Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

Установление Политбюро минимального объема советских перевозок через территорию Латвию затрагивало и другую область советской политики в Прибалтике, вызывавшую противоречия между внешнеторговым и дипломатическим ведомствами. Неожиданная денонсация НКВТ договора с Мемельским лесным синдикатом 16 июня ставила под сомнение выполнение предполагаемых обязательств СССР по объемам транзита через Латвию, что не могло не затруднить урегулирование торговых отношений с нею. В результате подтверждения старого решения Политбюро, НКВТ оказывался перед необходимостью либо отказаться от денонсации мемельского соглашения, либо обеспечить объемы транзитных перевозок иными способами.

4 июля 1933 г.

18/9. – О поездке тов. Ганецкого в Польшу.

Разрешить тов. Ганецкому поездку в Польшу сроком на две недели по делам архива Ленина.

Протокол № 141 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.7.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 926. Л. 5.

Член Коллегии НКВТ Я. Фюрстенберг-Ганецкий с начала 1920-х гг. вел переговоры с польскими властями о передаче в СССР архива В.И. Ленина, конфискованного летом 1914 г., при его аресте австрийской полицией в Поронине. В 1924 г. Ганецкому удалось получить лишь «незначительную часть» этого архива, который, по сведениям официальных польских лиц, находился в распоряжении II Отдела Генерального (Главного) Штаба и составлял около 10 центнеров книг и рукописей различных лиц[1268]. В начале 1933 г. Ганецкий возобновил контакты с польской миссией в Москве по этому поводу, вероятно, рассчитывая, что ему удастся использовать свои добрые отношения с посланником и репутацию «одного из наиболее искренних сторонников» сближения СССР и Польши для возвращения поронинского архива. К апрелю польская миссия располагала согласием Варшавы на архивную экспедицию Я.С. Ганецкого[1269]. Со своей стороны, в июне 1933 г. Ганецкий обеспечил сбор «очень интересной» коллекции документов, «относящихся к личности Коменданта», которую намеревался передать Польше[1270]. Вероятно, Институт Маркса-Энгельса-Ленина (или же сам Ганецкий) обратились с просьбой в ЦК ВКП(б) разрешить ему поездку в Польшу задолго до июля 1933 г., но вынесение окончательного решения откладывалось.

В ходе предпринятой в конце июля – начале августа поездки в Варшаву и Краков Ганецкий был принят ближайшим сподвижником Пилсудского, бывшим премьер-министром Валерием Славеком. 22 июля Ганецкий передал Славеку (с которым был знаком по прежней революционной деятельности) 578 документов царских архивов о ранних этапах политической биографии Ю. Пилсудского и деятельности его сотрудников[1271]. Ганецкий встречался с другими официальными и частными лицами, имевшими отношение к судьбе поронинского архива. Тем не менее, результаты миссии оказались разочаровывающими. Ганецкому были переданы лишь разрозненные страницы рукописей Ленина, протоколов Пражской конференции 1912 г. и фотокопии некоторых других партийных документов. Ему было отказано в разрешении лично участвовать в разборе австрийских полицейских архивов. По возвращении в Москву Я. Ганецкий через Ю. Лукасевича вновь возбудил ходатайство о продолжении поисков документов Ленина в архивохранилищах Главного Штаба[1272].

15 июля 1933 г.

Опросом членов Политбюро

63/97. – О полете наших самолетов в Польшу.

а) Для ответного визита в Польшу считать возможным 18 июля послать 2 самолета Р-5 с экипажами: первый – помкомвойск УВО Ингаунис и инж. инспекции ВВС РККА Мезинов; второй – командир 252 авиабригады Туржанский и бригад. инж. Павлов по маршрутам: для первого – Москва – Гомель – Львов – Варшава – Лида – Витебск – Москва (с посадкой во Львове и Варшаве), для второго самолета – Москва – Витебск – Полоцк – Вильно – Варшава – Брест – Гомель – Москва (с посадкой в Варшаве)

б) ассигновать на перелет 372 доллара.

Выписки посланы: т.т. Ворошилову – все; Артузову, Крестинскому – а; Гринько – б.

Протокол № 141 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.7.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. On. 162. Д. 15. Л. 3.

В середине мая 1933 г., в рамках перелета в Вену, польские летчики капитан Е. Баян и капитан П. Дудзиньски совершили полет над советской территорией, сделав кратковременные остановки в Харькове и Ленинграде. Поскольку перелет польских летчиков преследовал спортивные цели, ответной акции с участием старших командиров ВВС РККА был также придан полуофициальный и «гражданский» характер. По существу полет делегации под руководством помощника командующего войсками Украинского военного округа Ф.А. Ингауниса (т. е. начальника авиационных сил крупнейшей группировки РККА мирного времени) имел самостоятельное и гораздо большее значение, нежели скромный визит польских летчиков в СССР.

