитское ночное грабительство.

Петр Агеевич превосходно знал, что душу невозможно реформировать, ее можно только обездушить, то есть сделать человека, обладателя души, бездушным, значит уродливым, изломанным, нравственно ослепшим и оглохшим, чего реформаторы-капиталисты к общему всечеловеческому огорчению и эпохальному осквернению успешно достигают. Но уродование законов исторического развития противоречит здравому смыслу общественного развития, в котором заложено лишь поступательное движение, а движение вспять лишает людей духовных крыльев для полета мыслей, отнимает силу духа для творчества и борьбы.

Такое тягостное состояние души вызывало у Петра Агеевича по ночам тревожные сновидения. Вот и на этот раз он пробудился с ощущением тревоги. Он с испугом открыл глаза, тотчас воздух в комнате беззвучно полыхнул слабым красным светом и мгновенно погас. Через минуту отражение отдаленной вспышки повторилось.

Петр осторожно, чтобы не разбудить жену, поднялся, прошел в кухню, сопровождаемый вспышкой немого пламени, выпил воды и на цыпочках, балансируя руками, вернулся в спальню, подошел к окну и остановился, наблюдая за далекими зарницами. Освещая полнеба, немые, они, казалось, сторожили душную ночь, а рассеянный полумрак в комнате при вспышке молнии в миг, будто сгорал и вновь воскресал из пепла.

Петр несколько минут постоял, понаблюдал веселые немые зарницы, вернулся к кровати, подумал: Должно, к утру — подойдет дождь. Мысль о возможном дожде соединилась с мыслью о делах предстоящего дня, за время которого его товарищи должны подготовить предстоящий митинг и, может быть, пригласят и его в помощь, а он будет рад помогать в общем деле.

— Ты что не спишь, Петя? — раздался сонный голос жены.

— Зарницы разбудили… Смотри, какие сполохи. Свет их, наверно, давил на глаза.

— Я в детстве любила спать под свет зарниц. В их свете наша деревня проступала очень красиво, как на переводной картинке, было так прекрасно уловить этот чудный, сказочный миг… Спи давай, с утра на работу, с невыспавшейся головой — плохо, — она тотчас затихла и по-детски засопела.

Петр прислушался к тихому дыханию жены и подумал: Милый, дорогой мне человек, должно, во сне ощутила минутное душевное счастье. При нынешней жизни люди только во сне и могут почувствовать душевное счастье, когда успокоятся мысли, — и закрыл глаза, а отсветы зарниц еще долго давили ему на веки.

А Татьяна Сергеевна, верно, ничего такого не чувствовала. ЕЙ с утра тоже надо было на работу: в школе она уже значилась в штате педколлектива и, пока еще не пользовалась каникулярным отпуском, занималась с учащимися на загородном школьном земельном участке, где уже буйно и гонко росли картофель, морковь, свекла, помидоры, фасоль. И школьная столовая на весь учебный год будет обеспечена собственными овощами и картофелем.

Такой порядок завел директор школы Краснов Михаил Александрович. Он выпросил участок земли в пригороде и шефскую помощь колхоза, который не поскупился на небольшие затраты на вспашку участка и на удобрения посевов. А удешевить школьное питание для детей в нынешней рыночной ситуации — самое разумное дело, да и детей занять, оздоровить трудом в сочетании с летним лагерно-полевым отдыхом — тоже разумное дело.

И для Татьяны Сергеевны применение к общей пользе своих с детства познанных агротехнических навыков и полдня пребывания на поле в кругу детей — тоже всесторонне полезное дело. А улавливать и разгадывать скрытые движения в детской стихии, и вовсе было похоже на увлекательное занятие, незнакомым до сих пор для нее искусством.

Утром на работу Золотаревы, как и прежде, ехали вместе. Как только они вошли в троллейбус со средней площадки, Петра Агеевича окликнул знакомый голос от кабины водителя:

— Эй! Петр Агеевич, утренний привет тебе!

Петр взглянул на позвавшего его человека и узнал в нем Станислава Алешина из автобусного хозяйства, с которым познакомился на собрании секретарей парторганизаций. Петр также громко и заметно доброжелательно ответил ему на приветствие.

