Утраченные звезды - Степан Янченко

Эти слова, прозвучавшие из уст районного администратора, человека власти ельцинского государства, поразили Петра Агеевича тем смыслом, который скрывался за ними, и своим смелым и категорическим требованием к коммунисту. Петр обвел взглядом лица своих товарищей и увидел, что у других было подобное удивление, но взгляды были веселые и радостные от такого совета Волкова: совет был искренний и требовательный.

— Спасибо, Евгений Сергеевич, за такое признание моей роли, — откликнулся Полехин. — Но эта моя роль преувеличена, потому что на заводе есть уже не десяток таких Полехиных, и они уже дают понять, что всех Полехиных не уволить, а ведь они и держат завод на плаву.

— Я знаю ваши дела в помощи заводу, но директор ваш часто и легко приходит в безрассудную ярость, — заметил Волков. — И все же именно вам надо сохраниться на заводе для рабочего коллектива.

И продолжил, оставляя, как заметил Петр по пристальным взглядам в его, Петра, сторону, под конец разговора: — А вам, Андрей Федорович, у меня будет особый указ: когда вы решитесь на создание районного комитета КПРФ?

И этот вопрос из уст Волкова прозвучал еще более неожиданно для всех присутствующих. Все делегаты молча, довольно выразительно и недоуменно посмотрели на Костырина, который довольно улыбнулся, но промолчал, тогда все дружно воззрились на Волкова. Он заметил замешательство гостей и, лукаво осматривая их выпученными глазами, расхохотался своим округлым хо-хо-хо, колыхаясь всем пухлым туловищем.

— Что, удивил мой вопрос? Не удивляйтесь! Я с пеленок рос, воспитывался, учился, работал в коммунистической среде и эта среда ко мне чешуей приросла. И хозяйство, которым по моему профессиональному образованию заведовал, называлось, да и сейчас называется, коммунальным, от слова коммуна, а конкретно — коммунальными сетями, иначе бытовыми коммуникациями — водопроводом, канализацией и прочим. И по нынешней моей работе коммунальное хозяйство занимает половину моих обязанностей, а вторую половину забирают больницы, школы, детсады, ясли, жилые дома, городское благоустройство. Короче, общественное, общенародное хозяйство. Так кому я служу? И зарплату получаю напрямую от общенародных налоговых сборов, — и он вновь расхохотался и прилег левым боком на левый угол стола с каким-то лукавым вызовом оттого, что ему удалось, так просто удалось доказать свою приверженность и необходимость принадлежать коммуне.

Потом вроде как встряхнулся, покрутил большой головой и уже серьезно пожаловался:

— Работы, как сами понимаете, достаточно, а вращаться приходится в общественной пустоте, в вакууме, не к чему власть приложить, не на кого опереться в общественном порядке, да и в государственном тоже. Мне нужна районная партийная коммунистическая организация, как основа коммуны, во главе которой я оказался. Так на кого мне опереться? — и снова расхохотался, однако в его округленном хо-хо-хо уже слышалась грусть.

— Но по закону руководителю предписано быть вне партии, что и требует господин президент от руководящих кадров, — с иронической улыбкой заметил Костырин и взглянул на своих спутников с понятным значением, дескать, проверим.

Волков помолчал, глядя на Костырина исподлобья, затем добродушно улыбнулся и проговорил:

— Если вы, Андрей Федорович, это сказали для меня, так я воспринимаю ваши слова за товарищескую шутку, так как мы с вами встретились не впервые. Если это было сказано для ваших друзей, то я отвечу так: Ельцин играется с народом в жмурки. Помнится, в детстве мы увлекались игрой, в которой кто-то, зажмурившись, должен поймать нужного игрока. Так вот, я, зажмурясь, незаметно приоткрывал один глаз и ловил нужную мне девчонку, потому что потом я имел право ее поцеловать. Вот и Ельцин для виду жмурится, а одним глазом высматривает себе партию из толпы демократов, но никак не высмотрит. Запомните, политический руководитель не может быть без политики, а где политика — там политическая партия, представляющая социальную группировку или целый класс и защищающая их интересы. Коммунистические партийные организации есть естественное порождение трудящихся, не придуманное, не высмотренное одним глазом, а именно естественное порождение народной коммуны, то есть людей, в силу объективных причин объединивших свой труд и встающих в защиту своего объединенного труда. Так скажите, с кем мне сотрудничать в моем производственном деле, которое по существу служит всем людям, в первою очередь трудовым людям? С коммунистами, присягнувшими, как и я, трудовому народу, или с сгруппировавшимися ради своих корыстных интересов, по существу против трудящихся для эксплуатации простых людей разномастных элдепеэровцев, выбросавцам из Выбора России, или с нашдомовцами из Нашего дома России? Все они или присосались к нефтяной трубе, или к казенному карману, или вмазались в чиновничью бюрократическую касту. Все они — искусственно рожденные пробуржуазные группировки и не имеют ни собственной перспективы, ни опоры в среде трудового народа. И держатся в обществе и проходят в Госдуму на обмане избирателей… Это я сказал, Андрей Федорович, для наших с вами друзей, — и вдруг обратился к Золотареву:

— Так, Петр Агеевич?

