Царская Русь - Дмитрий Иванович Иловайский

но когда он велел снять колокол с Троицкого собора, тотчас пал его лучший конь, согласно с предсказанием блаженного; тогда царь ужаснулся и вскоре уехал из Пскова.

Погромом Новгорода дело о мнимой новгородской измене, однако, не кончилось. Начались усердные розыски о единомышленниках Пимена в самой Москве. Помощию жестоких пыток у разных сановных лиц, обвиненных в измене, вымучены были признания об их намерении отдать Новгород и Псков Литве, извести царя и посадить на престол князя Владимира Андреевича — обвинения, сами говорящие за себя явною своею нелепостию. Тем не менее все обвиненные осуждены были на казнь, вместе с остатком опальных новгородцев. К общему удивлению, в числе их на сей раз явились трое главных любимцев Ивана Васильевича, именно оба Басмановы, отец с сыном, и князь Афанасий Вяземский, который будто бы предуведомил новгородцев о царской на них опале. За ними следовали заслуженные государственные люди, каковы: печатник Иван Михайлов Висковатый, казначей Фуников, боярин Яковлев и некоторые из дьяков. В конце июля 1570 года столица оцепенела от ужаса при виде целой вереницы расставленных на главной площади виселиц и зажженного костра с висящим над ним огромным котлом. Сам царь, окруженный толпою опричников, распоряжался казнями. Видя пустую площадь, он разослал своих кромешников сгонять попрятавшийся народ, который вскоре и наполнил место казни. Сия последняя совершалась с некоторыми обрядами и обычаями государственного правосудия. Так предварительно думный дьяк прочел имена осужденных и их вины. Первыми казнены Висковатый и Фуников. Современные известия передают при сем разные возмутительные подробности. В течение нескольких часов палачи-опричники кололи, рубили, вешали и обливали кипятком несчастных. Иоанн собственноручно принимал участие в этом адском деянии. Умерщвлено было около двухсот человек. Конец сего деяния опричники приветствовали татарским криком гойда! гойда! Среди казненных на площади не было ни Вяземского, умершего под пытками, ни Алексея Басманова, который, как говорят, по приказу тирана умерщвлен был собственным своим сыном Федором, что, однако, не избавило последнего от казни. Тиран не ограничился, однако, мужами; после того он свирепствовал над женами, детьми и домочадцами казненных своих сановников. Имение их было отобрано на государя. Некоторые обвиненные были, впрочем, помилованы от смерти и частию разосланы в заточение. В числе их находился и бывший новгородский архиепископ Пимен, сосланный в один из тульских монастырей, где он вскоре и умер.

Казни после того возобновлялись время от времени. В ту зиму между прочими жертвами Иоанновой кровожадности погибли славный воевода князь Петр Семенович Серебряный, думный дьяк Захарий Очин-Плещеев, Иван Воронцов, сын Федора, бывшего любимцем Иоанна во время его юности, и многие другие, истребляемые иногда не только со своими семьями, но и со всеми родственниками. Тиран не просто казнил, а с свойственною ему изобретательностию придумывал для сего разные более или менее мучительные способы, как-то: раскаленные сковороды, пылающие печи, железные клещи, острые когти, тонкие веревки, перетирающие тело, и т. п. Мало того, иногда в своих казнях Иван Васильевич отличался особого рода юмором или глумлением. Например, одного боярина (Козаринова-Голохвостова), принявшего схиму в надежде избежать смерти, он велел взорвать на бочке пороха, говоря, что схимники суть ангелы и должны лететь прямо на небо. В самых своих забавах тиран постоянно проявлял кровожадность. Так, любимою его шуткою было внезапно выпускать голодных медведей на мирную толпу граждан и от души смеяться их испугу и увечьям. Иногда кого-либо из осужденных на казнь он приказывал зашивать в медвежью шкуру и затравливать собаками. (Такою казнию, говорят, впоследствии погиб бывший чудовский архимандрит, преемник Пимена на новгородской кафедре, архиепископ Леонид.) Самые шуты, в большом числе окружавшие его, иногда собственною жизнию платили за какую-нибудь неудачную остроту (как это рассказывают, например, об одном из них, князе Осипе Гвоздеве, которого Иоанн заколол собственноручно, а потом спохватился, и тщетно просил доктора иноземца исцелить своего верного слугу). К довершению совершаемых Иваном ужасов, Московское государство страдало в это время от сильных неурожаев, так что дороговизна была страшная, и многие гибли от голода; а следствием голода и часто неестественной пищи явилась прилипчивая смертоносная болезнь, против которой учреждены были конные заставы с приказом хватать торговцев, едущих без письменного вида, и жечь их вместе с лошадьми и товарами{46}.

К печальному внутреннему положению России присоединились внешние бедствия и жестокие поражения от соседей.

Ведя войны с соседями за Ливонию, Московский царь одновременно с тем должен был постоянно разделять свои силы для обороны южных пределов от крымских татар. Теперь он мог наглядно убедиться в том, как правы были Адашев и его сторонники, которые советовали покончить прежде с сими последними или по крайней мере надолго их обессилить: крымский хан по-прежнему являлся то союзником России против Польши, то союзником Польши против России, смотря по тому, кто успевал склонить его на сторону более щедрыми дарами. Поэтому разбойничья орда обыкновенно по очереди делала набеги то на польско-литовские, то на московские украйны. Посол Иоанна, умный Афанасий Нагой, долго пребывал в Крыму, иногда терпел разные невзгоды и хлопотал о том, чтобы склонить Девлет-Гирея к заключению прочного мира; главным же образом он ловко выведывал там разные вести и уведомлял о них царя. Так, от него вовремя узнавали в Москве о сношениях ногайских князей и казанских инородцев с Крымом, а также о замыслах турецкого султана. Уже знаменитый султан Солиман не хотел помириться с русским владычеством в Казани и Астрахани и намерен был послать войско для обратного завоевания нижней Волги. Но крымский хан, и без того тяготившийся своею зависимостию от Константинополя, опасался подпасть еще большей зависимости, а потому под разными предлогами отговаривал султана от этого похода. Солиман вскоре умер. Но его преемник Селим решил привести в исполнение план отца. Весною 1569 года в Кафу приплыл значительный турецкий отряд, который под начальством кафинского паши Касима должен был идти Доном до Переволоки, тут прокопать канал, соединяющий Дон с Волгою, чтобы провести по нем суда с пушками и затем идти под Астрахань. Крымскому хану приказано было сопровождать турок с 50 000 своих татар. Турки и татары пошли степью; а суда с пушками поплыли Доном под прикрытием 500 янычар. В числе гребцов, сидевших на этих судах или так наз. «каторгах», находился московский человек Семен Мальцев, посланный гонцом к ногаям и захваченный в плен. Он-то после рассказывал об этом походе. Турки шли Доном целых пять недель и под великим страхом нападения от московских ратных людей или от казаков. В половине августа они достигли Переволоки и стали копать канал, но скоро