На Золотарева оглянулись почти все пассажиры троллейбуса, его многие знали по работе на Станкомашстрое, или по многолетнему совместному проезду по заводскому маршруту и с интересом отнеслись к обмену приветствиями между этими различными по возрасту и, чувствовалось, по жизненным интересам мужчинами. Алешин явно раза в полтора был моложе Золотарева и по внешнему виду со своей наголо остриженной головой для стороннего глаза никак не подходил Золотареву в приятели.

По громкому оклику Алешина и по скрытому тону в голосе Петр понял, что Станислав вознамерился обратить на себя общее внимание пассажиров и продолжить разговор.

— Ты читал, Петр Агеевич, обращение работников заводской больницы о проведении завтра митинга в защиту больницы от директора завода, который вознамерился угробить больницу и оставить рабочих без лечебной помощи?

— Нет, не читал, — громко отвечал Петр и продолжал любопытствовать так, будто речь шла о совсем незнакомом для него предмете, — а ты где его видел и что в нем пишут?

— Да вот же оно приклеено, — указал Алешин на небольшой плакат, приклеенный на стекле водительской кабины. — Слушай, я прочту… Не возражаете, товарищи пассажиры, если я для всех прочту? А то, видите, человек еще не читал обращение, которое кричит к рабочим завода, — и, не дожидаясь общего согласия, а лишь в ответ на два-три голоса читай, читай стал внятно и громко читать.

Обращение сообщало о нависшей угрозе закрытия заводской больницы, которую директор завода перестал финансировать, ссылаясь на отсутствие средств, и в то же время не отдает больницу городу, имея, очевидно, какие-то свои корыстные намерения. Работники больницы призывали рабочих придти на митинг к центральным проходным завода завтра к 12 часам дня, чтобы сообща отстоять больницу, а с ней вместе и свою жизнь.

Кончив читать, Алешин, не поворачиваясь, минуту смотрел на плакат, как будто что-то еще высматривал в обращении, а на самом деле ждал ответной реакции пассажиров.

Петр и Татьяна знали это обращение и были обрадованы тому, что оно появилось в троллейбусе и, что нашелся человек, который принес его сюда, приклеил для общего прочтения, а потом и прочитал его вслух и ждал реакции людей на горячий, больной призыв врачей и медсестер. Они звали людей встать на защиту самих себя, сейчас они звали людей и кричали от собственной сердечной боли ради спасения этих же людей от физической боли.

Петр вдруг испугался минутного молчания пассажиров, разочаровался и оттого, когда некоторые на остановке стали выходить, не откликнувшись на обращение. И вдруг один мужчина, поднявшийся к выходу, громко проговорил:

— Думай, народ, думай, только недолго, а то скоро у нас столько станет покойников, что некому будет хоронить, и нас станут в полиэтиленовых мешках выбрасывать на свалку, как дохлых собак, и сжигать вместе с мусором. А мы все будем думать, мы все будем молчать, — и выпрыгнул из двери.

И Петр не мог дальше терпеть общего молчания, как ему показалось, спокойного равнодушия и непричастности к призыву медиков больницы и громко и горячо сказал:

— Правильный призыв свой обратили работники больницы к нам, рабочим. Они лечат больных из последних сил и возможностей, не получая даже зарплаты, и каким-то чудом спасают многих людей от хвори и смерти и призывают нас всех собраться и всем миром помочь им, отстоять больницу для нас же. Поддержим их, наших болельщиков и радельщиков, — общими усилиями отберем у директора больницу, она наша, мы ее строили на наши деньги для себя, — от горячности и волнения он задохнулся и замолчал. Татьяна взяла его за руку и стиснула пальцы, призывая к спокойствию.

— Только митингом беде нашей можно ли помочь? — проговорила женщина, не показывая своего лица из общей массы сидящих. — Соберемся на МИТИНГ, как уже было сколько раз, поговорим и разойдемся каждый сам себе… Мы на митингах выступаем, говорим сами себе, а кот Васька, как говорится, слушает, да ест.