Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

другом, на разговор, который затянется за полночь, был капитальный. И чёрт с ней, с неизбежной выпивкой!

«Чисто символически-то можно!» — обмишуливал себя Миха.

Наконец послышались повороты замка внутренней двери.

«Дома, чертяка!» — гостя охватило ликование.

…Негромкий звук шагов в тамбуре. Лязг стальной защёлки, работающей на «хлоп»…

В образовавшемся проёме возник мужчина спортивного сложения. По всем приметам — гвардейский рост, косая сажень в плечах, лоб роденовского Мыслителя, большие серые умные глаза, широкие скулы, волевой подбородок — это был Саша Веткин собственной персоной. Но его моложавый вид определённо не тянул на сорок с изрядным хвостом. Из-за несоответствия возраста Маштаков усомнился: «Может, это Санькин брат младший?» Хотя, никаких братьев у приятеля сроду не водилось.

— А-а, Миш, привет, — равнодушно произнёс мужчина. — Ты чего пришёл?

Маштаков утратил дар речи. В присущей ему манере записного остряка он заготовил пару хохм на наиболее вероятную реакцию приятеля типа: «Незваный гость лучше татарина».

Любой приём он ожидал, только не скучное безразличие. Словно полчаса назад они расстались, повздорив, и надоевший дружок вдруг вернулся с полдороги. Конкретно некстати.

— Это самое, как его… решил проведать, — руками Маштаков помогал себе выразить мысль.

Сомнения в части идентификации вернулись. Слишком ухоженным выглядел Веткин. Аккуратнейшая прическа вместо спутанного вороха волос. Загорелое крепкое лицо идеально выбрито. Где знаменитая окладистая борода в стиле «а-ля рус»? Кожа чистая, ни морщинки, ни теней под глазами. Всё это в совокупности выдавало здоровый образ жизни и правильное питание. Дома в жаркий воскресный день Саша обитал не в комфортных трениках с голым торсом, а в отутюженных брюках и белоснежной тенниске с отложным воротником.

Из квартиры вместо раннего хрипатого Розенбаума в разухабистом аккомпанементе братьев Жемчужных доносилась строгая классика.

После собственных приключений Миха допускал любые метаморфозы с людьми, ранее казавшиеся фантастикой.

«Но ведь он узнал меня», — Маштаков искал логическое объяснение.

— Извини, мне некогда, — вторая фраза, произнесённая хозяином, была окрашена той же тусклой интонацией.

Перед носом остолбеневшего визитёра с клацаньем захлопнулась дверь. Постояв, похмыкав озадаченно, Миха двинул вниз. По дороге привычно закурил.

Теперь мамаша с коляской, гулявшая возле подъезда, уделила ему внимание:

— Не мусорите тут, мужчина!

Маштаков вскипел мысленно: «С чего ты, коза, решила, что я свинячить буду? Я сроду мимо урны бычки не кидаю».

Хотел выразиться доходчиво, но сделал поправку на детишек и прохрипел, большим пальцем тыкая себе за плечо:

— В подъезде своём уберитесь. Развели срач!

Миха шагал, куда глаза глядят. О маршруте не думал. Убеждал себя, что сердиться на Саньку не следует. Мало ли, какие могут быть обстоятельства у человека. Может, гости пришли? Пару минут причина казалась уважительной. Но потом обида поборола: «И чего? Нельзя объяснить, что я не вовремя? Даже руки не подал…»

21

06 июня 2004. Воскресенье

14.30–17.00

Ноги вынесли Маштакова к его прежнему ареалу обитания, на Эстакаду. Инженерное сооружение, давшее название рабочей окраине, давным-давно было демонтировано, но горожане именовали микрорайон на старый лад.

Неподалёку находилась станция «Острог-товарный». Сейчас тут была заурядная контейнерная площадка, большую часть времени пустующая. А раньше жизнь на перегоне кипела. Денно и нощно шла погрузка-выгрузка из крытых вагонов и с платформ. Вдоль путей тянулись длинные строения пакгаузов. В конце девятнадцатого века в городе были открыты железнодорожные мастерские. Когда к ним от станции тянули подъездной путь, склады обошли поверху с помощью той самой эстакады.

