Похороны К. - Чон Хиран

к успеху. Оговорки в речи были для них привычным явлением, но они творчески принижали чужие достижения, что выставляло их не в самом лучшем свете. Это все, конечно, может быть преувеличением из-за моей предвзятости. Но было ясно, что эта часть общества не так уж отличается от всех остальных. Узнала я об этом тогда, когда задумалась о жизни отца.

Так или иначе, у меня не было возможности избежать того, что люди осознавали, что я отказалась от имени отца, пыталась уйти от участи всегда быть чьей-то дочерью по имени Кан Чжэин в угоду тех, кто гордится тем, что будто бы знает, что творится в душе у других. Именно поэтому я считала, что имя Сон Сынми сможет стать своеобразным посланием, чтобы люди понимали, что не стоит произносить при мне имя отца. Не могу сказать, что это не возымело ожидаемого мной эффекта. Роль играло и развитие моей карьеры как писателя, и то, что молодые писатели постепенно переставали читать книги моего отца. Но порой мне сложно было повлиять на то, чтобы отцовское имя не бросало тень на мою жизнь. Я отказалась от унаследованной фамилии отца, выбрала себе новое имя, чтобы создать мир, который не был бы разрушен чужими достижениями, но это все не помогло, так как имя отца, наоборот, чаще всплывало на поверхность. Окружающие знали, от чего конкретно я хотела сбежать, поэтому говорили со мной с осторожностью, делая вид, что не понимают, чего я хочу. Например, всех интересовало, почему я отказалась от написания статьи, посвященной десятилетней годовщине смерти отца.

– Все кругом только об этом и говорят, что ты отказалась писать. Я, конечно, понимаю, что тебе хочется независимости, чтобы никто не думал, что это влияние твоего отца, но стала бы ты вообще писателем, если бы не он?

Женщина, которая решила упрекнуть меня в этом, говоря с особой снисходительностью, проделала путь до самой Америки и была всего на восемь лет старше меня. Но что такой человек вообще мог сказать мне, даже если не знал моего отца? В тот момент мне хотелось выплеснуть ей в лицо то вино, что было в пластиковом стаканчике у меня в руках. Однако пока я колебалась, зная, что не смогу сделать этого, она легонько похлопала меня по плечу и, демонстрируя остальным беглый английский, смешалась в толпе собравшихся на крыше писателей всех национальностей. Всякий раз, когда я ловила на себе ее взгляд, пока она общалась с другими авторами, у меня возникало неприятное ощущение, что она может рассказывать им какие-то нелепые истории обо мне и моем отце. И я никак не могла смириться с тем, что ничего не могу с этим сделать.

– Твой отец действительно был известным писателем? Другая девушка, что пришла вместе с тобой, сказала, что тебе не особо нравится, когда об этом упоминают. Она действительно сплетничала о тебе. Наверняка она воспользуется тем, что ты не слишком уж общаешься с другими авторами, будь осторожна с ней.

Мужчина из Индии, на вид лет двадцати пяти, был очень энергичен и дружелюбен ко всем, но ко мне проявлял особый интерес, так как я мало общалась с остальными. Он говорил со мной на английском медленно, предлагал обедать вместе и, бывало, стучался ко мне со свежесваренным кофе, который приготовил сам. В тот день он поделился со мной обжаренной лапшой, которую принес из какого-то азиатского ресторана неподалеку. Наша программа длилась два месяца, и расписание подходило к концу.

– У меня никогда не получится сбежать.

– От отца?

– Нет.

– От той писательницы?

– И это тоже нет.

– Тогда от чего же?

– Вероятнее всего, от самой себя.

Какое-то время он смотрел на меня, словно ожидая, что я продолжу, а потом ярко улыбнулся, накрутил лапшу на вилку и стал есть. Затем он, прожевывая еду, молча кивнул, будто бы догадываясь, что именно я испытываю.

– Это сложно объяснить. Моих знаний английского не хватит.

– Ничего страшного, всё в порядке. Но все же, Сынми, будь осторожна с той женщиной.

Если дети рождаются в доме, полном книг, и растут с родителями, которые все время заняты чтением и пишут книги, то велика вероятность того, что большинство таких детей неизбежно станут книголюбами. Несмотря на то что верхняя полка была прогнута под весом сложенных в два ряда книг, не в силах его выдержать, по всему дому и без того было раскидано большое количество разнообразной литературы, до которой можно было легко достать, лишь протянув руку. У изголовья кровати, на журнальном столике в гостиной, на подлокотниках дивана и где-то на углу обеденного стола – в этих местах всегда лежало по несколько книг. Кроме этого, книги были сложены и у пустых стен, а обувной шкаф был забит еще не распакованными книгами, которые приносили с почтой. Мои родители, как мне казалось, установили собственные стандарты для организации вещей в доме, хоть для меня эти стандарты и были непонятны. Я раскидывала деревянные бруски от игрушечных пирамид, что стояли на книжных полках, разворачивала сами книги так, чтобы из них получалось что-то в форме крыши или тоннеля. А когда мама говорила мне убрать все игрушки, я как попало сметала все, с чем играла в тот момент, и просто бросала в ящик для игрушек. Так родители порой находили недостающие на полках книги в моем ящике или совсем забывали про них, а я, обнаруживая их у себя среди игрушек, открывала и начинала рисовать на страницах восковыми мелками принцесс или маленьких животных, отправляющихся на пикник. Разумеется, я научилась читать быстрее, чем мои сверстники, и, как большинство детей, только начинающих изучать язык, часто читала буквы наугад. Наверняка я думала о том, что запоминаю слова, значения которых на тот момент я просто не знала. Я была особенным ребенком. И могла бы вырасти такой. Часто я насмехалась над тем, чему меня пытались научить взрослые.

Мне было двенадцать или тринадцать лет, именно с того момента я стала гораздо реже читать детские книги. Пока я была ребенком, одержимым чтением, родители всегда старались дать мне как можно больше, снабжали меня всевозможными книжными сборниками, замечательными книжками с картинками. Но как только я дочитывала и закрывала очередную книгу, я больше не заглядывала в нее никогда. Быстро я читала и ту литературу, что считалась классикой для подростков, а затем злилась, требуя вернуть деньги или просто обменять книги. Я часто захаживала и в родительскую библиотеку по своему собственному желанию, доставала с полки те книги, которые казались