Утраченные звезды - Степан Янченко

Бухгалтер Маргарита Фоковна Гринева явилась тотчас. Это была женщина средних лет и чуть выше среднего роста с гладко зачесанными, собранными на затылке в узел волосами светлого цвета, одетая в белую блузку и светлую юбку. От нее веяло легкими духами и какой-то бухгалтерской, что ли особенностью, и весь характер ее отразился в выражении педантичной строгости в лице. И фигурой своей она являла нечто особенное, что разительно отличало ее от директрисы. Если фигура Галины Сидоровны, казалось, была вылеплена из мягких материалов со всей щедростью ваятеля, то фигура Маргариты Фоковны по своей угловатости и прямолинейности представлялась вытесанной топором из твердого дерева.

Петр, глядя на Маргариту Фоковну, подумал, что в натуре Гриневой нашла отражение типичная бухгалтерская непреклонность, и заопасался, что с ней не сговориться о денежной помощи Левашовой и придется ему все взять на себя, если что-то помешает в части денежной помощи. Он с вопросительным вниманием смотрел на Галину Сидоровну. Он еще не знал всех тонкостей в магазине по оказанию помощи, а с таким бухгалтером и вообще, похоже, никакие тонкости не допускаются, и ждал, чем все кончит Галина Сидоровна, настроившаяся на оказание помощи Левашовой.

Галина Сидоровна и кладовщица Червовая стали попеременно рассказывать бухгалтеру о том, в каком труднейшем положении оказалась Левашова и что ей негде, кроме магазина, где работает ее муж, искать понимания, поддержки и помощи. Бухгалтерша слушала все время молча, но с пониманием смотрела на Людмилу Георгиевну, и по ее лицу и глазам было видно, что она думает о том, как помочь Левашовой и, не дождавшись предложения Галины Сидоровны, сказала:

— По-хорошему, ей надо тысяч семь-восемь рублей. Расходы могут быть, Людмила Георгиевна, самые непредвиденные, нынче самые простые услуги платные, и кругом цены с хищными зубами… А сделать помощь можно единственным, пока способом, я говорю пока до возвращения Николая Минеевича, дать кому-то, например, Петру Агеевичу в подотчет энную сумму, а он ее одолжит Людмиле Георгиевне. А вернется Николай Минеевич, тогда будем думать, как помочь, с ведома коллектива, конечно, — прибыль-то его, коллективная…

Предложение бухгалтера было, конечно, дельное и Петр был готов на него согласиться. Но, глядя на Маргариту Фоковну, он подумал: Но почему у нее такие ледяные глаза?.

Галина Сидоровна смотрела на Гриневу с пониманием, но в ее добрых глазах Петр читал выражение ее мыслей: Все это я заранее знала, что вы так предложите, но я должна была обратиться с таким вопросом. Так директрису понял Петр и хотел, было сказать, что он согласен с предложением бухгалтерши, возьмет в подотчет деньги и отдаст их Левашовой, но Галина Сидоровна его опередила:

— С какой стати я буду подставлять Петра Агеевича? Выпишите мне в подотчет семь тысяч рублей и выдайте их Людмиле Георгиевне.

У Левашовой будто дух перехватило: она молча раскрыла рот, несколько раз глотнула воздух, из ее глаз потекли непрошенные слезы, минуту она справлялась с охватившими ее чувствами благодарного волнения, потом двумя ладонями вытерла обе щеки свои и прерывающимся голосом сказала:

— Спасибо вам за ласку.

Маргарита Фоковна порывисто вскочила, со звуком, похожим навзрыд, наклонив низко голову, поспешно вышла, через несколько минут она вернулась с непривычно просветленным лицом и пачкой денег в руке. Но деньги она подала директрисе вместе финансовым требованием.

Галина Сидоровна с чуть заметной иронической улыбкой приняла деньги и, не пересчитывая их, уже с другой, дружеской улыбкой поднялась из-за стола. Передавая деньги Левашовой, Галина Сидоровна, уже улыбаясь всем своим мягким лицом и ласковыми глазами, напутствовала:

— Поезжайте, Людмила Георгиевна, к сыну, материнская ласка, забота и любовь лучше всяких лекарств. А потом, у меня легкая рука, у вас будет все хорошо, вот увидите, — и пожала ей руку, и расцеловала.

По щекам у Левашовой скатились слезинки, смахивая их ладонью, она тихонько говорила:

— Спасибо вам, добрые мои люди, что не оставляете меня до конца одну с моим горем, — и, как бы спохватившись, торопливо всех, в том числе и Петра поцеловала в щеки.

