Утраченные звезды - Степан Янченко

— К 10 часам завтра на Скамейку партбюро, он знает это место. Кстати, он не заговаривает о вступлении в партию? — спросил Костырин, уже поднявшись уходить.

— Конкретно разговора не было, но и идейно и психологически он готов к такому шагу вполне сознательно, — ответила Галина Сидоровна, вставая распрощаться.

Костырин дружески подал ей руку и, держа ее руку в своей, сказал на прощанье:

— Поработайте с Золотаревым на счет вступления в партию, надо официально оформить его принадлежность к КПРФ. По нашему мнению он будет преданным и активным членом партии. И на счет народного магазина тоже подумайте, Галина Сидоровна.

— Да уж что-нибудь будем придумывать… Будем помогать и райкому.

Подготовка к наступлению

Утро выдалось пасмурное, тихое, безветренное, плотные неподвижные тучи глухо закрыли небо, и, казалось, давили на землю сжатым воздухом, пропитанным машинным газом, дышалось трудно. Многие пожилые люди шли по улице с раскрытым ртом, и мнилось, молили: Небо, откройся. Но небо было глухо, глух был и воздух, и когда случалось машине взреветь, она воспринималась не своей, как бы упавшей с хмарного неба.

И вообще, все в городе представлялось не своим: полуосвещенным, полунемым, полуживым, точно за ночь небо надвинулось откуда-то со стороны и своей сумеречностью еще более утяжеляло общую людскую жизнь. Лишь каштаны на заводской аллее, мощные в своей темно-зеленой гуще, стояли спокойно, их тихая густая листва чуть шевелилась и приветливо дышала свежим, ласковым радушием, под деревьями чувствовалось легко и уютно, как в родительском доме.

На скамейке уже сидели Полехин и Костырин. Петр поздоровался с ними и спросил:

— Нас будет только трое?

— Нет, Петр Агеевич, разве можно разговор вести о больнице без главврача?

Петр согласился с таким доводом и сказал, что врачи и должны быть главными защитниками больницы и больных. На эти его слова Полехин мягко улыбнулся и возразил:

— Никак не выветривается из нас наше советское, должно, в крови нашей растворилось и бродит в нас, как винный хмель.

— И не выветрится! — горячо воскликнул Петр. — Как можно, чтоб хорошее так легко выветрилось — дунул, и все?

— Это превосходно, если так! Но реальность, как советские говаривали, — упрямая вещь, — мягко напомнил Полехин. — Врачи нынче, Петр Агеевич, — не государственные медики, а как все, — наемные работники, и если будут защищать нашу больницу, так это их добрая воля. В буржуазном государстве, в котором мы по своей воле или по своей дури оказались, — мы сами, люди труда, теперь должны защищать и свою (пока еще частично свою) больницу, и свое здоровье, и свою жизнь… А вон они, медики, идут, — указал он на подходившего к ним главврача Корневого в сопровождении своего товарища, заведующего нейрохирургическим отделением.

Юрий Ильич поздоровался со всеми как со знакомыми и представил своего спутника. Тот тоже поздоровался за руку, назвав себя, — Колчин Никита Максимович. Это был человек среднего роста с молодым на вид лицом, но с совершенно седой головой, должно быть, на ней отразились все операции, который он сделал на чужих головах, и лицо его было усталое, но он не сказал, что почти всю ночь простоял у операционного стола, а утром вот надо идти отстаивать существование этого стола для будущих черепников с травмой головного мозга, какие ежедневно проходят через его руки, а бывает, как сегодня, и ночью. А черепными травмами сопровождаются все автоаварии и почти все они проходят через его нейрохирургическое отделение, где он главный хирург по штату. Все это пояснил Юрий Ильич.

— Вы присядьте, товарищи, пока, — предложил Полехин. — Должен еще один товарищ подойти с завода.

Этим товарищем, который вскорости и подошел, оказался старый добрый знакомый Золотарева, мастер участка деревообделочного цеха Щигров Иван Егорович. Он выразил не скрываемую радость в глазах, увидев в составе делегации Золотарева, и крепко, дружески пожал ему руку, и Петр был очень рад видеть себя в компании Щигрова, принципиального, смелого человека при отстаивании правды.

— Таким образом, делегация наша вся в сборе, — заговорил Полехин, — первоначально мы намечали сразу идти к директору завода. Но вот мы с Юрием Ильичом побывали у главы администрации района Волкова, и он нам посоветовал несколько иной план наших действий с его участием. Надо заранее предрешить с властями, каким образом будет использоваться больница после того, как она окажется в распоряжении органов власти города, на чей баланс ее передать, кто будет финансировать и так далее. С этим планом согласен и главврач, так, Юрий Ильич?

