Говори - Татьяна Сергеевна Богатырева

перед ним на коленях, я видел только ее стриженную макушку, она делала ему минет, Женя смотрел мне в глаза, я стоял на пороге ванной, он смотрел мне в глаза, и его взгляд был спокоен.

Когда он кончил, на его лице не дрогнул ни один мускул.

4

Kakos – Плохой

ЖЕНЯ

– Норма в общепринятом смысле не добродетель, скорее отсутствие мужества, – говорит мне Константин Владиславович.

Мы сидим с ним на его кухне и едим тосты с непереносимо жгучей пастой – перец и немного томатов. Другой еды он не признает. Не признает он и постели: в его маленькой однушке расположен рабочий кабинет, там же ютится небольшая кушетка, больше годящаяся для сеансов психоанализа, чем для здорового сна.

– Понимаете, я никак не могу состыковать мозаику, что-то допонять о том, как лучше сложить свое бытие, чтобы оно стало чуть более выносимым и чуть более продуктивным. Почти постоянно меня подгоняет по ночам паника по поводу того, как быстро движется время и что его остается все меньше, – говорю я.

– Вам страшно? – спрашивает он.

Я смеюсь.

– Удивительно, но нет! Совсем не страшно. Я просто не могу спать. Еще немного, и это перейдет в нарколепсию, но даже это мне не особенно мешает. Мне не мешает практически ничего, в том-то и проблема.

– Могу вам только позавидовать, – он тоже смеется. – В таком случае, Женя, вам следует быть палачом. Палач – это легализованный убийца, подумайте об этом.

Он шутил, но я не засмеялся.

Одно из последствий антиутопии для личности, существующей в ее рамках, – отдаление и отвлечение от духовных и нравственных проблем, от вопросов о смысле жизни. В подобное «бегство от свободы», по Эриху Фромму, входят зависимость – отказ от независимости в угоду слияния с кем-то (или чем-то) внешним, чтобы обрести таким образом недостающую силу и значимость; разрушительность – где разрушение окружающего мира дает возможность избавиться от чувства собственного бессилия; и автоматизирующий конформизм – уравнивание и усреднение личности согласно предлагаемым, общепринятым шаблонам.

* * *

В моей маленькой стае верных оруженосцев и союзников меня не поняли, что совсем не удивило. Брат в ужасе лупал глазами, Таня спорила и пыталась что-то мне доказать.

После присвоения мне степени кандидата наук я подал заявления о приеме на работу сразу в несколько исправительных учреждений строгого режима. У работодателей возникали вопросы, но я хотел там оказаться, потому бодро и старательно вешал такую душистую лапшу, что сердца озверевших госслужащих таяли, как леденцы на солнце. Это мой долг перед обществом. Эти люди никому не нужны. Кто-то же должен. Я прошел большой курс углубленной психологии. Я хочу быть с ними в их последнем пути. Меня устраивает маленький оклад. Меня устраивает должность младшего надзирателя. Мне было предписано принести справку из ПНД, доказывающую мою вменяемость, наподобие тех, что запрашивают, когда люди хотят получить права.

Таня осознала, что ходит по тонкому льду в своих уговорах и скандалах, когда я после долгого отмалчиванья спросил ее, какое ей, собственно, дело до того, чем я занимаюсь. Ты же не я. С таким простым и четким аргументом сложно не согласиться, пусть и звучит он с оттенком хамства. Но я так редко что-то говорю, что могу позволить себе и клоунаду, и хамство. Я себе это разрешаю.

Тема смерти – ключевая для антиутопии на уровне всего жанра. Антиутопическое общество – это общество садомазохизма, где смерть трансформируется и модифицируется во множество вариаций, от сцен казни до умерщвления плоти или, напротив, превращения телесной сферы жизни граждан в социальную функцию. Влечение к смерти направляется либо вовне – превращаясь в садизм, либо внутрь личности – становясь мазохизмом.

Страх смерти вытесняется сознанием, и в конечном счете человек получает удовольствие «от страха, порожденного страхом».

ТАНЯ

Впервые я увидела человека, который должен умереть, когда Женя уже проработал там больше года. Устроить это было легко – я просто сказала, что мне нужно это увидеть. До определенного момента он всегда заинтересован в том, чтобы люди делали то, что им, как они считают, следует делать. Если это ему не мешает. Я не мешала – тогда.

