«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма - Сергей Николаевич Магнитов

международном контексте. Что, кстати, сильно питало троцкизм, как внутри, так и вовне. Полагать, что троцкизм был местью опального революционера неверно: Троцкий очень чётко следовал марксизму и теоретически бил Сталина за любые антимарксистские отклонения. И это было заметно и замечено в СССР тоже. Несомненно, антимарксизм Сталина фактически мобилизовывал троцкизм в стране.

Второе. Само государство несло признаки классов. Троцкий называл это номенклатурным классом и отчасти был прав. Государство – это иерархия, а значит классы, как бы они ни назывались: что сотник, что поручик, что лейтенант – одинаково «классово» командуют солдатом. Значит классовые противоречия никуда не делись. Это значит Сталин, отказавшись у Маркса в одном, использует его в другом – отказавшись от него одновременно! Это удивительно. Государство всегда было врагом марксизма и все партии, которые создавались, были, по сути, антигосударственные. Марксистские – в первую очередь.

Третье. Сталинский перемонтаж марксизма носил фронтально-казуистический характер, о чём свидетельствует жёсткая полемика с троцкизмом, который совершенно справедливо таранил Сталина простыми вопросами именно в духе марксизма: а если партия одна, она совмещена с государством, то зачем тогда партия вообще, зачем дублер? Не значит ли это, что партия теряет признаки партии и становится чем-то другим?

Действительно, партия имеет смысл только в борьбе с другой партией – как часть становится частью с другой частью (partis, лат., «партис», частичный). Зачем даже одна партия, если классы отсутствуют?

Увы, вопрос сокрушительный.

Когда нам наши оппоненты и союзники говорят: вы – антимарксисты, потому что за государство, но тогда почему вам не взять сталинизм как успешную идеологическую конструкцию сегодня для построения сильного государства?

Мы подчеркиваем: то, что было оперативно, почти на коленке сделано в тридцатые годы и успешно реализовано в тот же момент, уже через двадцать лет становилось предметом критики: то есть в сталинизме было столько, говоря строительным языком, времянок, столько идей на злобу дня (и не на злобу вечности), которые имели краткий срок жизни, что использовать их сегодня невозможно: они просто истлели. И наше изучение сталинизма как идеологии это показывает: то, что было успешно и возможно тогда, совершенно немыслимо сегодня.

Коллизии сталинской конституции

Вообще говорить о законах, праве, нормах, конституции, когда мир меняется пять раз на дню, когда не успеть за реакцией на простые вызовы, говорить об устойчивости странно. Кстати, на это напирал Троцкий, что революция в отдельной стране незаконна, она не нужна, поскольку встает на пути мировой революции. Троцкий придерживался стилистики комиссаров с револьвером в руке – они были и законодатели, и правоведы, и адвокаты, когда расстреливали всех своих врагов.

Но Сталин всё сделал, чтобы внести – по Троцкому – это «Конституционное контрреволюционное убожество».

Проблема конституционной устойчивости страны – в устойчивости её Конституции во времени, меняющем обстоятельства. Как показывает опыт, проблема смены Конституции была всегда неимоверной проблемой для руководства любой страны и значительным политическим риском. Политическое руководство шло на риски, когда было понятно, что прежняя версия Конституции уже утратила контакт с реальностью и становится не основой, а препятствием для развития страны. Но это было вхождение в конституционную коллизию, признанием вхождения в конституционный кризис.

Поэтому опыт выхода из конституционного кризиса представляет особый интерес. Особенно недавнего прошлого.

В наиболее бескомпромиссной ситуации оказался Сталин в середине тридцатых годов, когда стало понятно, что страна изменилась настолько, что прежняя Конституция попросту не сопрягалась с реальностью. Если первая советская конституция нацеливала народ на победу пролетариата в борьбе с буржуазией внутренней, то к середине 30-х годов её просто не осталось. Конституция выполнила свою задачу. Но выполненная задача вогнала Сталина в тупик, из которой он выходил уже при помощи трагических хитростей.

Но на первом этапе процесс шел вроде бы гладко. Была учреждена на VII съезде Советов Конституционная комиссия, затем созван Чрезвычайный VIII съезд Советов (25 ноября 1936 года), где Сталин сделал доклад о Проекте Конституции.

Но на втором этапе пришлось оправдываться перед мировым сообществом и, например, бухаринской оппозицией, которая, правда была уже обречена, но имела влияние в умах. На первом этапе конституционного процесса на XVIII съезде ВКП(б) – в 1939 году – в отчетном докладе Сталин целый кусок доклада посвятил вопросам теории, а проще говоря, оправданию того, что марксистская теория самоликвидации государства в момент уничтожения классов может и не действовать. Это были хитрость и риск. Сталину нужно было оправдать существование государства, которое он возглавлял. Действительно, зачем, даже не смена, а вообще Конституция, если государство в этот момент должно отмереть?

В чём состояла суть хитрости Сталина? Внутренний враг сменился на внешнего. Конституция гражданской войны сменилась на конституцию войны внешней.

Сталин цитирует неприятелей, который указывали, что классов нет – а государство осталось: «Иногда спрашивают: “эксплуататорские классы у нас уничтожены, враждебных классов нет больше в государстве, подавлять некого, значит, нет больше нужны в государстве, оно должно отмереть”…»[37]

И вот главный тезис, дающий истинный смысл усилений государства и смены Конституции: «товарищи… не поняли современной международной обстановки, проглядели факт капиталистического окружения, и вытекающих из него опасностей для страны социализма. В этих вопросах сквозит также недооценка роли и значения буржуазных государств и их органов, засылающих в нашу страну шпионов, убийц и вредителей и старающихся улучить минуту, для военного нападения на неё…»[38]

То есть фактически Конституция становилась военной программой.

Сталин – реставратор монархии

Во времена 30-х годов из уст Троцкого эти определения звучали как жестокое, сокрушительное обвинение, с которым Сталин боролся всю свою жизнь.

Но сейчас другие времена. И то, что было обвинением, имеет сейчас другой смысл, вкус, и знак.

Контрреволюция Сталина по Троцкому в том, что он отказался от её продолжения. И распространения на весь мир. Троцкий в рамках марксизма был прав – революция реализуется только в мировом масштабе. Любая остановка на полпути – уже контрреволюция. По определению. Сталин с идеей построения социализма в одной стране несомненный контрреволюционер.

Это правда.

И теоретическая правда Троцкого подчеркивается практической правдой Сталина, который просто уничтожил революционеров в 30-х годах. Здесь важно подчеркнуть, что он уничтожал не просто «старых» революционеров (у них средний возраст был сорок лет!), а именно «текущих» – тех, которые, по Марксу, стремились к мировой революции, к которой звал Троцкий. То есть он разбирался не с революционерами в прошлом, а с революционерами в настоящем, которые не были даже в запасе, а были в активе. Для них продолжение революции, которое предлагал Троцкий, было гораздо очевиднее, нежели тягомотное