— Совершенно верно, — Волков прав, без конкретного и быстрого решения судьбы больницы директор только посмеется над нами, — сказал главврач.

— Значит, действуем так: сейчас идем в администрацию к Волкову, а дальше он нас поведет по инстанциям вплоть до областной администрации, — разъяснил Полехин дальнейшие действия.

Волков встретил делегацию в своем кабинете радушно, усадил всех за стол для заседаний, вслух перечислил состав делегации, всматриваясь в каждого ее члена, и добавил с удовлетворением:

— Значит, четыре человека непосредственно заводских: двое работающих и двое безработных, как вас в самой заводской организации называют, — заворотники, в смысле выставленные за ворота. Название-то какое пренебрежительное, бессочувствующее, рожденное в недрах лакейской обуржуазившейся директорской службы.

Он грустно смотрел на посетителей своими выпуклыми темными глазами, которые выступали на круглом, розовом лице, как у матрешки. И сам он показался Петру каким-то матрешечным — весь пышущий румяным здоровьем в легкой цветной рубахе с короткими рукавами на полном туловище, в светлых широких брюках — совсем не кабинетный не начальствующий вид, словом, был человеком вольного нрава. И поведением он был не солидного, не степенно-начальствующего, на стуле сидел какую-нибудь минуту, а уже, кажется, десять раз повернулся туда-сюда, сидя у широкого торца стола, все время двигался с одного угла на другой, хватаясь за края стола. Неподвижной у него была только одна голова, большая, лысеющая, с покатым лбом, — не давала вертеться голове толстая шея.

Уже первые слова Волкова навели Петра на мысль, что делегация находится в кабинете, где не только не жалуют директора завода, но и не уважают его, однако вынуждены признавать его самоуправство как владельца крупного предприятия и бизнесмена, хотя и не состоявшегося в полном смысле этого слова. И Петр тотчас же проникся уважением к администратору района, с которым не приходилось ни встречаться, ни знакомиться.

Волков, как только рассадил делегатов, устроил им короткий допрос:

— Юрий Ильич, сколько времени больница может продержаться хотя бы в таком положении, как сегодня?

— Недели две — не больше, — не задумываясь, ответил Корневой.

— Хорошо, этого нам должно хватить, пока отвоюем больницу. А вы, Никита Максимович, сможете еще оперировать? Или вы только на экстренных операциях сосредоточиваетесь?

— В основном так. Однако Юрий Ильич лекарственные препараты и даже марлю из кармана по комариным дозам отпускает. Ну, а в основном держимся за счет родственников пациентов, — усталым голосом проговорил хирург Колчин. — Приходится использовать, другими словами, спекулировать тем, что люди ничего не жалеют для своих близких, из последнего платят.

— Держитесь, товарищи, как можете, потому что ваше нейрохирургическое отделение одно на весь город, а в тяжелых случаях — и на всю область. А я вам из бюджета администрации помочь не могу. Впрочем, я получил сведения по негласным каналам, что вчера директор распорядился перечислить какую-то сумму больнице. Говорят, подействовало движение по сбору подписей в защиту больницы. Оказывается, общественное движение может подпечь известное место и жадному собственнику, — и весело, округлым хохотком рассмеялся.

Потом Волков мячиком перепрыгнул на заводских:

— Вы, Иван Егорович, отправились с работы, отпросившись, или сами в прогул ушли? На заводе у вас ведь негласный надзор ведется за очередными кандидатами на зачисление в число заворотников. Не боитесь, что попадете в черный список?

— Во-первых, я не боюсь увольнения, — надоело жить с вечным ожиданием зарплаты, а во-вторых, я отпросился у коллектива, собственно, они меня делегировали — не подведут, — весело сказал Щигров, выражая гордость товарищей.

— Но вы имейте в виду, Иван Егорович, что в борьбе за больницу вам всем придется светиться перед директором.

— Предполагаем, но я не боюсь, пусть директор меня боится, — засмеялся Щигров.

— Вы, Мартын Григорьевич, тоже не боитесь увольнения? — Обратился Волков с улыбкой к Полехину, но тут же сделал на лице серьезное выражение, добавил: — Но для заводского коллектива, знайте, большой потерей будет увольнение такого авторитетного партийного товарища. Я знаю точно, что пока Полехин на заводе, там есть парторганизация компартии, хоть она и будет лишь в одном лице Полехина, — он уцепился за левый угол стола, лег прямо-таки на него грудью и, в упор глядя своими округлившимися темными глазами на Полехина, добавил напряженным голосом: — Так что дер-жи-тесь за завод всеми силами не для себя.