Державю. Россия в очерках и кинорецензиях - Денис Горелов

атаку, ор, свист, вой, чад — все это мы знали с детства; как «упасть и перекатиться». Как «не жрать с голодухи помногу». Как «пачку “Беломора”, воду и патроны делят меж собою поровну друзья».

Притом настоящих, без звона, фильмов о войне у нас снято всего-то 22. Подросший сын друга-эмигранта попросил все о войне, чтоб представление составить: вышло 22, и точка. Считая «Офицеров», малоизвестного «Сашку» и последний из дельных фильм «Генерал». Впрочем, фильмов вообще меньше, чем кажется. За всю историю человечества сделано на круг тысяч 25, из них непременно нужно посмотреть 300. Так что 22 — хорошее число, перебор даже. У прочих стран ладно бы по пять набралось.

Американец в кино алчет победы — зримой победы с большим перевесом, как в детстве, — для понта и похвальбы. Поэтому почти все его фильмы — о диверсантах. Армия воевала вяло, больше промышляла натурообменом, в серьезном деле получала от немцев чудовищных плюх — так что единственным источником победного пафоса стали действия разведгрупп на дружественной туземной территории: Франция, Греция, Норвегия, Филиппины. Где только ни прошел и что только ни испортил американский парашютист — от маяков и мостов до хранилищ тяжелой воды. Но и его скромные жертвы казались нации чрезмерными, так что ушлые продюсеры изобрели универсальную формулу — вербовать засланцев из отщепенцев-штрафников, чтоб не жалко («Грязная дюжина», «Герои Келли»). В 50-е было несколько фильмов про флот — но кондиции японских моряков малоизучены, велика ли честь намять им холку, неизвестно. В Пирл-Харборе, между прочим, по воде плавали совсем другие бескозырки.

Немцы свои воинские дарования кажут только сейчас, когда истек срок давности. Пятичасовая «Лодка» («Das Boot») с грязным, потным, обросшим, психопатическим экипажем настолько затмила все снятое до того о джентльменах-подвод-никах, что режиссера Петерсена тотчас перекупил Голливуд и приставил к сочинению пурги типа «Самолет президента» — лишь бы ничего больше не снимал про немецкое оружие. А ведь у них и летчики были, и штабы, и танковый бой — так что по мере таяния комплексов за фашизм много нам открытий чудных готовит просвещенья дух.

Французы, всем известно, воюют преимущественно Луи де Фюнесом. «Большая прогулка» Жерара Ури по сей день является абсолютным чемпионом за всю историю французского проката — базарным юмором врачуя стыдобищу нации, весь вклад которой в дела коалиции свелся к слушанию радио «Резистанс» из Лондона. От общественности до сих пор утаивают, что рейхстаг от Красной Армии обороняла французская дивизия СС «Шарлемань» — да, да, да, в пятой серии «Освобождения» лавиной по ступеням, этаж за этажом к куполу главного логовища, — наши гасили не фрицев, а жоржиков и гастонов. И умирали от них же. Все настоящие французы числом сто дрались у нас в полку «Нормандия — Неман», и памятник их славной войне закономерно поставлен «Мосфильмом».

Англичане с их темпераментом и вкусом в киногерои особо не лезут. Там твердо знают, что их война решилась в воздухе в 40-м, когда Британия билась с Гитлером одна-одинешенька без отдыха и срока. Для высадки на острова требовалось абсолютное господство в небе, и исход боев решил новый радар, позволивший оповещать о подлете врага за 10 минут и не держать в воздухе дежурные эскадрильи. Поэтому главный их фильм — «Битва за Британию», а лучший кадр — когда после часов сплошных налезающих друг на друга атак, виражей, пике, воя и очередей экипажи сидят в шезлонгах на поле и читают газеты в ожидании горна. И читают. И читают. И ждут. А Гитлер уже дал отбой, увидев, что Royal Air Force ему не слить и острова не взять, несмотря на всю протяженность береговой линии.

Югославы бегают и стреляют, в прямом смысле. Местный герой Бата Живоинович о съемках в «Сутьеске» рассказывал: «Четыре месяца я бежал на камеру и стрелял из автомата». Все это вопиюще расходится с реальностью, в которой красные отряды звали «титовскими пятипатронниками», потому что долгое время было у них по пять патронов на нос. Тамошней стратегией была кочующая партизанская республика — освобожденный анклав, передвигавшийся по территории бывшей СФРЮ по мере немецких наступлений. Самый звучный фильм — «Битва на Неретве», о четвертом наступлении и триумфальной переправе партизанских бригад в Боснию. Полевых командиров там играют Юл Бриннер, Олег Видов и Сергей Бондарчук, а вождя четников — Орсон Уэллс: они все были принципиально бородатые, а мистер Уэллс на тот момент оказался единственной бородатой звездой, хоть и толще рядового четника вдвое.

Что до нас, то советский кинематограф прошел два общемировых и один оригинальный этапы познания военного дна.

Первый — шапкозакидательский, самый примитивный, общий для кинематографий воюющих стран. Титульный народ един, простодушен, ворчит и много балагурит. Враг плюгав, колченог, одет в мешковатое и валится вдесятером с одного выстрела (одни американцы не преувеличивали физической ущербности врага, ибо тридцать лет воевали с низкорослыми и узкоглазыми народами дальнего Востока — что само по себе возвышало рослых новосветских ариев). Битва с физическими и моральными пигмеями искупает малые жертвы и понуждает выживших бронзоветь в мемориальных позах, особенно при совершении тризны по павшим. В финале обязательно развевается знамя, ради которого все. Американское кино, кажется, еще не покинуло этой подростковой резервации: даже в соврешенном с технической стороны «Спасении рядового Райана» обязателен флаг, балагурство, поголовное совершенство своих и десятикратное превышение неприятельских потерь.

Следующий этап — пацифистский. Все герои молоды и непременно умрут. Враг укрупнен и развенчан морально как носитель адской идеологии. В собственных рядах замечены первые крохоборы, шкурники, материалисты и кулацкие недобитки (у проигравших ту же роль исполняют фанатики, взывающие к самоубийственному сопротивлению). Война ведется с идолищем человекоубийства, поэтому часты картины идеального довоенного мира: детский смех, водяные брызги, волшебная стихия полуденного леса и робкие девушки на набережных. В польском кино, наиболее расположенном к контрастному мелодраматизму, — рабочее пианино среди развалин. Чуждая войне континентальная Европа тормознулась здесь.

На третью ступень мы вышли одни, без провожатых. Просто бой, привычная неэкзальтированная мужская работа. Просто потери, иногда не боевые и ничуть не героические. Просто жизнь от братской попойки до сигнальной ракеты на бруствер, со злым начальством и теплым котелком, с дождем, комендантским патрулем, заполнением похоронных бланков и прочими прозаизмами. Миру это кино непонятно и безразлично; войны он не знает и ждет от нее пафоса подвига или пафоса отрицания. Индивидуалистическая мораль