Московская живодерня (сборник) - Всеволод Георгиев

Как в молодости, он почувствовал волнение. Ах, молодость! Твой удел – суета! Он поспешил вернуться к прежней мысли о решении оградить дочь, а заодно и сына, от Игоря. Тому урок тоже не помешает. Наказания без вины не бывает.

«Самопожертвование, юноша, это прекрасно, оно свойственно только молодым. Жертвоприношение это не наказание. Вы, как будущий юрист, должны в этом разбираться».

Стива попытался отвлечься, он опять лег на бок, отвернувшись от жены.

– Дался тебе этот Игорь! – обратился он к самому себе. – Всему свое время. Торопиться некуда. Но и мешкать не надо. Спи! Это приказ!

На несколько дней он забыл об Игоре, но тот сам напомнил о себе. На кого наводит ружье случай? На того, кто выскакивает не в то время и не в том месте, где ему следовало бы быть.

Однажды к ним пришли гости: старый товарищ с женой и дочерью. Друзья, покинув на время застолье, «полировали» на кухне пивом дозу, принятую на грудь за общим столом. Говорили, конечно, о работе. Товарищ пока не поднялся выше подполковника, поэтому в поучающей манере солировал Стива, который уже почитал себя генералом.

– Государство есть продукт общества, когда общество признает, что оно запуталось в неразрешимых противоречиях. Тогда вся надежда возлагается на государство, которое в свою очередь берет на себя организацию порядка путем насилия. Да, насилия. Это классическое определение государства.

– Смотря как понимать насилие.

Стива сделал большой глоток.

– Вот так и понимать! Вы брали Манака? Сколько у вас бандитов ушло? Трое? Испарились? У моих бы не ушли.

– Да? Почему у твоих бы не ушли, а? – Товарищ даже подбоченился.

– Потому, мил друг, что со своими я пуд соли съел и они без приказа меня понимать научились. А установка такая: мочить всех без лишних слов. Никаких раненых. Нет человека – нет проблемы, понял? Нет правых, нет виноватых. Никого нет, – Стива развел руками. – Короче, по-любому у меня заведено: два трупа, и не меньше.

Товарищ не мог понять, шутит Стива или нет.

– Не ловлю фишку! – Он озадаченно взглянул на Стиву.

– Пей пиво, остынет.

В этот момент в кухню зашел Филипп:

– Пап, там по ящику Игоря показали.

– Где?

– Типа, в новостях.

Стива включил телевизор, который стоял на кухне. Они успели к итогам, где действительно в группе молодежи мелькнул будто бы Игорь.

– Вот, вот!

Он пробежал мимо милиционеров к бульвару. Наметанным взглядом Стива выхватил из серой массы знакомое лицо толстого майора.

– Этих козлят тоже мочить? – спросил Стиву его товарищ, имея в виду скачущую молодежь.

Стива посмотрел на сына, Филипп набирал номер по телефону, номер был занят.

– Ну ты скажешь! Хотя порой из козлят получаются… сам знаешь кто.

– Сашка! – крикнул Филипп в коридор, обращаясь к сестре, – это ты с Игорем болтаешь?

В дверях появилась Александра. Одной рукой она прижимала к уху трубку мобильника, продолжая говорить, другой посылала брату воздушный поцелуй.

Гость перевел взгляд на Филиппа.

– Это тот парень, что мы видели у тебя на дне рождения?

Филипп кивнул.

– Игоро здесь, Игоро там! – ехидно сказал Стива.

Александра щелкнула телефонной трубкой.

– Ему рукав порвали и на каблук наступили, подошва оторвалась. А так все нормалек!

Из комнаты вышла дочь приятеля Стивы. Александра обняла ее за талию.

– Мы пойдем, во дворе погуляем.

– Не, ну ты толком скажи, типа, что там было? – оставив телефон в покое, Филипп взялся за сестру.

– Он сейчас сам приедет и расскажет. Во двор выходи.

В открытую форточку заглядывал светло-синий вечер. Проводив молодежь, приятели замолчали, невольно вспомнив свою молодость, непередаваемое чувство ожидания и волнения, возникающее весной. Оно было столь тонким, трудноуловимым, что приходилось вслушиваться в себя, боясь потерять далекое эхо навсегда ушедших лет. И это вносило аромат горечи в льющийся из форточки прозрачно-трепещущий легкий ветерок.

Стива видел, как застыла улыбка, больше похожая на гримасу, на лице приятеля и невидящий взгляд уперся в столешницу. Стива тоже улыбнулся и положил руку на локоть друга:

– Пойдем подышим.

Во дворе оказалось даже лучше, чем ожидали. Весенний ветер доносил свежий запах влажной почвы, готовой набросить на себя зеленое махровое полотенце. Горизонт был окрашен оранжевой краской. Приближаясь, оранжевый цвет переходил в лазоревосиний.

