Фрейд - Питер Гай

Сторонники мэтра с нетерпением ждали его разъяснений. По свидетельству Джонса, всех их статья смутила. Сам Фрейд тоже был недоволен, причем сильнее обычного. Прибегнув к одной из своих любимых метафор, в марте 1914 года он мрачно сообщил Абрахаму: «Завтра я отошлю Вам «Нарциссизм», который родился в тяжких муках и обнаруживает все деформации, присущие таким родам. Естественно, я не очень доволен, но в данный момент ничего другого предложить не могу». Завершение работы принесло не облегчение, а, наоборот, неприятные симптомы недомогания: головные боли и проблемы с кишечником, поэтому Фрейд обрадовался, когда Абрахам заверил его, что статья действительно блестящая и убедительная, – обрадовался, был тронут, но не полностью убежден. «У меня очень сильное ощущение серьезных недостатков». Следует признать, что в эти месяцы основатель психоанализа пребывал в задиристом настроении; он готовил удар по Адлеру и Юнгу одновременно с правкой статьи о нарциссизме. Впрочем, дело было не только в этом. Мэтр стоял на пороге переосмысления психологии, которую собирался просто разъяснить.

Работа «Введение в нарциссизм» совершенствует и существенно усложняет идеи о психическом развитии, которые Фрейд высказал пять лет назад. Еще в ноябре 1909 года, комментируя доклад Исидора Задгера Венскому психоаналитическому обществу, основатель движения предположил, что нарциссизм, «одержимость собственной персоной (= собственными гениталиями)», является необходимой стадией развития при переходе от «аутоэротизма к объектной любви». Как мы помним, впервые эта идея в печатном виде появилась в статье о Леонардо. Кроме того, Фрейд упоминал ее в истории болезни Шребера, а затем еще раз, кратко и намеком, в «Тотеме и табу»[180]. «Нарциссизм» казался ему привлекательным термином, напоминающим об одном из любимых греческих мифов – о прекрасном юноше, который умер из-за любви к себе. Фрейд позаимствовал термин, не забыв упомянуть об этом, у немецкого психиатра Пауля Нэке и Хэвлока Эллиса, однако широкое распространение он получил только в 1914 году, после появления посвященной ему статьи.

В «Тотеме и табу» Фрейд отметил, что нарциссическая стадия никогда полностью не преодолевается, и это, по всей видимости, общая закономерность. Изначально термин «нарциссизм» применялся к половому извращению: страдающий нарциссизмом – это человек с отклонением от нормы, способный получить сексуальное удовлетворение, только превращая свое тело в объект любви. Но, как заметил мэтр, эти извращенцы не обладают монополией на эротический эгоцентризм. Как бы то ни было, шизофреники тоже изымают свое либидо из внешнего мира, но не подавляют его, а – по мнению Фрейда – обращают на себя. Но и это еще не все: психоаналитики также обнаружили многочисленные свидетельства присутствия нарциссических черт у невротиков, детей и представителей примитивных племен. В «Тотеме и табу» Фрейд добавил к данному списку любовников. Основатель психоанализа не мог избежать вывода, что в этом смысле нарциссизм «можно считать не перверсией, а либидинозным дополнением к эгоизму влечения к самосохранению». Термин приобретал все более широкое значение, сначала у самого мэтра, а затем, гораздо более безответственно, и в повседневной жизни, что явно дискредитировало его как диагностическое понятие. В 20-х годах прошлого столетия и позже, когда «нарциссизм» вошел в профессиональный лексикон, это слово использовали для обозначения не только полового извращения или стадии развития, но и симптома психоза, а также разнообразных объектных отношений.

Еще до того, как расширение значений в буквальном смысле уничтожило точность термина, «нарциссизм» поднял весьма необычные проблемы, которые Фрейд рассматривал с явной неохотой: он защищается от чувства того, что заменяет наблюдение бесплодными теоретическими спорами. Тем не менее, с сознанием долга прибавляет основатель психоанализа, он не вправе уклониться от попытки дать объяснение. Эта попытка вынудила признать, что «Я» может выбирать – и выбирает! – себя в качестве сексуального объекта наравне с другими. Иными словами, существует «либидо «Я» и «объектное либидо». Под давлением «либидо «Я» страдающий нарциссизмом любит себя таким, каким он когда-то был, какой он теперь или каким он будет, либо человека, который был частью его «Я». Но это не курьез и не редкое отклонение от нормы: определенная доля нарциссизма спрятана практически в каждом шкафу. Даже родительская любовь, «трогательная, по сути такая детская», есть «не что иное, как возрожденный нарциссизм родителей». Составляя постоянно растущий и несколько тенденциозный список, Фрейд остроумно заметил, что мир, похоже, переполнен нарциссическими личностями – это женщины, дети, кошки, преступники и юмористы[181].