Петр от неожиданности вздрогнул, но, не спеша, подумал и ответил:

— Точно так, — и, вспомнив его имя, добавил: — Вы правы, Евгений Сергеевич, по-рабочему скажу, — в отношении партий.

Он наблюдал за Волковым, удивлялся, что тот всех пришедших называл по имени-отчеству и по производственному занятию. Ну, его, Золотарева, он мог запомнить по карточке на заводской Доске почета, а вот других, откуда он знает? И еще больше его удивил Волков своим последующим вопросом:

— Вы, Петр Агеевич, думаю, еще не откачнулись от заводских товарищей, которые не перестали вас уважать, понимая вашу работу в магазине как вынужденную. Так что ваш голос будет очень важен в защиту больницы. Не возражаете в такой роли выступить?

— Чего ж возражать, ежели для общей народной пользы, — и, улыбнувшись и блеснув глазами, добавил: — Тем более, ежели для коммуны, и здоровья, и жизни рабочих.

Волков и здесь хохотнул своим круглым хо-хо:

— Вот и превосходно, очень превосходно… А теперь к делу: значит, сейчас мы едем в горздвавотдел, затем в обдздравотдел, а оттуда в областную администрацию. Но заметьте: не вы со мной, а я с вами, хорошо? Вы собрали подписи и так далее, вы не можете договориться с директором и прочее, больница гибнет, люди страдают без медпомощи… Поехали, машины во дворе.

Борьба венчается победой

При хождении вместе с делегацией по ведомственным чиновничьим кабинетам Петр Агеевич открыл для себя, с одной стороны, много интересного в чиновничье-бюрократических порядках, с другой, — ему бросились в глаза искусственно создаваемые трудности самим существованием государственных и негосударственных контор в условиях, когда вся общественная среда заполнена частнособственническим всевластием — финансовым, юридическим, правовым, моральным и даже нравственным. Перед этим всеохватным властвованием даже Волков, сам представитель муниципальной власти оказывался бессильным. Что делегация ни предлагала, все наталкивалось на эти частнособственнические препоны, которыми, как кольчугой, был обвешан директор завода, хозяин-частник.

Разом с этим Петр Агеевич постигал суть либерально-буржуазной демократии, свободы и права, которая состоит в том, что все ценности буржуазного общества стали беспрепятственно доступны владельцам крупной частной собственности, так называемой недвижимости, крупного частного финансового капитала и практически стали недоступны абсолютному большинству трудового народа.

Выходит, что когда по телевидению и по радио дикторы или ведущие программ, или комментаторы, или политологи и психологи, — думал Петр Агеевич, — вещают о демократии и свободе в буржуазном государстве, так речь идет не о большинстве народа, а о ничтожном меньшинстве богатых, не о трудовых людях, а о тех, кто наживается на труде рабочих и крестьян. Богатым все: и демократия, и свобода, и право, и само государство с его конституцией, и сладкая жизнь. Для этого им есть резон и потратить капитал, чтобы нанять холуев, стараниями которых трудягам, мне подобным, задурить, запудрить мозги и держать в смирении и терпимости, — думал Петр Агеевич.

Под воздействием этих мыслей и чувств свою воинственность в разговорах с одним из чиновников горздрава Петр Агеевич довел до высокого накала и, когда служащий допустил некорректность и сказал вроде того, что делегаты ничего с ним, чиновником от здравоохранения не смогут сделать, Петр Агеевич, не советуясь с делегацией зло и горячо сказал:

— Нет, уважаемый чиновник, не знаю, как вас величать, мы можем кое-что сделать, — и, показав на пакет с подписными листами в защиту больницы, ядовито проговорил: Потребуется, мы призовем сюда десять, пятнадцать, двадцать тысяч рабочих. Они сотрут в порошок весь этот ваш шикарный офис и вас вышвырнут в окно! — сказано было резко, угрожающе, однако, правильно, и товарищи его взглянули на него в смущении.