Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

убедились в чрезвычайной трудности сего предприятия. Между ними начался ропот, а крымский хан советовал Касиму воротиться назад. Бросив работу, паша двинулся К Астрахани и думал зимовать под нею. Испуганные приближавшеюся зимою и недостатком съестных припасов турки подняли бунт. К тому же пришли вести о приближении русских воевод с большим войском. Тогда Касим снялся с лагеря и вместе с Девлет-Гиреем ушел назад. Так счастливо для Москвы окончилось это турецкое предприятие, грозившее ей большими бедами. Однако султан все еще не думал отказаться от Казани и Астрахани, несмотря на московских послов, отправляемых в Константинополь хлопотать о мире (Новосильцев и Кузьминский). Селим гневался еще и за то, что Иван IV посылал ратных людей своему тестю черкесскому князю Темгрюку на помощь против его кабардинских соседей; мало того, чтобы иметь здесь опорный пункт, царь велел поставить русский город на Тереке.

Русские станичники (пограничная стража) дали знать, что летом 1570 года крымский хан готовится сделать вторжение в Россию с огромными силами. Московские воеводы все лето сторожили по берегам Оки; но хан не являлся. Бдительность вследствие того ослабела, и воеводы стали менее доверять тревожным слухам. А между тем действительно хан собрал более 100 000 конников и весною 1571 года внезапно ворвался в Московское государство. Нашлись изменники между некоторыми детьми боярскими, ожесточенными против тирана; они перебежали к хану и рассказали ему о том, что большая часть русского войска находится в Ливонии, что в Московской земле множество людей погибло от голода и морового поветрия. Те же изменники вместе с некоторыми ново-крещенными и бежавшими от нас татарами провели крымцев через Оку так, что воеводы не успели помешать переправе. Вследствие тревожных слухов сам царь с своею опричниною выехал к войску на Оку. Он находился в Серпухове, когда узнал о переправе татар, которые отрезали его от главного войска. Тогда он поспешно бежал в Александровскую Слободу, а оттуда в Ростов, оставив Москву на произвол судьбы. Однако Бельский, Мстиславский и другие воеводы успели с берегов Оки прибыть к Москве и заняли ее посады, готовясь оборонять столицу. На следующий день, 24 мая, в праздник Вознесения, явились татары и подожгли окраины города. Гонимый сильным ветром, огонь начал свирепствовать с страшною силою и в несколько часов обратил в пепел большую часть посадов. При сем множество народа, собравшегося в город из окрестных мест, погибло в пламени или задохнулось от дыма. Сам главный воевода Иван Дмитриевич Бельский задохся у себя на дворе в каменном погребе. Москва-река до того наполнилась трупами, что некоторое время не могла их пронести вниз по течению. Хан, однако, не решился осаждать уцелевший Московский Кремль и, услыхав о приближении другой русской рати, ушел назад, уводя громадный полон (говорят, до 150 000). После того хан тотчас возвысил свой тон в сношениях с Москвою, хвалился своим торжеством и высокомерно требовал возвращения Казани и Астрахани. Иоанн, наоборот, понизил тон, стал посылать хану челобитные грамоты и согласился даже отдать ему Астрахань; Афанасию Нагому он поручил обещать такие поминки, какие получал Магмет-Гирей, да еще прибавить к ним и то, что посылал польский король. Однако Девлет-Гирей не поддался на эти обещания, понимая, что Иван хочет выиграть время. Поэтому летом следующего 1572 года он снова нагрянул со стотысячною ордою и опять успел переправиться через Оку. Но воевода Михаил Иванович Воротынский, стоявший с русским сторожевым войском у Серпухова, погнался за татарами и настиг их на берегу Лопасни, не доходя верст 50 до столицы. Тут в нескольких неудачных схватках хан потерял много людей; после чего повернул назад и поспешно ушел. Вместо прежнего требования Казани и Астрахани хан теперь мирился на одной Астрахани; но Иоанн тоже вновь переменил тон и не соглашался уже ни на какую уступку{47}.

Как ни велико было бедствие, произведенное погромом Москвы от Девлет-Гирея, но оно только на короткое время прервало заботу Ивану Васильевичу об отыскании себе третьей супруги, а своему старшему сыну Ивану — первой. Царица Марья Темгрюковна скончалась в 15б9 году, и ее смерть тиран не преминул приписать тайной отраве от своих воображаемых недругов. Более 2000 знатных и незнатных девиц было собрано в Александровскую Слободу. Из них царь выбрал для себя Марфу, дочь новгородского купца Василия Собакина, а для царевича Ивана Ивановича — Евдокию Богдановну Сабурову. Незнатные отцы этих избранниц немедленно получили боярский сан; другие родственники Марфы возведены кто в окольничие, кто в кравчие. Но Во время приготовлений к свадьбе царская невеста занемогла. Тем не менее обе свадьбы одна за другою были отпразднованы с обычными обрядами и церемониями; а спустя две недели после венца царица Марфа скончалась. Неизвестно в точности, была ли она жертвою зависти и придворных козней или естественной болезни; но подозрительный тиран отнес ее кончину злонамеренной порче. Он заодно начал разыскивать между боярами и виновников ее смерти, и изменников, приведших крымского хана на Москву. Мучительства и казни оживились с новою силою. В эту эпоху погибли между прочими: брат бывшей царицы Марии Михаил Темгрюкович, Иван и Василий Яковлевы, Замятня-Сабуров, Лев Салтыков и др. Не довольствуясь упомянутыми выше изысканными способами казней, тиран некоторых осужденных им истреблял еще тонким ядом, умерщвляющим в назначенный заранее срок; его для сей цели приготовлял придворный врач, Елисей Бомелий. Этот Бомелий, по происхождению голландец, получивший образование в английском Кембриджском университете, старался втереться в доверенность царя и угождать его диким порывам. От такого яда погибли тогда: бывший царский любимец Григорий Грязной, князь Иван Гвоздев-Ростовский и пр. А не далее как на следующий год, после отражения крымского хана на берегу Лопасни, сам победитель его, знаменитый воевода Михаил Иванович Воротынский, также пал жертвою свирепости тирана, для которого слава и заслуги отечеству были только лишним поводом к подозрениям и зависти. Если справедливо известие Курбского, то собственный холоп обвинил Воротынского в замысле извести царя посредством колдовства. Как ни нелепо подобное обвинение (м. б. внушенное самим тираном), но его было достаточно для того, чтобы доблестного воеводу пытали огнем и потом едва дышащего послали в заточение, так что он скончался на пути. Тогда же погибли князь Никита Романович Одоевский и боярин Михаил Морозов, немного после князь Куракин и родственники покойной царицы Марфы, дядя Григорий и брат Каллист, и многие другие.

Между тем, потеряв третью свою супругу, Иван Васильевич почти немедленно (в том же 1572 г.) вступил в новый брак, четвертый! Выбор его пал на девицу Анну Алексеевну Колтовскую. Но так как сей четвертый брак