Московская живодерня (сборник) - Всеволод Георгиев

Стива умолк, вспомнив звездную ночь, бойцов, натянувших черные маски, перебегающих улицу поселка в полной тишине. Представь такого носорога в дверях кухни! От страха можно не только воду опрокинуть, но и описаться. Ей бы, мокрощелке, сначала газ аккуратно выключить, а уж потом сопротивляться.

Ни одного гроба, прикинь! Не ты их, так они тебя. Очень быстро осознаешь, что счастье это не вздохи под луной, а свист осколков, тебя миновавших.

– Была на кладбище?

– Перед Пасхой убиралась.

– Отцова могила не провалилась?

– Нет.

– Надо бы ее бетоном одеть. Никак не соберусь.

Отец долго служил в органах, написал диссертацию о противодействии раскрытию преступлений в сфере коррупции, преподавал в академии и скончался, как раз когда Стива получил генеральскую должность.

Отец так и не привык к их нововведениям. Его передергивало при виде милицейских в полевой форме наемников, когда они расхаживали по мирному городу с автоматами в руках. Увидев милицию в разбойничьих масках, он шел за валидолом.

Ему, всю жизнь имевшему дело с преступным миром, ходившему на ножи и пистолеты с открытым лицом, казалось диким демонстрировать свой страх перед преступником, прикрывшись маской.

– В современном обществе, – говорил ему Стива, – приоритетным у нас является гражданин. А милиционер – это тот же гражданин, только облеченный особыми полномочиями.

– Да бросьте вы! Не надо свою неспособность и дурные манеры объяснять стремлением к гуманизму. Гражданин с омоновским презервативом на голове! Фиговым листом можно или срам прикрыть, или морду. Ничего кроме! А выбор неравнозначен, ты об этом думал?

– Все силовики должны прежде всего руководствоваться действующим на текущий момент законодательством, – пытался втолковать ему Стива.

– Словечко нашли, как в цирке! Чем тоньше шея, тем больше претензии. Такими словами пусть в Голливуде балуются. Да всякий видит, что вы первым делом о своей безопасности думаете. Кто ж вам доверять будет? Может, вы и выглядите крутыми, но сильными – извини, нет. Вы не силовики, вы опричники.

– Да, но…

– А что касается законодательства, то закон для вас – приказ начальства, причем чаще всего устный, потому что письменный оставляет следы нарушения вами же писанного закона.

Вот так отец учил его уму-разуму. Стива соглашался лишь в малой части, упрямо апеллируя к жизненным реалиям и сложившимся обстоятельствам. Благодаря этому трезвому взгляду карьера его складывалась успешно.

После возвращения в Москву время стало рассекать, как «мерин» утреннее шоссе. Стиву представили к ордену, и он готовился шить мундир с лампасами. За окном распускались деревья, и на щиколотке майора Джамшидовой под чулком поблескивала золотая цепочка… Тут позвонил мобильный телефон.

– Степан Аркадьевичу привет! Как сам-то? Узнал? – Стива слушал знакомый голос, машинально разглядывая сережки в розовых ушах над майорскими погонами.

Приятель просил помочь с проверкой одной фирмы.

– Ты понимаешь, я им документы – никакой реакции. Наглые, денег не меряно, плевать они на нас хотели. Им бы маски-шоу, да мордой в асфальт! Ну, не тебе объяснять! Помоги, Аркадьевич, общее дело делаем.

– Ладно! Будет тебе ОМОН. Роты хватит? Ха-ха. Много? – Стива потянулся к блокноту. – Жди завтра в одиннадцать ноль-ноль микроавтобус. Бойцы свое дело знают. Ты там особенно не напирай. Чтоб все, как говорится, в рамках. Без фанатизма. А? Запомнят, запомнят. Всю жизнь помнить будут. Отзвони, как все прошло. А? Само собой. Бывай.

Сунув телефон в нагрудный карман, он поднял глаза на майора:

– Так о чем это я?

– Вы говорили о патриотическом векторе.

– Вот именно! Я подчеркиваю, преступная деятельность национальности не имеет, – Стива говорил вкрадчиво, для убедительности подтверждая конец фразы движением головы, – это должна понять общественность, это должны понять наши бойцы. Но мы и наши подчиненные должны понять и другое: правоприменительная практика является концентрированным выражением патриотизма. Только настоящий патриот во исполнение приказа может подняться до осознания высокой миссии стража закона.

Майор Джамшидова смотрела на Стиву во все глаза, и он чувствовал себя прекрасно. Но Стива знал меру и говорил ровно столько, сколько нужно, чтобы женщина, слегка воспарив если не от комплиментов, то по крайней мере от умных слов, которые делают ей честь как коллеге, не заскучала и приняла бы их на свой счет наподобие романса. Хорошая песня на любом языке звучит как признание.