Петр задержался на минуту в кабинете директрисы и переговорил с Галиной Сидоровной о том, что за товаром на фабрику ему ехать теперь не по времени, может опоздать к посещению директора завода, и по магазину у него дел нет, так что он сопроводит Левашову в железнодорожную кассу за билетом и оттуда пойдет к заводу на встречу с товарищами по делегации. И начнется борьба с директором-капиталистом. Галина Сидоровна и ему пожелала успехов.

Аксана Герасимовна задержала Левашову во дворе, и, когда Петр подходил, то услышал, как кладовщица говорила:

— По бухгалтерскому делу, особенно в магазине, без строгости никак нельзя, а как человек Маргарита, она хороший человек, понимающий в судьбе людей, и всегда откликнется с советом и помощью, хотя и по-своему, по-бухгалтерски.

Идя рядом с Левашовой, Петр все же думал о Гриневой: Как явственно душевный строй проявляет себя на внешнем облике человека. Бывают, видно, обмерзшие души у людей, а чтобы этот лед в них не растаял, эти люди искусственно поддерживают в себе леденящую температуру. Выпусти душу из ледяного короба наружу, пусть от тебя дохнет тепло, и ты почувствуешь себя другим человеком.

И Петр улыбнулся сам себе: нет, у него душа не во льду, она у него всегда в разогретом состояний, душа его. Не даром Таня ему часто говорит: Теплая у тебя душа, Петя, мягкая, как теплый воск. Но он умеет делать ее и твердой. Такой ей предстоит быть в деле с директором завода, это он уже предчувствует, а иначе с директором-капиталистом и нельзя — тут будет разговор с позиций разных классов, с позиций разных интересов — частных и общественных. Именно такой разговор должен быть, и так он будет его вести.

Начало рабочего наступления

В каштановой аллее на обычном месте, у скамейки, встретились трое: Золотарев Петр, Костырин Андрей без привычного своего дипломата и Корневой Юрий Ильич, главврач больницы, на этот раз он был с дипломатом, в котором лежали листы с подписями, и направились к проходной. Все трое были настроены по-боевому.

Юрий Ильич нес в своей груди необычное для себя чувство боевой наступательности, даже агрессивности. Он еще не знал, как и с чем он будет наступать. Но он понимал, что и для него настал момент борьбы и что перед ним будет противником не просто директор завода, не беспонятливый руководитель предприятия, отбросивший заботу о рабочих людях своего завода, а будет хозяин, так или иначе противостоящий трудящимся.

Этот хозяин, незаконно или полузаконно в корыстных интересах овладевший общенародным достоянием, теперь присвоил себе не только основные средства производства, но и превратил их в орудие для управления людьми, больше того, — для владения судьбами людей труда. Эти люди еще не научились и не умеют защитить от капиталиста свои социальные права. По сути, не умеют постоять за свою жизнь и за жизнь своих детей, и этой слабостью людей, которые на него работают, хозяин, пользуясь их беззащитностью, манипулирует различными способами их эксплуатации.

И Юрий Ильич в эти дни понял, что для защиты простого, тем паче больного человека, если он взялся защищать людей от напасти, далеко недостаточно виртуозного владения скальпелем и знания анатомического строения человеческого организма. Что для защиты людей надо нечто большее, чем исполнение врачебного долга, нужна еще причастность к более широкому и активному гражданскому и социальному долгу.

А бодрость ему придавала поддержка идущих с ним товарищей и подписи десяти тысяч человек, лежащие в его чемоданчике, как голоса, взывающие к человеческому разуму. Но вдруг он ощутил, как что-то тоненькое, вроде паутинки, натянулось у него под сердцем и тихонько, радостно дрожало, и он бережно нес это дрожание, оберегая его от того, чтобы оно ненароком не оборвалось.

Петр шел на встречу с директором с чувством предстоящего исполнения своего товарищеского долга перед теми, кто поставил свои подписи под протестом против закрытия больницы. Полехин ему прямо сказал, что встреча будет нелегкая и что он, Петр Золотарев, нужен им как тяжелоорудейщик, известный директору, но независимый от хозяина и как бывший авторитетный, заслуженный рабочий, и как безработный, за которым стоят тысячи таких, как он, бывших рабочих, а голос его будет потому значимый для директора, ежели, он, Петр Агеевич, умело им сманеврирует по ходу разговора. Петр не сомневался, что он сыграет свою роль с пользой.

Костырин шел с мыслью, что переговоры с владельцем даром доставшегося ему капитала ни к чему положительному не приведут. Но он рассчитывал окончательно сориентироваться на дальнейшие шаги в борьбе за сохранение больницы в руках народа.