У подъезда мирно беседовали две соседки. Заехав на тротуар, чутко дремали с открытыми глазами разноцветные автомобили. Повизгивали детские качели. Подростки осваивали езду на доске. Стива поискал глазами дочь. Она сидела с подругой на спинке скамейки в глубине двора, перед ними стояли с банками пива Филипп и Игорь.

– Смена, – сказала соседка, проследив за его взглядом.

– Это точно! – поддержал ее Стива.

– Слышь, Степан Аркадьич, что это за мода такая у молодежи пошла: лысыми ходить? Ну, понимаю, мужчина в возрасте. Его лысина только красит. Взять тебя: хоть и плешив немного, а щеголь! Мне бы годков двадцать сбросить, я б такого селезня не пропустила.

Стива заулыбался.

– Лысина есть у всех, – сказал его приятель, проведя рукой по гладкому темечку, – только некоторые прячут ее под волосами.

Соседки в охотку рассмеялись.

– Давеча, слышь, я говорю, по улице прошли, дети еще. Все наголо стрижены, в кожаных куртках. Как теперь говорят, крутые, – пояснила первая.

– Не крутые это, а «скинь кеды» называются, – поправила ее другая.

– Ага, они самые, – подтвердил Стива.

Хорошее настроение не покидало его. Он подхватил приятеля, и они направились к маленькой компании на скамейке.

– Здрасьте, – обернулся Игорь.

– Здравствуй, здравствуй, герой дня, – сказал Стива. – Как чувствуешь себя?

– Как герой дня!

– Это мы видим. За что боремся?

– За правду!

– Понял, не дурак. С ответом затрудняешься. Поставим вопрос по-другому. Против чего борьба?

– Ну, пап… – заныла Александра.

– Что, скучно? – оборвал ее Стива. – Вот подметки отлетают – это не скучно. А во имя чего они отлетают? Скажите мне, во имя чего отлетают подметки?! – настаивал Стива.

– Как бы ясно, во имя чего, – начал Филипп.

– Тебе, может, и ясно, а нам нет, – сказал Стива. – Может, вы боретесь с глобализмом, мондиализмом, космополитизмом и еще с каким-нибудь спиритизмом, не знаю. Но при чем здесь правительство, при чем здесь милиция. Мы-то тут при чем? Мы, что ли, агенты глобализма? В наше время государство, кажется, и есть первый патриот в своем отечестве. И оно доказывает это каждый день. Да, каждый день в течение нескольких лет. Так зачем же подметки рвать?

Игорь смотрел в небо, поглаживая горло.

– Это не патриотизм, – сказал он. – Это постлиберализм.

– Что? – не понял Стива.

– Клон, – сказал Игорь. – Клон, выращенный в той же матрице.

– Ага, – сказал Филипп.

Девушки переводили взгляд с одного на другого.

– О чем это они? – Стива посмотрел на своего приятеля.

– Дюже умные. Не нам с ними тягаться. Ты бы меня лучше про футбол-хоккей спросил, я б тебе ответил.

– Все элементарно, – снизошел до объяснений Игорь, – пока вы тут боретесь со своими либералами, идет построение империи, либеральной империи. Только не у нас, а во всем мире. Нам тоже отведено в ней место. С патриотами или без. Ваш патриотизм – компетенция страховых компаний, не более того.

– Где ты всего этого набрался? – возмутился опешивший было Стива.

– У нас тоже есть свой Морфеус. И он сражается со своими Меровингерами.

Стива успокоился.

– Теперь понял. Видишь, объяснил, и все стало ясно, – он не скрывал иронии.

– Ну, папа, ну какой ты! Ты не понимаешь! – запричитала дочь.

– Напротив. Я все отлично понял. Мебиус сражается с этим, как его, Викингиусом. И делится своими соображениями с Игореусом.

Молодежь рассмеялась.

На этом Стива счел нужным окончить разговор и оставить компанию веселиться дальше: последнее слово осталось за ним.

Однако Стиву разбирала досада, на лице застыла недобрая усмешка.

– Здорово они нас! – подлил масла его приятель, явно смягчив последним местоимением высказанную в сердцах фразу.

– Заморочит он им голову, – озабоченно сказал Стива.

– Брось! Разберемся!

– Хоть брось, хоть подними! Когда разберемся, поздно будет. Опасный возраст, опасное время.

– Может, ты и прав, – оглядываясь на дочь, почти согласился приятель.

На следующий день Стива вызвал толстого майора, который был в оцеплении. Стул, на котором сидела Джамшидова, недовольно скрипнул.

– Вы что же вчера как не родные стояли? – попенял майору Стива.

– Обеспечивали согласно приказу.

Стива уставился в стол.

– Другими словами, – наконец начал он, – ты хочешь сказать, что теперь не вмешиваетесь. Тогда кто?

Майор пожал плечами: начальству виднее.

– Пока никто. Может, ваши? А может, хитрость какая?