КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ - Брэд Брекк

Французы заключили мир с Вьет Минем на переговорах в Женеве, и Индокитай был поделён на четыре части : Лаос, Камбоджа, Северный и Южный Вьетнам. Северная часть Вьетнама превратилась в коммунистическое государство под руководством Хо Ши Мина. Южная половина стала демократической страной под руководством президента Нго Динь Дьема, исповедовавшего римско-католическую веру.

Улицы Сайгона поменяли французские имена на вьетнамские. Например, главная улица – Рю Катина – получила название "Тю До", или "улица Свободы". Для американских солдат в увольнении Тю До действительно стала "улицей Свободы".

Фолл проводил мысль, что никто вьетнамцам не поможет кроме самих вьетнамцев – ни французы, ни американцы. Найстром говорил, что книга этого французского профессора – он нашёл её очень интересной – гораздо ближе к правде, чем всё, что он читал о Дьен Бьен Фу; правдивее, чем, например, маленькая английская брошюрка Жюля Роя "Битва при Дьен Бьен Фу", полная штабных сплетен.

У меня были друзья среди кадровиков. Я пожаловался им, что меня вышвиривают из ЮСАРВ и что скоро к ним поступит приказ о моём переводе в пехотную дивизию.

Через руки Мэтта, моего ближайшего товарища в финчасти, проходила большая часть новых назначений из ЮСАРВ; он спросил меня, где б я хотел продолжить службу.

Я попросил пару дней на обдумывание. До отправки домой мне оставалось меньше пяти месяцев. Несколько месяцев назад я уже просился назад, в 1-ую аэромобильную дивизию, потом просился в их отдел информации. Я не был уверен, что мне удастся по-прежнему готовить репортажи, если Уэбб действительно имел в виду то, что сказал. И если ЮСАРВ уже поставила на мне печать смутьяна, то мой новый командир без сомнения определит мне местечко в первых рядах.

Только этого говна мне не хватало.

И я стал искать другие части, которые предоставят мне шанс вернуться домой живым. В конечном итоге пришлось выбирать между 9-ой дивизией и 199-ой лёгкой пехотной бригадой.

9-ая действовала в дельте Меконга, и хотя там хватало стычек, всё-таки это не были свирепые регулярные части СВА – твердолобые азиаты, с которыми приходилось сражаться аэромобильной дивизии на севере.

В "Армейском Репортёре" – газетке, которую печатало ЮСАРВ для армейских частей Вьетнама, – был парень, Росс Каппеттини, поступивший к нам из 199-ой бригады. Я расспросил его.

Он сказал, что есть вероятность попасть в бригадный отдел информации, потому что там всегда не хватает журналистов.

– Там не так худо служить, Брекк…и, может быть, ты вернёшься домой в

целости и сохранности.

Как рассказывал Каппеттини, задача 199-ой бригады состояла в том, чтобы не дать Вьетконгу захватить Сайгон. Передовые районы бригады находились всего в шести милях от города, и её батальоны регулярно патрулировали периметр Сайгона.

Я попросил Мэтта подготовить приказ о моём переводе в эту бригаду, и менее чем через неделю такой приказ появился.

Я стал ещё больше страдать от депрессии и тревоги. У меня случались тёмные, мрачные периоды, когда я взрывался необъяснимыми приступами ярости. Я слишком много думал о Сейлоре и Сиверсе. Одна из проблем тыла – слишком много времени на раздумья.

Я пил и размышлял и Сейлоре с Сиверсом, потому что они погибли напрасно. Я чувствовал вину за то, что был жив. Какая-то часть меня желала погибнуть в бою, со стреляющей винтовкой. Желала присоединиться к товарищам. Иногда такой исход казался более лёгким выходом, чем борьба с чувством вины. Я считал себя дезертиром, и смерть была единственным моим козырем, чтобы оправдаться.

Мне ограничили район передвижения, и после службы я должен был оставаться в казарме, но однажды вечером я послал всё к чертям. Никто за мной не следил. А если б и так, что с того?

Ничего. Абсолютно ничего. Я был неприкасемым.

Мне захотелось повидаться с Нгуен в последний раз, поэтому я оделся по гражданке, прокрался в дежурку за пропуском и улизнул в город.

Бар "У Лайна" был переполнен. Американцы и южно-вьетнамский десант пили пиво вместе, было много девок.

Я увидел, что Нгуен разговаривает в солдатом; я подошёл к ней сзади, положил руки на талию и поцеловал в затылок.

– Здравствуй, дорогая!

– Брэд! Давно тебя не видеть…

– Знаю, знаю… был занят.

– Бам-бам ВК?

– Много ВК, бам-бам.

– А-а-а-а…

– Слушай, Нгуен, я уезжаю через несколько дней.

– О нет! Ты ведь не конец Ви-нам, Брэд?

– Нет, не всё так плохо, – засмеялся я, – нет конец Вьетнам. Конец ЮСАРВ. Меня

переводят в другую часть, я должен перебираться в Кат Лай.

– О, это близко, я видеть тебя снова.

– Не знаю, Нгуен… Поэтому я и пришёл. Когда мы виделись последний раз…ну, у меня было много проблем. Полиция, тюрьма и всё такое.

– Да, я знать тебя проблема.

