Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

взаимно! — признался Егор. — А ты чего здесь?

— Я в компании единомышленников…

— В смысле, отрядом здесь?

…Летом две тысячи первого года, находясь на реабилитации после ранения в Главном военном клиническом госпитале Внутренних войск в Балашихе, Егор от друзей и сослуживцев получал запоздалые и последние вести из бригады, включая и ту, что Михалыч в рамках армейской ротации переведён для прохождения дальнейшей военной службы из бригады в смоленский отряд.

— Нет, — сказал Михалыч. — Единомышленников… — повторил он более выразительно. — Поклонников творчества одного немецкого композитора эпохи романтизма! — улыбнулся он, понимая, что Егор так ничего не поймёт.

— Вагнера, что ли? — догадался Игорь.

— Нет. Брамса.

— А! — согласился Игорь с тем, что не угадал бы ни за что. — Не знаю такого…

— Но, я выдам секрет: мой отряд тоже здесь! В районе «нулевого километра» стоит.

— Так, ты уже не в отряде?

— Давно не в отряде, брат! Возникли сложности, пришлось уволиться. Теперь по контракту здесь, точнее: тут, там и там, а в общем — то, как говорят: там, где нас, как правило, нет! — он снова улыбнулся широкой улыбкой.

— Кстати, — наконец, успокоился Бис, — познакомься: Игорь, из наших, из братишек.

— Олег, — назвался Михалыч, протянув крепкую руку. — Можно просто: Михалыч.

— Где стоите? — спросил Егор.

— На выезде… А вы где? — спросил Михалыч в ответ.

— На «девятке», недалеко от Донецкого аэропорта…

— Знаю, слышал, — кивнул Михалыч. — Заскочу вечером — не против? Чаю бухнём, попиздим, согласен?

— Конечно!

— Тогда до встречи?

— До встречи, брат!

Пожав друг другу руки, друзья обнялись так, будто в этом крылся какой — то тайный код мужской любви и дружбы, похлопали по плечам и расстались.

— Служили вместе? — спросил Игорь.

— Да, — произнёс Бис, — в одной бригаде воевали во вторую чеченскую. Из разных военных училищ, но одного года выпуска и земляки в придачу… Они не из ГРУ, — сказал Егор, абсолютно убеждённый в этом.

— Нечего гадать, — взглянул Игорь на Егора, — вечером расскажет. Собирай вещи, я жду в машине.

Скоро Егор вышел из отделения.

— С докторшей попрощался? — сказал Игорь, хитро улыбаясь. — Свидание, надеюсь, назначил?

— Ничего не назначил, — обиженно буркнул Бис. — Нет её на месте…

— Ага! Значит, всё — таки ходил прощаться?!

— Игорь, отъебись, а? — с нажимом сказал Егор.

— Ладно — ладно, шучу!

Медведчук повернул ключ в замке зажигания и машина тронулась с места.

— Какая обстановка в батальоне? Где «двухсотые»? Что сказал комбат? — спросил Егор.

Медведчук в момент стал серьёзен, как это бывало с ним, когда с Егором они не были ещё так близки: любой бой роднит людей в окопах, а такой драматичный, какой случился у брода, тем более.

— Сома и Трубача нашли на месте. Трупы никто не минировал. В общем — то странно, что их даже не разоружили. Все личные вещи, оружие, остались при них. Отвёз их в морг семнадцатой городской. Кстати, своих укропы тоже не бросили. По моей оценке — с их стороны три жмура, железно! Заслуга Зари и твоя, конечно. На месте обнаружили части индивидуальных перевязочных пакетов, бинтов, разной упаковки; кровищи там напускали столько — как со свиней текло! Драпали не меньше нашего… Комбат предложил выставить там наблюдение на ежедневной основе, раз такой у них интерес к броду у Кожевни… Да, — неожиданно вспомнил Игорь, — пока мы забирали «двухсотых», «девятку» посерьёзке расхуярили из терминала… Уверен, «семьдесят — девятые» устроили такое в отместку за жмуров — а это значит, прав я: им тоже досталось нормально!

— Ну, если тебе от этого спокойнее, — предложил Егор, — пусть так.

— А ты что думаешь?

— Думаю — надо срочно минировать брод.

— Я не об этом…

— А я об этом. Что — то затевается, иначе зачем им дался брод? Он представляет стратегическую ценность?

Медведчук пожал плечами, продолжая вести машину.

На подъезде Егор отметил, что «девятка» изменилась. На внутреннем фасаде появились свежие многочисленные отметины от стрелкового и другого, крупнее калибром, орудий противника, стало больше пустых чернеющих окон, ещё вчера отбрасывающих яркий солнечный свет, и по этим причинам «девятка» смотрелась только монументальнее и злее. В обозримом будущем она могла стать похожей на дом Павлова в Волгограде после ожесточённых боёв Сталинградской битвы. На крыше стояли наблюдатели. Ещё были памятны слова Медведчука о том, что по форпосту частенько работали вражеские снайперы, но наблюдатели почему — то вели себя дерзко и демонстративно, точно были лишены этого страха. Страха быть убитыми людьми, разглядывающими их в оптические приборы, сокращающие расстояние прицеливания.

«Вероятно, так задумано», — привычно подумал Егор, отворив дверь внедорожника.

Вечером, когда за окном уже смеркалось, в дверь постучали.

— Кто! — находясь ближе всех к входной двери, крикнул Песков, взамен уже привычного: Открыто!

Безо всякого ответа дверь отворилась и на порог шагнули двое неизвестных.

— Кто нужен? — остановил их Песков.

— Бис Егор здесь обитает? — внимательно оглядевшись, произнёс первый, пониже ростом.

Тот, что был повыше остался за его спиной, будто прячась и это Пескова насторожило.

Безусловно, происшествие у Кожевни не сделало из Пескова матёрого воина, но и простаком он теперь не казался, стал осторожен, вдумчив, будто кто щёлкнул двумя пальцами, и Витька мгновенно повзрослел. Попросил у завсклада дополнительных четыре магазина с патронами — тот, конечно, ответил обидным отказом, мол, лишних нет и дополнительные это те, что честно добыты в бою, то есть трофейные, вроде скальпа поверженного врага, но главное, что Витька стал смотреть на происходящее совсем другими глазами, трезвыми, лишёнными радужного развесёлого света, превращающего мир вокруг во что — то наивное и беспечное. Пескова вдруг заинтересовала собственная физическая подготовка и выносливость и уже на следующее утро он сделал пробежку, отжался от земли и прокачал пресс, а ещё задался рядом неожиданных вопросов: экстремальное вождение авто и его бронезащищенность и то, как её можно кустарно усилить, чем «техничка» отличается от «джихад — мобиля», передвижение бойца на поле боя и оказание первой медицинской помощи — в первую очередь самому себе и, если что, уже после, другим. Ильича такие перемены в Песке удивили не меньше, но красноречивее всех по этому поводу высказался Гулливер. Позывной «Гулливер» принадлежал Гуляеву Версалю, заместителю погибшего Соломина и теперь новому командиру разведывательной группы:

— Ебать — копать… — воскликнул он, — …малой поумнел!

— Лучше подскажи, где шлем раздобыть? — ответил на это Песков.

— Зачем тебе?

— Как зачем?! — возмутился он. — Чтобы от пуль и осколков защитил!

— От этого он не поможет.

— А от чего поможет?

— Дебилом не стать, если, где кукухой вдруг уебёшься! — сказал Версаль со свойственным ему едким сарказмом. — Но, я уже сказал: тебе не поможет!

…Витька сместился