Битва за Ленинград - Дмитрий Сергеевич Филиппов

class="p1">С этого момента начинаются восторженность и одержимость революцией, жажда подвига, геройства. Ольге хочется броситься на баррикады, как герои Парижской коммуны. Все это, безусловно, поощрялось в советской системе воспитания, в пионерских и комсомольских организациях, набиравших силу и массовость, но напрасно относить эту вовлеченность в советское настоящее только лишь на счет пропаганды. Для людей, на глазах которых творилась история, произошла смена вех и начался невиданный за все время существования человечества эксперимент, — слова Ленин, партия, коммуна, труд — не пустой звук. Молодые люди по всей стране вовлекались в процесс даже не строительства коммунизма, но конструирования новой реальности, в которой человек человеку — брат. И эта великая идея захлестнула их с ног до головы, понесла вперед, навстречу новому будущему, которое просто обязано быть светлым. Не осталась в стороне от этих процессов и Ольга.

Ее стихи и очерки начинают появляться в газете «Ленинские искры». Примерно в это же время к шестнадцати годам Ольга начинает посещать литобъединение для рабочей молодежи «Смена». Занятия проходят несколько раз в неделю в Домпросвете, знаменитом Юсуповском дворце. Сюда приходили начинающие поэты Борис Корнилов, Геннадий Гор, Александр Решетов и др. Руководил «сменовцами» Илья Садофьев, поэт, ныне известный только литературоведам, а тогда — глава Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов, получивший благосклонную оценку своих стихов от самого Брюсова. Также одним из руководителей «сменовцев» был Виссарион Саянов, чьи хулиганские и даже приблатненные стихи были очень популярны в молодежной среде того времени.

Ольгины же ранние стихи совершенно неотличимы от тысяч девичьих опусов, которые пишутся во все времена молодыми девушками в 14–15 лет:

Я дева белой молочной ночи,

Меня творили Невы напевы,

Гляди смелее, гляди мне в очи,

Ведь я, — не бойся, ночная дева…

Скромный талант просвечивается, как можно видеть из приведенного отрывка, но не более того.

Впрочем, Ольгу в «Смене» запомнили и отметили. В первую очередь ее недурственную внешность. Но и стихи с определенными оговорками были приняты. Ольгу Берггольц зачислили в разряд «подающих надежды» — самый жуткий, страшный и бессмысленный разряд для поэта. В нем можно остаться до конца дней и так никогда и не выбраться в большую литературу.

«Смена» входила в Ленинградскую ассоциацию пролетарских писателей (ЛАПП), которая, в свою очередь, являлась частью Российской ассоциации (РАПП). Во второй половине 1920-х годов это новое писательское объединение по своему размаху вытеснило все остальные писательские группы и течения. Ольга Берггольц совершенно сознательно и искренне влилась в организацию, претендовавшую на создание нового литературного кода молодой республики Советов. Судьба многих рапповцев незавидна: РАПП вместе с ВОАПП (Всесоюзным объединением) были ликвидированы Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932 года, которым одновременно создавался «единый союз советских писателей». Отдельные руководители РАППа, такие как А. А. Фадеев, В. П. Ставский и др., нашли себя в новой организации и даже заняли высокие посты в Союзе писателей, другие спустя несколько лет были обвинены в троцкизме и в конце 1930-х репрессированы. Близкое знакомство с руководством РАППа впоследствии сыграло трагическую роль в судьбе Берггольц.

С 1925 по 1929 год Ольга Берггольц активно участвовала в работе литературных кружков и компаний Ленинграда, печаталась в периодике, заводила полезные знакомства. Всего за этот период ею было опубликовано 35 стихотворений в газетах, журналах и альманахах. Первенство принадлежит пионерской газете «Ленинские искры» — десять публикаций, за которой следовали комсомольская газета «Смена» — восемь публикаций; журнал «Резец» — шесть; журнал «Юный пролетарий» — пять; газета «Красная панорама» — четыре. В альманахах были опубликованы два ее стихотворения. 36–37-я стихотворные публикации принадлежат московской газете «Комсомольская правда»[298].

О Берггольц того периода современники писали так: «Самая молодая и больше других „мятущаяся“ поэтесса в „Смене“. Удивительно удаются ей стихи, построенные на бытовом материале. С удовольствием прочитываются стихи „Астраханская селедка“, „Фонарь“, „Белье“ и т. д., сквозь все эти стихи лейтмотивом проходит какая-то специфическая наивность (в лучшем смысле этого слова).

Но Берггольц увлеклась за последнее время также книжными темами. Нам известны ее стихи „Народоволец“, „Академик“, печатавшиеся в „Смене“. Удивительная схематичность!

Берггольц должна вернуться к бытовому материалу. Кроме того, ей больше надо работать над словарем»[299].

Темы стихов Берггольц выбирала созвучные времени: стройки, Днепрогэс, заводы, колхозы, самоотверженный труд советского человека. Одновременно с этим поэтесса искала себя в жанре детской литературы. Положительные отзывы ее опытам дал Корней Чуковский. Но обретение собственного, узнаваемого, ни с кем не сравнимого голоса еще впереди.

Достаточно извилистым путем складывалась ее литературная судьба в конце 1920-х — начале 1930-х годов. Сначала приехавший из Москвы один из руководителей РАППа Юрий Либединский исключил ее из организации за незнание жизни рабочего класса. Затем он же посоветовал ей через некоторое время подать заявление на восстановление, что она и сделала. Параллельно она искала знакомства с известными писателями и литературными начальниками: посещала квартиру Анны Ахматовой, читала ей свои стихи; тесно общалась с Либединским. Ольга вела богемно-советскую жизнь, если можно так выразиться. Не чуралась бюрократических, аппаратных и откровенно заказных статей, посещала правильные компании: то здесь мелькнет, то там ее заметят, обмолвятся, порекомендуют. В ее защиту следует добавить, что это был естественный образ жизни для молодого литератора советской эпохи. Подобное поведение не вызывало осуждения. Все было в рамках заданных правил игры. К слову, ничего не изменилось в нашей действительности с тех пор. Разве что сменился вектор «правильных» компаний, организаций и площадок для публикаций.

Еще в период «Смены» в 1926 году Ольга впервые услышала стихи Бориса Корнилова, одного из самых талантливых поэтов своего времени. Ей суждено было стать его женой. Ему — ее первым мужчиной, отцом ее ребенка. В 1928 году она вышла замуж за Бориса Корнилова. Ольга вспоминала о начале их отношений: «В литгруппе „Смена“ в меня влюбился один молодой поэт, Борис К. Он был некрасив, невысок ростом, малокультурен, но стихийно, органически талантлив… Был очень настойчив, ревнив чудовищно, через год примерно после первого объяснения я стала его женой, ушла из дома»[300]. И еще: «Борис, весь содрогавшийся от страсти, сжав и целуя меня, — шептал: „Моя?.. Моя?.. Хочешь быть моей? Только моей, а я — только твоим? …?“ И я сказала — „да, хочу“ …а он, впившись мне в губы, рукой так терзал грудь, что я кричала и выбивалась, — но он был совсем как зверь…»[301]

Чутье не обмануло Ольгу. Корнилов был действительно одним из самых талантливых поэтов своего поколения. Их брак продлился всего два года, был тяжелым, изматывающим для обоих. Борис ревновал и много пил. Ольга не желала жертвовать молодостью и талантом ради мужа; роль «подруги поэта» ее