Посещение советскими летчиками Кракова и Варшавы состоялось 18–22 июля 1933 г., полет они совершили на почтовом самолете Р-2. Полпред СССР и директор департамента гражданской авиации Польши Ю. Филипович устроили приемы по этому случаю. Делегация осмотрела заводы по производству авиационных двигателей и учебный центр летного состава в Демблине. В ходе бесед Ингауниса с Филиповичем обсуждался вопрос о желательности установления постоянной воздушной связи между двумя странами[1273]. Перед вылетом из Варшавы Ф. Ингаунис дал интервью официозной «Газете Польской», в котором, в частности, заявил, что члены делегации «полны восхищения польской авиацией», СССР и Польша могли бы «организовать совместные воздушные рейсы и обмениваться своим опытом в области авиации»[1274].

Находившийся в те дни в Варшаве заведующий Бюро международной информации ЦК ВКП(б) К. Радек оценил «встречу, которую устроили в Польше нашим летчикам как, «необычайную», что, по его мнению, отражало «поворот в польской внешней политике в пользу сближения с СССР»[1275].

31 июля 1933 г.

Опросом членов Политбюро.

106/92. – а) о мемельском лесном договоре б) о торговом договоре с Польшей (ПБ от 7.III.33 г., пр. № 132, п. 73/50).

Передать на рассмотрение в комиссию т. Молотова.

Протокол № 142 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.8.1933. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 927. Л. 23.

Повторная постановка вопроса на Политбюро о соглашении с мемельским лесным синдикатом была продиктована достаточно откровенным нежеланием НКВТ и «Экспортлеса» выполнить решение Политбюро от 1 июля. «Экспортлес» предпринял своеобразные шаги к выполнению решения высшей инстанции. Директивы правления «Экспортлеса» торгпреду в Каунасе Кушнеру оказались «резко расходящимися» с решением советского правительства (скорее всего, имелось в виду решения, принятые после постановления Политбюро от 7 июля) и с основанной на этом решении информации НКИД. Приезд мемельской делегации в Москву для переговоров о пролонгации договора на 1934 г. увязывался не только с отказом синдиката от требований по ассортименту леса, но и с согласием на выплату минимальной гарантии в размере 6–7 пенсов за кубофут, вместо 1/2 пенса в 1933 и намечавшихся на 1934 г. 2 пенсов. Карский был прав, когда писал, что эти требования равносильны отказу от переговоров[1276]. Одним из факторов, оказывавших серьезное негативное влияние на финансовую сторону соглашения «Экспортлеса» с мемельским синдикатом лесопереработчиков, являлись железнодорожные тарифы на том участке транзита леса в Мемель, который проходил по латвийской территории. Латвийские власти прилагали максимальные усилия к тому, чтобы транзит был направлен на латвийские порты, а не по железным дорогам на Мемель. Отказ Риги пойти на уступки в вопросе о тарифах делал затруднительным разрешение проблем валютных поступлений от поставок леса в Мемель для НКВТ. Усилия советских дипломатов в Латвии успехов не приносили. Тем самым, процесс согласования позиций с мемельским синдикатом оказался для НКВТ крайне трудным. По всей видимости, А.П. Розенгольц продолжал считать наилучшим разрешением проблем денонсацию соглашения. Позднее, когда осенью 1933 г. все же наметился прогресс в переговорах с мемельским синдикатом, рассматривалось предложение одного из «отцов-создателей» синдиката – Волсонка – о «личной компенсации соответствующих лиц латвийского железнодорожного управления за снижение тарифа на 11 %»[1277].

30 июля 1933 г. полпред Карский сообщал в НКИД, что торгпред Кушнер до сих пор не получил «по своей линии директив для предварительных разговоров с правлением мемельского синдиката» и что, якобы по словам торгпреда, вопрос еще раз будет обсуждаться сессией. Судя по вопросительному знаку на полях данного доклада Карского, в 1 Западном отделе не были осведомлены об обращении НКВТ в Политбюро[1278]. По всей видимости, в комиссии Молотова требования «Экспортлеса» были урезаны, поскольку на состоявшихся в Москве в начале сентября переговорах с делегацией синдиката речь уже шла не о 6–7 пенсах минимальной гарантии за кубофут, а о 2 пенсах. Однако НКВТ сдавал позиции крайне неохотно. Уступая в вопросе о размере минимальной гарантии, наркомат сокращал объемы годовых поставок (с 200 до 150 тыс. фестметров), а также настаивал на изменениях в спецификации, которые вели к «уменьшению выхода готовой продукции[1279]. Лишь когда осенью 1933 г. наметилось повышение цен на пиломатериалы на европейском рынке, переговоры «Экспортлеса» с мемельским синдикатом стали продвигаться более успешно. Но только в начале декабря торгпреду Кушнеру удалось подписать текст нового соглашения.