Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

16 октября корреспондент ТАСС в Варшаве И. Ковальский известил о решении Москвы директора агентства «Искра» и председателя Союза журналистов Польши М. Счежинского. Он реагировал на него выражением сомнений, что «в такой короткий срок поездку удастся организовать»[1332]. Несколькими днями позже полковник Счежинский предоставил советской стороне список намеченной делегации, в который не были включены ни авторитетные пилсудчики (включая Матушевского и Медзинского), ни деятели оппозиции. НКИД и редакция «Известий» (т. е. близкие к Кремлю И.М. Гронский и С. Раевский) пришли к общему заключению: ответ Счежинского «является достаточно наглым, если учесть, что первоначальная инициатива исходила с польской стороны». О причинах такого поведения Москве оставалось гадать («Бек, очевидно, полагал, что присутствие делегации на празднествах 7 ноября придаст ее поездке характер большой политической манифестации, которую он, по-видимому, теперь считает несвоевременной»)[1333]. Обстановка, в которой проходил визит Л. Райского в Москву 6-13 ноября[1334], свидетельствует, что возникшие в НКИД и «Известиях» предположения были малоосновательны; польская сторона предпочла скорее пойти на срыв предварительной договоренности о визите представителя Пилсудского (будь то Медзинский, Матушевский или Счежинский), чем придавать задуманной акции характер экскурсии журналистов различной политической ориентации.

Дополнительным обстоятельством, приведшим к падению интереса поляков к организации визита журналистов (и возможно сказавшимся на решении «инстанции), явилось отсутствие в Москве Сталина и Радека, который с 7 октября по 7 ноября 1933 г. находился в отпуске[1335]. Между тем, М. Счежинский, сообщал Антонов-Овсеенко, «будет иметь и особые поручения», он «оттягивает поездку, ибо хочет повидаться именно с т. Радеком и т. д.»[1336].

Вследствие возникших разногласий визит польских журналистов в Советский Союз в дни празднования 17-й годовщины Октябрьской революции не состоялся, а в конце ноября Б. Медзинский сообщил полпреду, что, поскольку в СССР не готовы принять делегацию журналистов правящего Беспартийного блока, их приезд «вовсе отпадает». Антонов-Овсеенко, который, после беседы с редактором «Газеты Польской», был убежден в серьезности намерений маршала относительно продолжения неофициальных дискуссий с СССР, считал «большой ошибкой, что мы не согласились на приезд журналистов правящего блока»[1337].

23 октября 1933 г.

Опросом членов Политбюро

76/56. – О Польше.

Утвердить следующий текст ноты Польше (см. приложение[1338]) с опубликованием в печати.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 148 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 23.10.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 15. Л. 117.

21 октября на советское консульство во Львове было совершено нападение, в результате которого активистом нелегальной Организации украинских националистов М. Лемыком был убит секретарь консульства А. Маилов, а другой сотрудник ранен. Львовское покушение подкрепило поступавшую в Москву информацию о том, что польское правительство, «несмотря на его нынешний курс в отношении СССР, стремится «на всякий случай» поддерживать и разжигать антисоветские и даже интервенционистские настроения на Западной Украине»[1339]. В утвержденной Политбюро ноте польскому МИД заявлялось, что нападение на львовское консульство «нельзя не поставить в связь с той кампанией, которая уже в течение продолжительного времени ведется в некоторых воеводствах Польши» и которая «не знает никаких границ в травле, клевете и науськивании на Советский Союз». Полпред Антонов-Овсеенко предлагал выставить требование о снятии местных властей, оказывающих покровительство антисоветским кругам, однако Москва ограничилась указанием на то, что «это покушение могло возникнуть лишь в атмосфере, созданной упомянутой кампанией, которой… попустительствовали некоторые польские власти». Во врученной полпредом ноте от имени правительства СССР был заявлен «формальный протест» против нападения на львовское представительство[1340].

