Чертог Белой Ночи - Мария Казанцева

придет за тобой, – с ощутимым волнением говорила Яра, а ее щеки заливал пунцовый румянец. Легкий древесный аромат пыльцы наполнил воздух между ними.

– Как видишь, его здесь нет, – произнес Рейн, не скрывая удовольствия в голосе. – Похоже, он опять пропал, и это уже слишком хорошо, чтобы быть правдой.

В грозовой тени ее больших карих глаз сверкнуло непонимание.

– Если ты забыл, то один раз он уже так пропал и чуть не умер.

– Надеюсь, хоть в этот раз он не подведет.

Она развернулась полубоком, раздумывая, то ли уйти, то ли остаться и продолжить. Посмотрев недолго вниз, Яра все-таки подняла взгляд и растерянно произнесла:

– У меня в голове не укладывается, как можно быть таким жестоким. – Она обвела глазами шатры, словно ожидая, что кто-то ей ответит, но все ушли. – У тебя вообще внутри есть что-то, кроме желудка? Я так долго думала, почему же Макс все-таки пустил тебя к себе, а это было очевидно. Он не может сказать тебе об этом, но старается наладить ваши отношения. Неужели ты этого не видишь?

Внутри будто коротнуло током, и сдержаться было невозможно:

– Как это тебя касается? Прежде чем лезть в чужое прошлое, разобралась бы со своим.

– Приятного вечера, – остывшим тоном тихо произнесла она и скрылась за шатрами.

Безлюдная тишина вокруг заставила его пойти за ней. Ускоряя шаг, он догнал ее и ухватил за руку. У отчаянной попытки вывернуться не было шансов.

– Отпусти меня!

– Это Макс тебя так симпатично шарэрой напоил? – только задав вопрос, он разжал кисть.

– Как это тебя касается? – повторила Яра и без передышки продолжила отчитывать. Завелась она не на шутку, что говорило, по предварительной оценке, шарэра была крепкой. – Да, его не было рядом, но ты можешь хотя бы дать ему шанс? Он же раскаивается!

Сил на попытки справиться со зверем, которого она так бесстрашно будила, не оставалось.

– Не знаю, как он тебя обработал, но, похоже, ты не понимаешь, что значит «не было рядом»! – в его голосе прорвалась такая ярость, что Яра вздрогнула и отступила назад. – Я сутками не отходил от матери, с ложки кормил ее, как ребенка, держал, когда она начинала громить комнату, дурь доставал, чтобы она не орала от боли! Я с облегчением вздохнул, когда она умерла! – Он замолчал, недолго обдумывая мысль, которая только что пришла ему в голову. – Нет, умирают тихо и без мучений, а она сдохла, как того не заслуживала, а через месяц я узнал, что она могла остаться жить. Не хочешь спросить, что делал этот раскаивающийся предатель целый год вместо того, чтобы ей помочь? Я понятия не имею, потому что не видел его до самых похорон. Ты что-то сказала о прощении? Так вот, мне некого прощать. Для меня он сдох вместе с ней!

Рейн перевел дыхание, бесцельным взглядом осматриваясь по сторонам. Стылый ночной воздух обжигал горло, но дышать стало легче.

– Прости, – сказал он так, словно это слово было для него из незнакомого языка и в точности его применения он не был уверен, но интуитивно чувствовал, что должен был произнести его. – Когда дело доходит до Макса и того, какой он замечательный, у меня напрочь сносит крышу. Еще хуже, когда его оправдываешь ты, ничего о нем не зная.

– Столько лет прошло, – она качала головой, всматриваясь в его глаза. – Не приходило тебе в голову, что уже и ты можешь о нем ничего не знать?

– Я знаю главное – его ничто не волнует так же сильно, как он сам и его жизнь, в которую он берет только того, кто подходит под его представления о ней. И мне все равно, как эти представления изменились.

– Он взял в нее тебя, – просто ответила она и пошла к выходу из измерения.

По другую сторону барьера непогодой заправлял северный ветер. Они шли через выметенный им сквер по аллее из огромных стонущих тополей и говорили. Этой ночью город был полон разодетой нечисти, и на пути они часто встречали шумные компании.

– Это больше, чем несправедливость, когда ты подростком навсегда прощаешься с единственной жизнью, какую знаешь, потому что брат плевать на тебя хотел, а мать умирает на глазах, и ты ничего не можешь сделать, только смотреть, как все заканчивается, и пытаться смириться с этим. А потом узнаешь, что на самом деле у твоей жизни был шанс, и, узнав об этом, просто шлешь все к черту, – говорил Рейн, когда они проходили мимо очередных зомби в кедах. – Мне, в отличие от Макса, тогда нравилась моя жизнь, – добавил он.

Понимающий взгляд Яры потребовал продолжения.

– В пятом классе я даже думал, что мой брат круче всех.

– Я не ослышалась? – переспросила она.

– Мы с ним все-таки родные, – напомнил ей Рейн. – Он, конечно, кретин, но должно же у нас быть хоть что-то общее.

– Великодушно с твоей стороны, – заметила Яра. – Знаешь, я никогда не встречала никого хоть каплю похожего на тебя. – Она говорила тем самым тоном, когда хорошее начало должно обернуться подвохом. – Я имею в виду, что комплекс полноценности вообще не частое явление, но твой – это нечто.

Рейн вскинул бровь, изображая, что не имеет ничего против того, чтобы изумлять ее.

– Значит, он был лучшим братом на свете, а что случилось потом?

– Я не знаю братьев, которые не соперничали бы друг с другом, но, когда мы стали старше, он твердо решил, что должен быть первым всегда и во всем. Теперь я понимаю, в чем было дело, но тогда я только подливал масла в огонь, вместо того чтобы просто дать ему то единственное, чего он так хотел и в чем, конечно, никогда не признался бы: доказать матери, что он лучше того урода, на которого так похож. Потом он начал злиться на меня за то, что я без особых стараний оставался для нее первым, и злиться за это же на нее. Мне кажется, что в какой-то момент он почувствовал себя чужим в нашей жизни и решил начать другую, которая ему нравилась гораздо больше.

– Ты не думал, что он старался не только для себя? Может, он хотел, чтобы у вас обоих потом был шанс на нормальную жизнь?

– Ему стоило сказать мне об этом, – проговорил Рейн, а внутренний протест снова заставил его дышать глубже.

– Иногда обстоятельства оказываются сильнее даже самых сильных и заставляют принимать неверные решения. – Она взглянула на него, словно сказанное относилось не только к Максу, но и к нему. – Разве он не заслуживает второго шанса?

– Пятница, ты вообще, что ли, ничего не боишься? – озадаченно спросил Рейн, чувствуя, что эта упрямая девчонка готова и дальше испытывать его пыл на прочность. – Откуда это суицидальное рвение нас помирить?

– У меня никого нет, и