На старой фотке высокая кирпичная конструкция с арочными опорами, по которой паровоз-«овечка»[221] тянул полувагон с углём, выглядела экзотично.

Район был промышленный, густонаселённый, бойкий. Хиреть он начал после крушения советской империи. Закрылось несколько предприятий. На уцелевших прошли массовые сокращения. Безработица в разы умножила пьянство, породила наркоманию. Резко взлетела вверх кривая бытовой преступности. В рамках отдельно взятого населённого пункта начался круговорот населения. Относящиеся к благополучной категории переезжали в центр. На их место бойкие риелторы заселяли пьянь, засадившую по дешёвке своё жильё. Маргиналы создавали невыносимые условия существования жителям, не имевшим средств покинуть умирающий микрорайон. Больше других страдали старики. Ближняя Эстакада сохраняла отдельные признаки цивилизации.

Дальняя, плавно переходящая в промзону, превратилась в подобие печально знаменитого Гарлема. С наступлением темноты обывателю на улицу высовываться не стоило. Дороги там позабыли даже ямочный ремонт. В межсезонье редкий таксист соглашался ехать на дальнюю Эстакаду.

По данным РУБОПа преступная группировка юго-восточной части города не имела чёткой организации и явного лидера. Здесь обитало несколько кодл, промышлявших мелкой уголовщиной. Коронкой их был уличный гоп-стоп[222]. В то же время ОПГ «Эстакада» слыла кузницей криминальных кадров. Эпизодически наиболее дерзкие её бойцы пополняли ряды серьёзных бригад. Отсюда, в частности, произрос небезызвестный авторитет Гера Зингер.

Миха шёл на автопилоте аборигенными тропами. Резал кварталы проходными дворами и переулками, лавировал меж гаражей и сараев. Сокращая путь, через дыру в заборе попал на школьный двор. На баскетбольной площадке затоптался под щитом, машинально вытряхнул из пачки сигарету. Вновь накатили воспоминания…

Сюда они с Татьяной привели в первый класс Дашутку. Забавно серьёзную, нарядную, с пышным белым гипюровым бантом, который был больше её головы.

Родители первоклассницы выглядели счастливой парой. Костюм на Маштакове сидел, как влитой. Голубая рубашка освежала, модный узкий галстук говорил, что его обладатель не спешит записываться в старики. Сделавший имя на борьбе с оргпреступностью зампрокурора просканировал взрослую часть публики. С удовлетворением отметил отсутствие нежелательных персон. По-крайней мере, известных ему. Жёсткий взгляд тёмных глаз потеплел, когда Даша с выражением начала читать стишок.

Здравствуй, осень золотая! Здравствуй, школа! На урокНас зовёт, не умолкая, Переливчатый звонок…

На подготовительных занятиях учительница поняла, что девочка не только смышлёная, но и бойкая.

Татьяна шёпотом повторяла слова стихотворения, крепко сжимая мужнин локоть. У неё, как у педагога, был двойной праздник, она соорудила затейливую причёску и нарядилась в выходное платье. Она на раннем сроке беременности, внешне это не заметно. По стратегическому замыслу Татьяны второй ребёнок должен скрепить трещавший по швам брак. Миха уступил настойчивому желанию супруги, особо не задумываясь о последствиях.

Украдкой рассматривая жену, он спрашивал себя: «Симпатичная, неглупая, верная. Хорошая мать и хозяйка. «Чего ж тебе ещё надо, собака?[223]»

Но собака, она такая скотина — всё понимает, а объяснить не может. Что-то ей всегда требуется особенное…

Вечером у Маштакова было запланировано свидание с одной белокурой мадам, приятной во всех отношениях. Он уже заготовил причину неявки на семейный ужин в честь Дня знаний. Чтобы легенда сработала, важно было не переборщить со спиртным.

Укол совести Миха парировал доводом, что отцовский долг им