Когда Джамшидова встала, оба вдруг поняли, что между ними образовалось поле притяжения. Мешала служебная обстановка, но было ясно: рано или поздно все случится, и казенный кабинет, возможно, станет их главным прибежищем. Покачиваясь на каблуках, майор вышла, оставив Стиву предаваться мечтам и раздумывать над тем, почему одна только мысль о такой возможности возбуждает его сильнее, чем все тактильные ласки жены. Он хорошо помнил, как в юности также истекал желанием, мечтая о преподавательнице государственного права. Она была много старше его, наверное такого же возраста, что и Джамшидова. Он не назвал бы ее красивой, даже кокетства в ней не было. Был авторитет, непререкаемая уверенность, сухое белое тело со струнами сухожилий на руках и ногах. Черные туфли, попирающие паркет, завораживали его: он с трудом отводил от них взгляд. Ни одна хихикающая и податливая знакомая его возраста не оказывала на него такого действия.

«Интересно, как сын переживает пору влюбленности? – подумал он. – Нет, нынешнее поколение серьезнее нас. У них больше информации, они про это уже все знают и не питают такого интереса, как мы. Головой работают. Вон мой Филипп – арабскую поэзию изучает, не что-нибудь. Приятель его геополитикой интересуется, на митинги ходит. Прилип к Филиппу. Или Филипп прилип? Тьфу-ты!»

«Надо устроить так, чтобы они поменьше общались, – решил Стива. – Рано ему лезть в политику. Политикой в наше время заниматься – все равно что собирать грибы, пользуясь словесным портретом своей бабушки. Лучше бы учился как следует. А то чуть что: Филипп, расскажи, Филипп покажи. Филипп и рад стараться».

К слову сказать, когда этим вечером Стива пришел домой, Филипп разговаривал по телефону. Конечно, с этим самым другом. Стива прошел на кухню, уловив из разговора, что пери – это злой дух женского пола.

– О чем это вы там? – спросил он сына, когда тот положил трубку и полез в холодильник.

– Да так. Объяснял Игорю, что написал Фирдоуси о власти.

– Кто?

– Ну, поэт один.

– Интересно. И что же этот Фир… кто?

– Фирдоуси. Понимаешь, он пишет как бы сказание об одном принце. – Филипп глотнул апельсинового сока. – У него, когда он стал царем, как бы выросли на плечах две змеи, которых он каждый день должен был кормить человеческими мозгами. Причем юного возраста.

– И что твой Игорь?

– А что? Ему понравилось.

– Ежу понятно, понравилось. Я не про то. Почему он сам не прочел?

– Прочел. Хотел, типа, уточнить детали. У меня же Интернет есть.

На кухню зашла Александра.

– Что за тусня? – протянула она, тоже направляясь к холодильнику.

– Обсуждаем один триллер, который как бы понравился твоему Игорю.

– Что значит «твоему»?! – не на шутку возмутился Стива.

– Ну, па-ап! – Александра помахала рукой. – Какой триллер?

– Что «пап»? Чтоб я об этом больше не слышал. Нашла кавалера! – Стива постучал пальцем по столу. – А где мать?

– Сериал смотрит. «Петербургский бандит». Ой! Нет! Бандитский… – Александра подавилась от смеха.

Стива посмеялся вместе с детьми, однако задумался. Положение ему явно не нравилось. Юное поколение надо было оградить. Игорь, конечно, неплохой парень, но как раз такие с их нелепыми идеями всеобщей любви и равенства – источник вечных неприятностей. Стиве уже приходилось по просьбе сына извлекать Игоря из отделения, где, как анекдот, рассказывали, что при задержании он кричал: «Не бей меня, я тебя люблю!»

«Ему неизвестно чувство благодарности, – с неприязнью подумал Стива, – с возрастом он станет жутким моралистом и, если ему дать волю, не пощадит никогда и никого. Сомнения таким неведомы. Поверив в собственную непогрешимость, такой не замечает нюансов. Еще бы! Исключи из жизни компромиссы, и она станет проста, как пареная репа. Только убирать за ним придется другим. Вот вам модель законченного эгоиста».

Постепенно в голове Стивы оформилась мысль, что надо показать, кто здесь хозяин. Решительно, резко, пусть болезненно: зато потом наступит облегчение. В конце концов, на нем лежит ответственность за семью, вообще за молодое поколение. Отец накажет, отец и защитит.

Ночью он проснулся, вспомнил о своем решении, удовлетворенно вздохнул. Жена посапывала за плечами. Он повернулся на спину. На ум пришел сегодняшний эпизод в кабинете, взгляд женщины, выражающий готовность. Затем майора Джамшидову сменила худощавая строгая женщина в черных лодочках на белых ногах. Она села в кресло, положив ногу на ногу. «Хотите, юноша, – спросила она, – чтобы мой выбор пал на вас?..»