В предложениях, направленных Политбюро, руководство НКИД предлагало воздержаться от публикации ноты, чтобы избежать «осложнений» в отношениях с Польшей, которые предсказывал Антонов-Овсеенко и которых, констатировал Стомоняков, «мы отчасти боялись». Решение об опубликовании «было принято помимо нас [НКИД. – Авт.]»[1341], вероятно, под влиянием общего ужесточения критики поведения польских властей на украинских землях[1342]. Советская нота по делу о нападении на львовское консульство была опубликована в «Известиях» 24 октября.

Реакция польского правительства на открытый протест СССР оказалась более спокойной, чем та, которой первоначально опасались в НКИД. Содержание ответной ноты Польши и меры, принятые польскими властями, вполне удовлетворили руководителей советской дипломатии. Антонову-Овсеенко было указано воздержаться от предъявления новых претензий (в частности, от требования смертного приговора для М.Лемыка)[1343].

1 ноября 1933 г.

2. – О переговорах с поляками об авиалинии (т. Уншлихт).

Подтвердить прежнюю линию Политбюро о смешанном акционерном обществе.

Выписки посланы: т.т. Уншлихту, Крестинскому.

Протокол № 148 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.11.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 15. Л. 111.

Переговоры о воздушной линии Варшава – Москва были начаты в конце октября 1933 г., несмотря на стремление Польши ускорить заключение воздушной конвенции с СССР. 22 октября в Москву прибыл начальник польской гражданской авиации полк. Ю. Филипович, однако, советские органы оказались не готовы к немедленному открытию переговоров.

Штаб РККА 23 октября доложил свои предложения по оптимальному с его точки зрения проведению маршрута для трассы Варшава – Москва; согласование между Штабом и ГУГВФ вопросов о маршруте, выделении посадочных площадок и их оборудовании было завершено лишь 4 ноября[1344].

Более серьезным препятствием оказался вопрос об организационно-правовой схеме управления воздушной линией. Насколько удалось установить, Политбюро никогда не принимало официального постановления о необходимости создания смешанного акционерного общества для советско-польской авиалинии по примеру советско-германской компании «Дерулюфт». Вероятно, такие указания были даны Кремлем в иной форме и позднее «легализованы» ссылкой на «прежнюю директиву Политбюро», либо «инстанция» придала старому решению о «Дерулюфте» смысл прецедента для последующих соглашений с другими странами.

Польская сторона предлагала иной способ организации сообщения – путем параллельного и поочередного обслуживания линии (система «пула» или «сообщества»), как это было принято на всех иных европейских линиях (в том числе, с участием немцев). По заключению польского Министерства коммуникации, отказ от этого общепринятого механизма в пользу советского варианта потребовал бы от Польши дополнительных расходов (около полумиллиона злотых)[1345]. Однако ознакомление польских специалистов с оборудованием московского аэродрома и организацией полетов советской гражданской авиации вызвало у них отрицательное впечатление и склонило к выдвижению компромиссной концепции создания постоянного согласительного и надзорного органа, способного регулировать вопросы, возникающие при параллельной эксплуатации линии ведомствами двух стран[1346].

Возникшие разногласия имели очевидную политическую подоплеку. 23 октября (вероятно, в связи с прибытием в Москву Филиповича) французский посол Ш. Альфан сообщил Литвинову о желании Франции принять непосредственное участие в организации и эксплуатации линии Варшава – Москва. Это предложение подтверждало пожелания, ранее высказанные Котом и Шомье и изложенные в записке Литвинова в Политбюро 21 сентября 1933 г. К тому же сообщение посла было сделано в преддверии доверительных бесед Литвинова с Поль-Бонкуром, в ходе которых впервые возникла тема возобновления франко-русского союза, направленного против Германии. Поэтому французское предложение не могло не вызвать позитивного отклика со стороны НКИД. Руководители Польши, напротив, опасались, что непосредственное франко-советское сближение приведет к умалению роли Польши и ослабит ее позиции в Центрально-Восточной Европе. Предложенная ими система «пула» должна была привести к зависимости французской стороны от договоренностей с Варшавой, тогда как советская схема смешанного общества открывала путь к трехстороннему соглашению.