Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

В декабре 1932 г., вслед за ратификацией советско-польского пакта о ненападении, полпред Антонов-Овсеенко «выдвинул предложение предусмотреть выдачу в Польшу заказов в двойном размере по сравнению с 1930 г., т. е. 60 мил. руб. в год, и на этой основе повести с Польшей переговоры о заключении торгового договора». Полпред настаивал на безотлагательном «внесении вопроса в Сессию». Анализ данных НКВТ «о наших экспортных и импортных предположениях» убеждал, что заключение торгдоговора на предложенной Антоновым-Овсеенко базе было бы «крайне трудным и невыгодным», поскольку «жертвы, на которые мы должны были бы пойти для заключения такого договора, в настоящее время были бы непосильны для нас» и «не оправдывались бы значением, которое польский рынок имеет для наших экспортных товаров в настоящее время». Член Коллегии НКИД не мог, однако, не оценить «крупное политическое значение», которое имело бы заключение такого договора и выражал уверенность, что под воздействием спада польского экспорта «теперь и Пилсудский изменил свое отношение к этому делу». Поэтому Стомоняков призвал коллег в НКИД и НКВТ «все же попытаться поискать возможности» заключить торговый договор с Польшей. Поскольку контингент заказов для Польши из «нормальных импортных планов и планов Торгсина» в любом случае оказался бы «неизбежно скромным», он предлагал компенсировать эту слабость предоставлением ей почтового и железнодорожного транзита в страны Востока, чему Варшава «придавала всегда чрезвычайно большое (и преувеличенное) экономическое и политическое значение». Кроме того, Стомоняков предлагал обсудить предоставление Польше особых контингентов за счет освобождения для экспорта в третьи страны соответственных количеств наших товаров, предназначенных для внутреннего рынка[1280]. Результаты обсуждения предложений Стомонякова в Коллегии НКИД и на различных уровнях НКВТ, вероятно, оказались мало обнадеживающими, и на полгода проблема заключения торгового договора с Польшей ушла в тень.

Наконец, 26 июня Стомоняков от имени руководства НКИД официально поставил этот вопрос перед Политбюро[1281]. Политические мотивы этого и других предложений Наркоминдела по улучшению отношений с Польшей, заместитель наркома Н.Н. Крестинский объяснял необходимостью «форсировать сближение с Польшей», что в свою очередь диктуется задачей «заставить ее занять определенную позицию и оборвать направленные против нас переговоры [Польши] с Германией» Один из главных сторонников советско-немецкого сближения, Крестинский летом 1933 гг. констатировал: «Мы должны сейчас приложить все старания к углублению и расширению наших отношений с Польшей во всех решительно областях, т. е. в области политической, экономической, культурной и военной»[1282]. С другой стороны, от тех или иных директив Политбюро относительного торгового договора с Польшей, отмечал заведующий 1 Западным отделом НКИД, зависело разрешение всех вопросов экономических взаимоотношений с Польшей[1283].

Постановление о передаче вопроса о торговом договоре с Польшей в комиссию Молотова по внешнеторговым делам[1284] свидетельствовало об отсутствии у руководства Политбюро возражений против его политической целесообразности и о, по меньшей мере, серьезных сомнениях относительно экономической оправданности такого договора.

На протяжении августа-сентября 1933 г. комиссия Молотова не приступала к рассмотрению предложения НКИД, несмотря на посланное в середине сентября напоминание НКИД о соответствующем решении Политбюро. В конце лета – начале осени 1933 г. министром торговли Зажицким и коммерческим атташе польской миссии в Москве Жмигродским были высказаны пожелания о проведении полномасштабных торговых переговоров с СССР. «Несомненно, – делал вывод Стомоняков, – вопрос о заключении торгового договора назрел с обеих сторон»[1285]. Несмотря на надежды руководителей НКИД в октябре-декабре 1933 г. получить в скором времени положительное решение о торговых переговорах с Варшавой и на попытки подтолкнуть к этому Политбюро (Литвинов направлял соответствующие запросы 14 сентября, 5 и 10 октября, Крестинский – 25 ноября, «несколько раз писал дополнительно в Политбюро» Стомоняков), предложения о заключении такого договора оставался без движения (как, впрочем, и некоторые другие инициативы НКИД по расширению сотрудничества с Польшей)[1286].

