Откровение в Галисии - Долорес Редондо

свернуть им всем шеи.

— Элиса, лучше молчи, — предостерег Ортигоса.

— Клянусь тебе, я не хотела так думать, я гнала эти мысли…

— Но?..

— Но я слышала слова маркизы в день смерти ее мужа, когда Фран сотрясался от рыданий у кровати отца. Старуха даже в одной комнате с ними не могла находиться.

Эрминия с мрачным видом кивнула, тогда как молодая женщина продолжала:

— Фран не внимал нашим словам и ни на секунду не отходил от покойного, не отпускал его руки. Я была измотана и отправилась спать, тогда-то и услышала этот разговор. Альваро стоял у окна и смотрел на сад, а мать ему сказала: «Теперь ты главный в нашей семье. Нужно решить проблему с твоим недоумком-братцем и его беременной потаскухой».

— А он что?

— А он сказал: «Я знаю, что нужно делать».

— Это ни о чем не говорит, — парировал Лукас.

Элиса продолжала:

— На следующий день после похорон Фран отказался идти в дом. Он выгнал нас всех с кладбища. Было очень холодно, собирался дождь. Я вернулась в особняк, поднялась в нашу комнату и наблюдала за женихом из окна. Он сидел у могилы, рядом с кучей земли, которой могильщик засыпал яму. Мне было очень тревожно, я не знала, что делать и к кому обратиться. Фран не просто скорбел, он словно сошел с ума, потерял голову. Затем я увидела Альваро. Он подошел к брату, сел рядом и долго с ним разговаривал. Когда начался ливень, они вместе пошли в церковь. До этого никто не мог уговорить Франа сдвинуться с места, поэтому я была тронута увиденным.

— А теперь твое мнение изменилось?

— Не знаю, Мануэль. Фигура Альваро окутана мраком. И эта история, которую только что рассказала Эрминия…

— И что? — взорвался Ортигоса. — Ребенок отказался стрелять в собаку. Господи боже мой! Да это только говорит в его пользу, он был еще мальчишкой.

— Он целился в отца из ружья, — печально возразила Элиса. — Маркиз назвал сына убийцей и так боялся его, что отослал из Галисии. Мать просила Альваро решить проблему с братом, потому что тот стал обузой. Вы ведь сами уверены, что Фран не совершал самоубийства, — подвела итог девушка, глядя на Лукаса и Мануэля.

— Ты ищешь связь там, где ее нет, — раздраженно возразил писатель.

— Почему тогда ты спрашивал меня, видела ли я твоего мужа той ночью?

Ортигоса заметил, что Эрминия вздрогнула: ей он задавал тот же вопрос.

Лукас поднял руку, словно прося слова.

— Потому что я думал, будто в церковь входил Альваро. На самом деле я видел его куртку и того, кто ее надел. И это еще ни о чем не говорит. Куртка обычно висела на гвоздике в конюшне. Ты сама сказала, что ночь была холодной, поэтому кто угодно мог взять ее и пойти в церковь. Кстати, — добавил священник многозначительно, — похоже, что все вы собирались навестить Франа, каждый в определенное время, и были в храме. Или, во всяком случае, где-то поблизости.

Женщины промолчали и только склонили головы.

Мануэль ощутил, как внутри него закипает ярость. Повисшее молчание напоминало затишье перед грозой. Он практически слышал, как мысли собравшихся на кухне искрят от подозрений. По очереди взглянул в лицо каждому. Дамиан в дорогой некогда кепке, которую много лет назад ему подарил хозяин, сидел, предусмотрительно опустив взгляд и всем своим видом демонстрируя сдержанность человека, много лет служившего богатым господам. Заплаканная Эрминия вела себя в точности как мать, которая всегда на стороне своих детей. Испуганная и растерянная Элиса хотела, чтобы решение за нее приняли другие.

Ортигоса вскочил на ноги, в три прыжка пересек кухню и помчался к лестнице.

— Ты куда? Что ты задумал? Мануэль!

Писатель быстро бежал наверх, а вслед ему доносились крики. Он свернул в темный коридор, куда выходили массивные двери, остановился у последней и громко постучал — в точности как гвардейцы, — требуя, чтобы его впустили без промедления.

Ему открыла маркиза собственной персоной.

— Сеньор Ортигоса, я была уверена, что больше не увижу вас здесь. Похоже, я недостаточно ясно выразилась.

В покоях старухи работал телевизор. Сиделка занимала то же самое кресло, что и в прошлый раз, — видимо, ее привычное место. Она бросила на Мануэля беглый взгляд, каким награждают незваных гостей. Писатель даже обрадовался, что маркиза не предложила ему войти.

— Похоже на то, — ответил Ортигоса, разглядывая Ворону, слушавшую его со скучающим видом, слегка склонив голову набок.

— И что вам угодно? — раздраженно спросила она.

— Вы утверждали, что ваш супруг не ошибся, сделав наследником Альваро. Старший сын отлично справился со своей ролью.

Старуха прикрыла глаза и пожала плечами, дав понять, что это очевидно.

— Почему вы выгнали двенадцатилетнего мальчика из дома? — полюбопытствовал писатель.

— Потому что он был убийцей, — холодно ответила маркиза.

— Это неправда, — возразил Мануэль.

Старуха с досадой поморщилась, словно участвовала в спектакле и прекрасно знала, чем он закончится. Она оперлась о дверь, увидела за спиной Ортигосы группу людей, столпившихся в конце коридора, и улыбнулась.

— Не притворяйтесь. Настоятель звонил мне вчера. Вы не очистили историю поисковых запросов на компьютере. И прекрасно знаете: Альваро хладнокровно задушил того монаха.

Писатель почувствовал, что закипает. Очень тихо, чтобы не услышали остальные, он произнес:

— Вы знали о том, что случилось, и, несмотря на это, наказали старшего сына и не забрали из школы младшего, сделав вид, будто ничего и не произошло?

— А произошло то, что Альваро убил монаха, хорошего человека, которому Господь предназначил учить детей.

— Этот «хороший человек», как вы выразились, был монстром, он насиловал несовершеннолетних. Альваро просто хотел защитить брата. А вы продали его за жалкий клочок земли!

— Договор, который подписал маркиз, никак не связан со случаем в учебном заведении.

— Неужели? Вы оставили Сантьяго в той же школе, которая превратилась для него в ад, и оторвали Альваро от дома, приговорив его к жизни вдали от родных. Такую цену он заплатил за то, что спас младшего брата от извращенца.

Со смесью скуки и нетерпения на лице старуха качала головой, отрицая каждое сказанное Мануэлем слово, затем обернулась и бросила взгляд на экран телевизора.

— Весьма патетично, вот только мой старший сын вел себя не как двенадцатилетний ребенок. Он неправильно трактовал происходящее. У детей слишком живое воображение. Альваро не позвал на помощь взрослых, не закричал, не ударил монаха. А вместо этого подошел сзади, накинул служителю на шею ремень и затягивал его, пока тот не задохнулся. Вы когда-нибудь думали, каково это — умереть вот так? И, словно этого было недостаточно, неделю спустя ваш благоверный чуть