Я помню, что меня поразило то, что это был просто человек – из плоти и крови, такой обычный, что мне стало даже смешно. Если стереть окружающую нас обстановку и нарисовать новые предлагаемые обстоятельства – вот он, посреди оживленной улицы, например, – это будет обычный прохожий, ничто в нем не будет выдавать живое существо, проживающее последние дни на земле, существо, у которого кончается время.

Я видела его казнь. Так, в этом наблюдении, сбывалась из раза в раз Женина мечта: лучше один раз увидеть, чем сто раз представить. Иди и смотри. Процедура казни поразила меня много больше, чем вид подсудимого. «Так просто» – вот что звенело у меня в голове, возмущалось на разные голоса, то срываясь на фальцет, то искрясь истеричным смехом. И это все? Просто, это так просто.

Если посмотреть на происходящее в комнате за стеклом другими глазами – совсем чужими глазами, глазами не с Земли, как если бы в эту комнату залетел вдруг скитающийся по просторам вселенной инопланетянин. Или – если бы видеозапись происходящего показали по кабельному каналу мультфильмов, и на это видео смотрели бы другие глаза – глаза ребенка. Если попробовать представить это в таком свете. То. Так я смотрела на это. Люди за стеклом смотрят в комнату, где лежит на кушетке мужчина, лежит и ждет, а над ним стоит человек, который набирает в шприц лекарство от жизни. Рядом стоит врач. За ними – двое охранников. Это какая-то неправильная больница! Мужчина на кушетке зажмуривается так крепко, что мне видны наливающиеся кровью синие жилки на его мокрых висках.

Я представляла, что смотрю на него чужими глазами ребенка-инопланетянина. Я представляла, что на его месте лежу я сама. О чем думают сидящие за стеклом люди? Что чувствует вводящий шприц человек? Вряд ли они играют в ту же игру, что и Женя, вряд ли они вообще сейчас играют. А я, стоя у стенки слева от стекла, следила, как он наслаждается медленно сменяющими друг друга секундами, как впитывает каждое движение, каждый шорох и каждый звук, преломление света на предметах в комнате казни, цвета радужных оболочек собравшихся в комнате людей. Я смотрела, как он смотрит. Если все мы лишь эхо друг друга, помноженное на себя самое, то давай я буду тем, кто умирает, а ты будешь меня убивать.

Чувство страха, слившееся в эти минуты с чувством глубокого удовлетворения, ощущение подсмотренной краем глаза тайны, завершившаяся победой удачная попытка подсмотреть краем глаза нечто бóльшее, что есть в мире, – он переполнялся этим чувством, светился им, он просто стоял там, за стеклом, и ел это чувство.

– Цари Вавилона, совокупляющиеся на вершине пирамиды со жрицей Иштар, избранные, прекрасно понимающие сейчас, во время эрекции, что сразу после их принесут в жертву великим всеобъемлющим богам, – шепчет Женя. Его лихорадит.

Он никогда не допускал мысли о том, что с ним что-то не так. Нормальность не есть добродетель, это лишь банальное отсутствие мужества. Воля есть способность самостоятельно принимать решения и совершать действия в строгом соответствии с принятым в результате мыслительного процесса решением. Одна из высших психических функций.

У меня в голове, наверное, тогда в первый и последний раз мелькнула где-то в гулкой теплой темноте мысль: как кошка в темной комнате, краем глаза ты видишь какое-то движение, но не успеваешь даже идентифицировать то, что именно ты увидел. И я подумала: «Ты выбрала не того». А еще: «Еще не поздно, не поздно совсем уйти отсюда». А совсем уже потом: «Боже, ну это ведь так тяжело и страшно – начинать все сначала, с кем-то где-то не здесь».

И больше я об этом никогда не думала.

* * *

Игорь был самым дрянным студентом журфака на свете, но по иронии судьбы этого никто не замечал. Наоборот, от него за километр веяло такой загадочностью и таинственностью, он так выразительно молчал. Молчал он все время, и только я знала, что это не признак острого ума и недюжинного интеллекта – он просто все больше и больше уходил к нам, под воду, на глубину, где давление такое высокое, что уже совсем не до разговоров: больше волнуют вопросы, как дышать, чем, да и вообще зачем это делать. Он