В марте и мае 1934 г. М.М. Литвинов предпринимал попытки убедить руководство ЦК ВКП(б) пересмотреть свою позицию. «Наше отрицательное отношение к заключению торгового договора, несмотря на многократные к нам обращения, ослабляют нашу позицию в польской общественности. Заключение торгового договора укрепит наши позиции в Польше и кроме того позволит использовать для целей нашего экспорта и без того выдаваемые, но без достаточной компенсации, крупные заказы польской общественности [sic], – резюмировал он аргументы, звучавшие на протяжении предшествующих 11 месяцев. – Как я уже сообщал в моем письме от 16 марта с/г. за № 9608, соображения НКВТ против торгового договора совершенно неубедительны. НКВТ всегда утверждал, что для заключения торгового договора у нас нет ни заказов, ни экспорта на Польшу. Между тем… ежегодно, также и в этом [1934. – Авт.] году, всегда внезапно и без политического и достаточного хозяйственного использования, нами выдаются крупные заказы в Польшу. Нарком ссылался также на значительные поставки советского хлопка текстильным предприятиям Польши и другие внешнеторговые операции, проводимые без всякого плана. «Я прошу, – обращался Литвинов к руководителям ЦК, – принять по этим вопросам предложения, изложенные в моем письме от 16 марта»[1287] (их точное содержание прояснить не удалось).

Это обращение, по всей вероятности, оказалось последним; проблема торгового договора с Польшей на несколько лет сошла с повестки дня. Советско-польский торговый договор был подписан лишь в ноябре 1938 г. – в иной международной ситуации и под влиянием иных мотивов, нежели выдвигавшиеся НКИД в 1933–1934 гг.

26 сентября 1933 г.

Опросом членов Политбюро

130/94. – О прилете латвийской эскадрильи в Москву.

а) разрешить прилет латвийской эскадрильи в Москву.

б) считать возможным на прилет латвийской эскадрильи ответить соответствующим нашим полетом в Латвию.

Выписки посланы: т.т. Литвинову, Тухачевскому, Уншлихту, Артузову.

Протокол № 146 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.10.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. On. 162. Д. 15. Л. 84.

Со стремительным ухудшением отношений СССР с Германией неполнота (если не ущербность) политических связей между Москвой и Ригой становилась нетерпимой, тем более, что латвийские общественные круги проявили наличие у них иммунитета против затронувшего соседние страны национал-социалистического поветрия. Одним из факторов, сказавшихся на прочности позиций советской дипломатии в регионе, являлось состояние контактов с военными кругами Латвии, Литвы и Эстонии. С конца 1928 г. СССР не имел военного атташе в Риге, а Латвия – в Москве. В 1933 г. взаимное выжидание проявления инициативы со стороны партнера продолжалось. К тому же, после кончины в начале мая полпреда А.И. Свидерского, Москва к сентябрю 1933 г. еще не остановила свой выбор на какой-либо кандидатуре преемника и довольствовалась поверенным в делах.

Развитие событий в Германии тревожило Ригу. В сентябре 1933 г. эти тревоги оказались достаточно сильными, чтобы латвийское правительство отказалось от занимаемой ранее принципиальной установки в вопросе об обмене военными атташе и развитии связей в военной области с СССР, а именно, что Москва должна сделать первый шаг навстречу. Латвийский посланник Бильманис в середине сентября в беседе с бывшим полпредом в Риге И.Л. Лоренцом сделал предложение о возможности прилета в Москву латвийской эскадрильи. Глава Наркоминдела немедленно обратился с запиской к секретарю ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичу в срочном порядке рассмотреть вопрос на Политбюро. Литвинов предлагал, учитывая заинтересованность СССР «в приближении к нам Латвии и в частности в установлении связи с латвийской армией», неофициально ответить посланнику, что необходимо официальное предложение, на которое будет дан положительный ответ. Нарком считал, что вполне возможен и ответный визит советской эскадрильи; единственное «возражение против этого предложения, – писал он, – я вижу в том, что прилет латвийской эскадрильи мог бы дать повод и другим государствам обратиться к нам с аналогичными предложениями», но они могут быть отклонены ссылкой на позднее время года[1288].

В переписке НКИД с полпредством в Риге возможность активизации военно-политических отношений с Латвией путем обмена визитами эскадрилий не обсуждалась. В начале ноября 1933 г. НКИД, получив от латвийской стороны официальное предложение об обмене военными атташе, настойчиво обращался к Ворошилову с просьбой ускорить решение данного вопроса, мотивируя это тем, что «в связи с начавшимся процессом фашизации Латвии» «политическое влияние латвийской армии в ближайшее время вырастет еще больше», в силу чего необходимо укреплять с ней связи[1289].