Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

иноки, с именем Филиппа, и усердствуя к церковной службе, он продолжал также деятельно работать то в монастырской кузнице, то в хлебне и т. п. Еще при жизни престарелого игумена Алексея Филипп был уже избран его преемником. После его смерти, вступив в управление монастырем, Филипп вполне проявил свои замечательные хозяйственные способности. Он умножил и улучшил соляные варницы, служившие главным источником монастырских доходов; устроил мельницу, проведением каналов соединил многие озера и осушил болотистые места для сенокосов; на одном из островов построил скотный двор, развел рогатый скот и оленей, из шкур которых стали выделывать меха и кожи. Не однажды Филипп по делам своего монастыря посетил Москву и Новгород, к епархии которого принадлежала Соловецкая обитель, и выхлопотал для нее разные жалованные грамоты. Вообще, бедная дотоле, обитель сия при нем пришла в довольно цветущее состояние: он не давал времени для праздности и лени, а заставлял всех трудиться. Монастырь украсился новыми и притом каменными храмами. Слава его благочестия и строительных подвигов распространилась до царского двора. В 1566 году Иоанн вызвал его в Москву и объявил ему свое желание видеть его на кафедре митрополичьей. Филипп колебался принять сей высокий сан при трудных обстоятельствах того времени и указал на опричнину, как на великое зло, от которого страдает Русская земля. Иоанн разгневался, однако настоял на своем. Мало того, принимая митрополию, Филипп особой грамотой обязался: «В опричнину и в царский домовый обиход не вступаться и митрополии из-за опричнины не оставлять, и советоваться с царем, как прежние митрополиты советовались с его отцом и дедом». После того, с обычным торжеством, в Успенском соборе Филипп был поставлен на митрополичью кафедру освященным собором русских архиереев, 25 июля 1566 года.

Настало как бы затишье, которое продолжалось более года; не слышно было о свирепых деяниях Иоанна и его опричников. Но вот польский король и литовские вельможи подослали с каким-то гонцом Козловым грамоты к некоторым московским боярам, именно к князьям Бельскому, Мстиславскому, Воротынскому и конюшему Челяднину, склоняя их перейти на литовскую службу.

Грамоты эти попали в руки Иоанна, и он велел от имени бояр написать ругательные ответы королю. Тем не менее сие обстоятельство подало повод к новым и страшным казням. Тогда погибли конюший боярин Челяднин, три князя Ростовских, Петр Щенятев, Турунтай-Пронский и многие другие, обвиненные в каких-то заговорах. Казни эти сопровождались иногда глумлением и разными утонченными жестокостями, на которые Иоанн был очень изобретателен. Так, рассказывают, будто престарелого Челяднина он сначала посадил на трон и, сняв шапку, приветствовал его царем земли Русской, а потом, собственноручно ударив его ножом в грудь, велел докончить его опричникам и бросить псам на съедение. Во время этих казней остервенелые опричники так опьянели от крови, что с ножами и топорами бегали по Москве, отыскивая участников мнимого заговора; убивали их всенародно и трупы бросали на улицах и площадях, где они долго лежали непогребенными, так как ужас обуял граждан и они не только не смели хоронить погибших, но и сами боялись выходить из своих домов.

При таких-то мрачных обстоятельствах поднял свой голос митрополит Филипп. Сначала он пытался скромно печаловаться об опальных и усовещевать Иоанна поучительными беседами наедине. Но подобные попытки оказались безуспешны. Притом тиран уже изменил свое расположение к нему под влиянием разных нашептываний со стороны своих любимцев, всегда опасавшихся появления при дворе нового Сильвестра. Среди самого духовенства нашлись недоброжелатели митрополита, старавшиеся вооружить против него царя, каковыми были особенно новгородский архиепископ Пимен, сам метивший на архипастырскую кафедру, и царский духовник, протопоп Благовещенского собора Евстафий, которого митрополит за какую-то вину подверг епитимии. Видя бесполезность тайных увещаний, крепкий духом Филипп дерзнул на явные, всенародные обличения. В Успенском соборе после богослужения царь, окруженный своими опричниками, обыкновенно подходил к митрополиту за благословением. Филипп то делал вид, что не замечает царя, то прямо отказывал ему в благословении. При сем завязывались между ними горячие речи, вроде следующих:

Филипп. «От века не слыхано, чтобы благочестивые цари волновали свою державу, и при твоих предках не бывало того, что ты творишь; у самих язычников не происходило ничего такого».

Иоанн. «Что тебе, чернецу, за дело до наших царских советов? Разве ты не знаешь, что ближние мои встали на меня и хотят меня поглотить? Одно тебе говорю, отче святый, молчи и благослови нас».

Филипп. «Я пастырь стада Христова. Наше молчание умножает грехи твоей души и может причинить ей смерть».

Иоанн. «Филипп! Не прекословь державе нашей, да не постигнет тебя мой гнев, или сложи свой сан».

Филипп. «Не употреблял я ни просьб, ни ходатаев, ни подкупа, чтобы получить сей сан. Зачем ты лишил меня пустыни? Если каноны для тебя ничего не значат, твори свою волю».

Или:

Филипп. «Здесь мы приносим Богу бескровную жертву за спасение мира, а за алтарем безвинно проливается кровь христианская. Ты сам просишь прощения пред Богом; прощай же и других, согрешивших перед тобой».

Иоанн. «О, Филипп, нашу ли волю думаешь изменить? Лучше было бы тебе быть единомысленным с нами».

Филипп. «Тогда суетна была бы вера наша, напрасны и заповеди Божии о добродетелях. Не о невинно преданных смерти скорблю, они мученики. О тебе скорблю, о твоем спасении пекусь».

Иоанн. «Ты противишься нашей державе; посмотрим на твою твердость».

Филипп. «Я пришлец на земле, и за истину благочестия готов потерпеть и лишение сана и всякие муки».

Митрополит укорял царя и за то, что он одевал своих опричников в черные одежды с татарскими тафьями на голове и сам с ними в такой же одежде являлся в храм Божий. Однажды во время крестного хода, увидав опричника в тафье, он обратился к государю и сказал, что Слово Божие должно слушать с непокрытою головою, а покрывать ее это агарянский обычай. Иоанн обратился и ничего не заметил, так как опричник успел снять тафью. Приближенные уверили его, что митрополит осмеливается в глаза ему говорить неправду. В гневе Иоанн тогда назвал его лжецом и мятежником. Как бы назло увещаниям архипастыря, поведение Иоанна в это время было в особенности омерзительно. Он ездил с своею сатанинскою дружиною по окрестностям Москвы, жег усадьбы опальных бояр и убивал даже их скот. Мало того, не довольствуясь обычными забавами, сопровождавшимися пьянством, шутовством и развратом, однажды ночью он послал толпу своих кромешников в дома тех бояр, чиновников и купцов, жены которых известны были своей красотой. Несчастные женщины забраны силою и приведены к Иоанну; одних он выбрал для себя, а других роздал своим приближенным.