– Так вот, проблем стало ещё больше… Чу Лай и Дананг.

– Бедный Брэд…я так тебя любить!

– Вот об этом я бы и хотел поговорить… ты и я… сегодня вечером, я имею в

виду… это будет наша последняя ночь. Можно мне провести с тобой последнюю ночь?

– О Брэд, я сейчас работать.

– Я знаю, но когда ты закончишь работу? Может быть, ты уйдёшь пораньше? Мы

пойдём к тебе, я останусь, и мы в последний раз будем любить друг друга.

– О Брэд! – она покраснела.

Тут меня кто-то схватил сзади и повернул к себе.

– Это моя девчонка, солдат, я целый вечер покупаю ей чай.

Я вгляделся в лицо. Это был сержант-майор Дон Дроверс, диктор радио

Вооружённых Сил во Вьетнаме; этот парень воображал себя голосом всей американской армии, – вещающий болван, которого никто на радио в ЮСАРВ не переваривал. О, я узнал это лицо…

– Убери свои вонючие руки, Дроверс, а то не поздоровится! – я толкнул его в грудь,

и он отлетел к стойке бара.

– Это тоже не твоя девчонка, – сказал я, – она моя. Она моя с прошлого года.

Врубаешься? Ты понял? Моя! Коснёшься её – и я разобью тебе морду. Перерублю тебе ноги. Будешь скакать в гипсе на костылях.

– Да я сержант-майор…

– А я рядовой. Ну так что ж?

– Я скажу – и тебя разжалуют!

– Разжалуют? – Я засмеялся. – Как же ты собираешься меня разжаловать? Чин

мой ниже некуда. Да тебе не разжаловать и зубочистки.

– Как тебя зовут? А, не имеет значения, узнаю. Я до тебя добурусь…

– Брекк. Меня зовут Брекк. Бэ, эр, е, ка, ка. Запомнил, Дроверс? А работаю я в

ЮСАРВ, как и ты.

– Ну ты попал.

Дроверс вывернулся и толкнул меня.

Вот она. Последняя капля. Больше сдерживаться я не мог. Слишком часто меня

дёргали за нос и усы эти долбаные контрактники. Я выбросил правый кулак прямо Дроверсу в глаз. Тот, ошеломлённый, свалился. Из раны на брови хлынула кровь.

– Вставай, сукин сын!

Дроверс поднялся с пола и попробовал защищаться, но было слишком поздно.

Я был в ярости и тузил что было сил. Я метил в корпус и голову, бил, бил и бил,

пока он с хрипом не хлопнулся на пол, плюясь кровью и отрыгивая пиво.

– У тебя…а-а-а…ничего…а-а-а…не выйдет, Брекк. Я…а-а-а…отдам тебя под трибунал! Ты отправишься…а-а-а…в кутузку.

Я пнул его в голову, он откинулся на стойку и потерял сознание.

– Надо вынуть у этой жопы вставные зубы, а то он ими подавится, – сказал я. -

Наступить на них, что ли, да раздавить в порошок, чтобы он беззубо шамкал весь остаток этой сраной войны.

Солдаты из ЮСАРВ знали, кто такой Дроверс, и хлопали меня по плечу.

– Хорошее зрелище, парень…так ему, мудаку…дай-ка я куплю тебе пива.

Я оглянулся, разыскивая Нгуен. Она забилась в угол, плакала и дрожала.

– Мы идти домой сейчас, Брэд. Я закончить рано. Хватит беды для один вечер. Мы

делать любовь последний раз.

Мы протискались сквозь толпу к выходу. Представление закончилось, и все вернулись к привычным вещам – пиву и девкам.

Все, за исключением сержанта Дроверса. Какой-то дружок отвёл его в туалет и

помогал унять кровь мокрой тряпкой.

Мы с Нгуен держались за руки, смотрели на луну и шли к ней домой по маленькой

улочке вдоль реки.

– Я еду в Кат Лай через несколько дней, но ты по-прежнему будешь моей

девушкой.

– Ты вернуться Сай-гон?

– Хотелось бы, Нгуен, посмотрим…

– Я больше не увидеть тебя! Я знаю. ВК убить тебя, Брэд…не уходи. Остатьтся со

мной, прошу-у-у…я любить тебя. Я заработать деньги для нас двоих, увидишь!

– Не могу, дорогая…мне нельзя дезертировать, как бы сильно я ни ненавидел эту грёбаную войну. Понимаешь? Это всё, что у нас есть, всё, что когда-либо будет. Это наша последняя ночь. Одна-единственная…

Но Нгуен не хотела понимать. И мне было ясно почему. Я сам не хотел это понимать. Но приходилось.

В ту ночь мы спали, тесно прижавшись друг к другу. Поутру, попрощавшись, я

вернулся на КПП.

Как оказалось, когда я забылся коротким сном, Нгуен пошарила в моём бумажнике. Она не взяла денег, она взяла фотографию, которую подарила мне при первой нашей встрече. Она знала, что больше не увидит меня. Я хранил её фотографию в своём сундучке, чтобы с ним ничего не случилось. Не знаю, почему в тот вечер я взял её с собой. Я завёл себе новый бумажник взамен прежнего, утерянного в Дананге. Мне нечего было положить в него, только увольнительную да это фото. Жаль, что я не сохранил его.