Основатель психоанализа вполне логично предположил, что все это обусловлено нарциссическим наследием раннего детства. Ведь, получая наслаждение от любви к самому себе, которая кажется такой естественной, ребенок, как всегда подчеркивал Фрейд, не способен без борьбы отказаться от этого удовлетворения – как и от других. Этот вопрос поставил перед мэтром проблемы, которые он смог разрешить только после войны. В «Введении в нарциссизм» Фрейд утверждал, что растущий ребенок, столкнувшись с критическим воздействием родителей, учителей или общественного мнения, отступает в нарциссизм, создавая заменитель несовершенному «Я», на который затем переключает внимание. Это знаменитый «Я-Идеал», создаваемый критическими голосами из внешнего мира. В качестве патологического отклонения он проявляется в виде навязчивого ощущения, что за человеком наблюдают (снова Шребер!), но в нормальной форме это близкий родственник того, что мы называем совестью, действующей как страж «Я-Идеала».

Когда эту статью читал Абрахам, самое сильное впечатление на него произвели страницы с описанием бреда наблюдения, совести и «Я-Идеала». Однако он не стал сразу комментировать модификацию Фрейдом своей теории влечений. У Джонса беспокойство вызвал именно данный аспект статьи. Если существуют «либидо «Я» и «объектное либидо», то как быть с определениями, на которые до сих пор опирались психоаналитики? Тут имелась одна трудность: Фрейд давно предполагал, а в 1910 году открыто заявил, что влечения человека можно разделить на две большие категории – влечения «Я» и сексуальные влечения. Первые отвечают за самосохранение личности и не имеют никакого отношения к эротике. Вторые требуют эротического удовлетворения и служат цели сохранения вида. Но если «Я» может иметь эротический аспект, то влечения «Я» также должны быть сексуальными по своему характеру.

Коль скоро этот вывод верен, из него должны вытекать радикальные изменения в теории психоанализа, поскольку он явно противоречит предыдущим формулировкам Фрейда, согласно которым влечения «Я» не являются сексуальными. Неужели были правы критики мэтра, называвшие его пансексуалистом, вуайеристом, который везде находит секс? Сам Фрейд постоянно и решительно это отрицал. Или Юнг имел основание рассматривать либидо как универсальную силу, которая пронизывает все без исключения психические явления? Фрейд оставался невозмутим. Опираясь на свой клинический опыт, он объявил о категориях «либидо «Я» и «объектного либидо» как о необходимом расширении старой психоаналитической схемы и настаивал, что в них нет ничего особенно нового. Беспокоиться уж точно не о чем. Его сторонники не проявляли подобной уверенности; они яснее, чем автор, видели радикальные последствия. «Это наносило, – вспоминает Эрнест Джонс, – неприятный удар по теории инстинктов, над которой до той поры работали психоаналитики». Статья Фрейда «Введение в нарциссизм» заставила Джонса и его друзей нервничать.

Эти противоречивые оценки затрагивают основы психологии как науки. Фрейд никогда не был полностью доволен своей теорией влечений, как в первоначальной форме, так и в окончательной. В «Введении в нарциссизм» он жалуется на полное отсутствие теории влечений – Trieblehre, которая может дать исследователю психологии некие надежные ориентиры. Такое отсутствие теоретической ясности в значительной степени было обусловлено неспособностью биологов и психологов прийти к согласию о природе влечений, или инстинктов. Без их руководящих указаний Фрейд создал собственную теорию, наблюдая за психологическими явлениями в свете доступной биологической информации. Чтобы понять влечение, требуются обе научные дисциплины, поскольку оно, как говорил мэтр, стоит на границе физического и психического. Это влечение, превратившееся в желание.

В тот период, когда появилась статья «Введение в нарциссизм», Зигмунд Фрейд все еще заявлял о своей приверженности той классификации влечений, которая делила их на предназначенные для самосохранения и те, которые служат сексуальному удовлетворению. Как нам известно, он еще в 80-х годах XIX века любил цитировать слова Шиллера, что миром правят любовь и голод. Однако основателю психоанализа стало ясно, что, интерпретируя нарциссизм как сексуальную любовь к самому себе, а не просто особую перверсию, он решительно разрушал простоту своей старой схемы. Теперь он уже не мог, несмотря на все старания, сохранять то разделение влечений на два класса, которое служило ему на протяжении двух десятилетий: оказывается, любовь к себе и любовь к другим отличаются только объектом, а не сутью.