Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

вправо и, не разглядев второго, спросил:

— А чего напарник прячется?

Высокий вышел из-за спины. Удовлетворённый таким действием, Песков поостыл.

— Егор, — крикнул он, свернув в сторону проёма голову. — Тут двое. Чужие. К тебе, говорят, пришли! Ждёшь кого?

— Да, жду! Иду, — без вопросов отозвался Егор. — Пусть проходят!

Только после этого Песков совсем расслабился и отошёл в сторону.

— Привет, брат, ещё раз, — распахнул Михалыч объятья для Егора. — Вот, знакомься: Серёга, из наших — вэвэшников, нечаянно узнал от меня, что я тебя здесь встретил, вцепился в ногу как бульдог, мол, познакомь — познакомь… Служил срочную в две тысячи первом в отдельном инженерном батальоне, в Чечне воевал, оказалось очень о тебе наслышан. Пришлось с собой взять…

— Сергей! — представился молодой человек с горящими глазами. — Очень рад знакомству! — протянул он обе руки и потряс ими Егора за левую, чудом не оторвав и её.

Егор не единожды встречал таких, как Сергей. Они всегда вели себя странно и не совсем адекватно, будто видели перед собой нечто особенное, а не безрукого и безногого калеку, подорвавшегося на фугасе и нечаянно выжившего. В подобных случаях Егор всегда протягивал левую.

— Егор, — представился Бис в ответ. — Очень рад. Проходите на кухню.

На кухне Егор разлил по кружкам чай — никто ни на чём не настаивал.

— А ты ничуть не изменился! — сказал Михалыч. — Каким был — сколько уж лет прошло, сразу не сосчитать — таким и остался. А как мы бились на Консервном заводе, помнишь? — спросил он. — Нам тогда было — то по двадцать два — двадцать три года!

— Да — да… — согласился Егор. — Верно!

— «Всех убить, всё отнять, мы рождены для войны», помнишь? — снова спросил Михалыч, мгновенно отправив Егора на десяток лет в прошлое, когда он слышал эти слова крайний раз и на сутки назад, когда произнёс их сам, рассказывая Маше о своей жизни.

Егор кивнул, соглашаясь.

— Тринадцать лет назад это было! Можешь представить? Тринадцать лет… — вдруг сказал Егор, будто неожиданно высчитал число, перед которым испытывал специфический страх, и которое помимо того, что шестое простое число и седьмое число Фибоначчи, считалась самым чёрным и неблагодарным, числом адовым, и всего того, что было связано с дьявольским проклятьем и невезением, и черной кошкой, и просыпанной солью, и всеми возможными бедствиями и невзгодами, какие только могли свалиться на голову человека. И если Грозный двухтысячного года остался для Егора адом на Земле, число тринадцать было адом в мире чисел. Но это, только, казалось, на самом деле всё было не так. — Чем занимался всё это время?

— Да… — отмахнулся Михалыч от вопроса, будто ракеткой для настольного тенниса, отправив на чужую половину стола оранжевый целлулоидный мяч диаметром сорок миллиметров и весом два и семь десятых грамма, перед тем как всё — таки стал рассказывать.

Из рассказа старого друга Егор узнал, что тот уволился из армии примерно тогда же, когда и он сам, разочаровавшись в том, что она предлагала — такое сложилось у Егора мнение. Михалыч наверняка служил бы и дальше, легко мог поступить в военную академию, получить свой разведывательный полк или батальон, стать генералом, — во всяком случае Егора это нисколько бы не удивило, — но он передумал и уволился. И, кажется, Егор знал почему. Оба были своенравными, смелыми, не боялись ответственности, таких лейтенантов в огне чеченской войны закалилось предостаточно — хладнокровных, ловких, быстрых, жёстких и повидавших всякое разное дерьмо. Вот только о краповом берете, которого был заочно лишён, Михалыч умолчал, отмахнувшись, что хватило зелёного. Разведывательного. Которым был награждён ещё в девяносто девятом за операцию в дагестанском селе Карамахи.

— Да, много полегло славных ребят… — сказал он в конце. — Земля им пухом…

Он замолчал и было видно, что каждый в своих мыслях увидел и прошёлся среди своих убиенных друзей и каждый вспомнил эту горечь близкой утраты. Но, Бис усопших быстро оставил в покое и вернулся к реальности, криво улыбаясь.

— Чего ты улыбаешься, брат? — заметил Михалыч.

— Я давно так никому не радовался, Олег, как тебе! — признался Егор. — Вся жизнь вертанулась на тринадцать лет назад!

Михалыч сжал губы и растянул их в улыбке.

— Я тоже рад тебя видеть, брат! — он ткнул кулаком в дружеское плечо. — Ты пиздец как прикольно выглядишь! Как киборг!

— Ага! — улыбнулся Егор.

— Не, как андроид, машинно — человеческий гибрид! — подхватил Сергей, почему — то развенчав веселье своим остроумием.

— А ты чего из отряда ушёл? — сказал Егор, прервав неуютную паузу.

— Попал в одну ситуацию…

— Какую?

— Да, как всегда сложную! Когда они простыми были?

— Верно, — согласился Егор. — Но, что всё — таки случилось?

— Блин, длинная история, брат… Быстро не рассказать… — тяжело вздохнул Михалыч, покачав головой.

— А так? — Егор сунул руку в холодильник и, не глядя, выудил из него бутылку и всякую закуску, которую успел купить перед приходом гостей.

— Ну, если так… — поёрзал Михалыч на табурете, растерев колени ладонями. — Твои не будут против?

— Нет.

— Ладно. Давай. По чуть — чуть?

Егор достал посуду и разлил по стаканам.

— Я, если честно, сколько уж прошло, лет шесть, этим ни разу ни с кем не делился… Блин, будто вчера всё случилось! Почти каждую ночь в мозгах, как кино, в ярких красках крутится… — признался Михалыч, глядя, как Егор орудует руками, нарезая закуски и хлеб. — В общем, осенью восьмого наш отряд вернулся из Осетии. Я тогда уже начальником разведки отряда был. По возвращению дёрнул меня командир и говорит, что один смоленский барыга — депутат сделал ему интересное коммерческое предложение — организовать для его жены на месяц личную охрану. Ну, и конечно, реализовать эту аферу предложил мне: вроде мы из служебной командировки и нам положен двухнедельный реабилитационный отпуск, в счёт которого можно, вроде как отдохнуть и заработать. Я подумал и согласился. Охрану решил организовать двумя группами, по четыре человека — такую численность запросил депутат — выходило, что каждой группе предстояло отработать по две недели. А мне, как старшему все четыре — и в первой, и во второй. Депутат был основательный, махровый барыга из девяностых, плату предлагал значительную, потому в этот блудняк я и сам вписался и ребят потянул, и никого — нибудь из бойцов, а проверенных офицеров. Уж поверь, не зелёных лейтенантов, какими мы были в девяносто девятом. Пацанов нашёл быстро — больно деньги показались лёгкими; группы собирал в основном из холостых, так как работа предлагалась круглосуточная. На первой встрече с депутатом, спросил зачем понадобилась охрана, и тот мне соврал,