Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк

class="p1">Покрытый угольной пылью, Сол часами обыскивал вагон за вагоном. И наконец нашел своего брата скорчившимся за бочками рома и мадеры вместе с Чернойей, который на следующий день ушел искать работу на каменоломнях. Уже позже Сол узнал от другого сицилийца, что Чернойя уехал в какое-то имение в Северной Каролине, куда нанимали итальянцев, чтобы обшивать мрамором здание с башнями, о существовании которого еще где-то, кроме его памяти, снов и листа бумаги в кофейных пятнах, Сол до тех пор и не подозревал.

У Сола в голове сложился его собственный Пеллегрини — вся картина целиком. Почему человек с богатством и властью так и не отказался от поисков такого ничтожества, как Сальваторе Катафальмо. Да потому, что Сол понял, кто же стоял за убийством шефа полиции Хеннесси. А уж поверит ли кто-нибудь нищему сицилийцу? Этот вопрос Бартелеми не желал оставлять на волю судьбы. И более сильные люди, нежели Наполеон Нового Орлеана, в конце концов гибли из-за менее серьезных обстоятельств.

Уже уносясь вдаль в вагоне, направляющемся на Север, Сол видел лицо, стоящее за судами Линча, — и это был не столько Джон Паркер, рупор протеста, который возглавлял и направлял толпу, сколько сам Морис Бартелеми, блюститель прилива импорта-экспорта, который обогащал соленую кровь портовой жизни.

Бартелеми, чьими главными конкурентами были две могущественные итальянские семьи, Провезано и Матранга, которые тоже боролись за контроль над верфями.

Человек, который выиграл бы больше всех, если Новый Орлеан вдруг возненавидит итальянскую часть своего населения и перестанет ей верить.

Бартелеми, который теперь станет главным в порту, если сумеет остаться вне подозрений. Если Сальваторе Катафальмо и кого угодно другого, кто мог бы указать на него, найдут и заставят замолчать.

Морис Бартелеми, на чьей дочери мог бы отыграться Сол. Он думал об этом еще тогда, когда она была для него всего лишь именем, всего лишь отпрыском человека, повинного в стольких смертях. Он хотел ненавидеть ее так же, как и ее отца.

Все кокетство этой дочери, скорее всего, было дикой и опасной игрой, чтобы отвлечь Сола и управлять им — по крайней мере, сначала. Но скоро оно стало чем-то иным, причем для них обоих — смертельная петля, зыбучие пески.

В двери камеры брякнул ключ. Нико теснее прижался к нему, Сол крепче обхватил братишку рукой. В тесную камеру зашел Вольфе. Его лицо, сморщенное и напряженное, противоречило его попыткам вести непринужденный разговор.

Вольфе дернул головой в сторону Нико.

— Там горожане возмущаются, что нехорошо это, держать ребенка в тюрьме. Так что я сейчас заберу мальчишку.

— Нет, — Сол обхватил Нико обеими руками. Мальчик зарылся лицом в его грудь.

— Да не бойся. Мы его устроим. К кому-нибудь в дом.

— Мы вам не дадимся.

Снаружи камеры появился ухмыляющийся Лебланк.

— Хорошо, что я еще не уехал. Всегда готов помочь, даже когда поймал своего. — Он направил револьвер Солу в нос. — Я-то повезу в Новый Орлеан на суд не восьмилетнего мальчонку — ну, это если они тут не привлекут тебя за убийство. Тебя, Катафальмо. Только тебя.

Игнорируя Лебланка, Сол обратился к Вольфе:

— Умоляю вас. Моему брату будет страшно. Нико привык только ко мне.

Вольфе обхватил Нико поперек туловища. И потянул.

Руки Сола были сильнее, чем у Вольфе, он крепко держал брата.

— Пожалуйста, выслушайте. Пожалуйста. Мой брат не может ходить. Ему нужна помощь. Не разлучайте нас!

Нико обхватил лицо Сола.

— Ti amo.

Лебланк прыгнул вперед и дал Солу в челюсть.

Покачнувшись от боли, Сол не выпустил брата.

— Без меня он не будет есть. Пожалуйста…

Лебланк снова поднял револьвер. Но на сей раз прицелился в голову Нико.

Сол видел, как лицо Нико поворачивается к мушке пистолета, как замирает его тело. Он не отрывал глаз от Сола.

— Mi fido di te, — прошептал он. Я тебе верю.

— Лучше отпусти парнишку, — сплюнул Лебланк. — А то моя следующая пуля полетит прямо ему в башку.

Глава 47

Взволнованная Керри стояла над постелью отца.

С другой стороны тюфяка на нее смотрели Талли и Джарси, пытаясь понять, что они должны чувствовать. Но сама Керри не чувствовала ничего. Кроме острых, рваных краев дыры в том месте, где она должна была бы испытывать горе.

Она должна была сейчас находиться в городе, у тюрьмы, чтобы помочь Катафальмо. Она представляла себе маленького Нико, в котором костей было больше, чем плоти, дрожащим на холодном полу.

Или же она должна была быть в Барнарде, где профессор английской литературы рассказывал бы про поэтов романтизма и их способы передачи эмоций, а она, Керри, записывала бы каждое его слово. Думая о людях, которые выражали свою скорбь, ярость и страсть только в стихах да в движении смычка по струнам.

Но вместо всего этого она стояла здесь, глядя на человека, лежащего без сознания и только время от времени испускающего тихие стоны. Ее отец, который уморил ее мать. Который принес столько вреда.

Керри подняла взгляд от его серого, измученного лица и посмотрела на близнецов. Их глаза были зеркальным отражением, две пары сплошной синей боли.

— Вы сказали, когда прибежали за мной, что в нем что-то изменилось?

— Ему стало лучше, — сказала Талли. — Он сидел. И даже смог сказать: «Позовите сестру».

— Он метался, — добавил Джарси. — И даже хотел сам встать.

Керри протянула к ним руку.

— Я вам верю. Конец… — Она осеклась. В конце концов, она не могла знать наверняка. — Стадии болезни бывают разными. Вы правильно сделали, что позвали меня.

Хруст веток под ногами и неясный шум голосов заставили их всех обернуться в сторону двери.

В хлеву не было окон, и Керри быстро подошла к двери, чтобы посмотреть, кто идет. Позади нее зарычал Ромео, вздыбив шерсть.

Керри протянула руку к правому ботинку. Нож был на месте.

Джарси встал рядом с ней у двери, расставив ноги, как истинный горец, какого только мог изобразить тринадцатилетний мальчик. Он опустил взгляд на ее руку.

— Ты всегда могла попасть в форель в ручье с доброго десятка метров.

Это было преувеличением, но оно успокаивало их обоих.

Снова хруст веток под ногами, из-за уступа, там, где тропа уходила вниз, к водопаду. Тихое фырканье лошади.

И внезапно — приглушенное детское всхлипывание.

Керри с братом переглянулись. Встревоженная Талли, широко раскрыв глаза, присоединилась к ним у двери.

На повороте тропы показался Роберт Братчетт на своей древней лошади. И прямо перед ним, на той же лошади, скорчившись, сидел малыш Нико. Ладонь неподвижной левой руки Братчетта ласково легла ему на плечо. Нико сжался еще сильнее и заплакал.

Но самым странным